Чтение 28–й страницы книги ~Путешествие к центру Земли~

звуком, я должен был неизбежно дойти до своих спутников, если силы мне не
изменят. Я встал.

Я скорее полз, чем шел. Спуск был довольно крутой. Я стал соскальзывать
вниз.

Вскоре быстрота, с которой я спускался, увеличилась в ужасающей
степени, мне угрожало настоящее падение. У меня не хватало силы
остановиться.

Вдруг земля исчезла из-под моих ног. Я чувствовал, что лечу вниз,
подскакивая на неровностях отвесной галереи - настоящего колодца! Я
ударился головой об острую скалу и лишился чувств.

29

Когда я снова пришел в себя, вокруг стояла полутьма, я лежал на земле,
на мягких одеялах. Дядюшка сидел возле меня, стараясь уловить в моем лице
признаки жизни. Услыхав мой вздох, он схватил меня за руку. Поймав мой
взгляд, он вскрикнул от радости.

- Он жив! Он жив! - закричал дядюшка.

- Да, - произнес я слабым голосом.

- Дитя мое, - сказал дядюшка, прижимая меня к своей груди, - вот ты и
спасен!

Тон, каким он произнес эти слова, глубоко тронул меня, а еще более меня
растрогали его заботы. Но какие же понадобились испытания, чтобы вызвать у
профессора такое излияние чувств!

Подошел Ганс. Когда он увидел, что дядюшка держит мою руку в своих
руках, смею утверждать, что в его глазах мелькнуло выражение живейшей
радости.

- God dag, - сказал он.

- Здравствуй, Ганс, здравствуй, - прошептал я. - А теперь, дорогой
дядюшка, объясните мне, где мы находимся.

- Завтра, Аксель, завтра! Сегодня ты еще слишком слаб. Я обложил твою
голову компрессами, лежи спокойно! Усни, мой мальчик, а завтра ты все
узнаешь.

- Но скажите хотя бы, - продолжал я, - который час и какое сегодня
число?

- Одиннадцать часов вечера; сегодня воскресенье, девятое августа, а
теперь я запрещаю тебе говорить до завтрашнего дня.

Действительно, я был очень слаб, и глаза мои закрывались сами собой.
Мне нужно было хорошенько выспаться, и я заснул с той мыслью, что моя
разлука со спутниками продолжалась четыре долгих дня.

Проснувшись на следующее утро, я стал осматриваться. Мое ложе,
устроенное из наших дорожных одеял, помещалось в гроте, украшенном
великолепными сталактитами и усыпанном мелким песком. В гроте царил
полумрак. Ни лампы, ни факелы не были зажжены, а все же извне, сквозь
узкое отверстие, в грот проникал откуда-то слабый свет. До меня доносился
плеск воды, точно волны во время прибоя набегали на берег, а порою я
слышал свист ветра.

Я спрашивал себя, действительно ли я проснулся, не грежу ли я во сне,
не пострадал ли мой мозг при падении, не начинаются ли у меня слуховые
галлюцинации? Но нет! Зрение и слух не могли обманывать меня!

"Да ведь это луч дневного света проникает через расщелину в скале! -
думал я. - А плеск волн? А ветер? Неужели я ошибаюсь? Неужели мы снова
вышли на поверхность Земли? Неужели дядюшка отказался от своей затеи, или
он довел дело благополучно до конца?"

В моем мозгу теснилось множество вопросов, но тут подошел профессор.

- Здравствуй, Аксель, - сказал он весело. - Я готов держать пари, что
ты хорошо себя чувствуешь!

- О да, - сказал я, приподнимаясь.

- Так и должно быть, потому что ты спал спокойно. Ганс и я поочередно
дежурили ночью подле тебя и видели, что дело заметно идет на поправку.

- Верно, я чувствую себя вполне здоровым и в доказательство окажу честь
завтраку, которым вы накормите меня.

- Тебе следует поесть, мой мальчик! Лихорадка у тебя уже прошла. Ганс
натер твои раны какой-то мазью, составляющей тайну исландцев, и они
необыкновенно быстро затянулись. Что за молодчина наш охотник!

Разговаривая со мною, дядюшка приготовил для меня кое-какую пищу; я
накинулся на нее с жадностью, несмотря на его увещания быть осторожнее. Я
забрасывал дядюшку вопросами, на которые он охотно отвечал.

И тут я узнал, что упал я как раз в конце почти отвесной галереи; а
поскольку меня нашли лежащим среди груды камней, из которых даже самый
маленький мог раздавить меня, то, значит, часть скалы оборвалась вместе со
мною, и я скатился прямо в объятия дядюшки, окровавленный и без чувств.

- Право, - сказал он, - достойно удивления, что ты не убился. Но, ради
бога, не будем впредь разлучаться, иначе мы потеряем друг друга.

"Не будем больше разлучаться!" Так, значит, путешествие еще не
кончилось? Я вытаращил глаза от удивления.

Дядюшка тотчас же спросил:

- Что с тобой, Аксель?

- Я желал бы предложить вам вопрос. Вы говорите, что я здоров и
невредим?

- Без сомнения!

- Мои руки и ноги в порядке?

- Конечно!

- А моя голова?

- Голова, не считая нескольких ушибов, цела и невредима!

- Я опасаюсь, что пострадал мой мозг.

- Пострадал?

- Да! Мы разве не на поверхности Земли?

- Нет, конечно!

- Значит, я сошел с ума! Ведь я вижу дневной свет, слышу шум ветра и
плеск волн.

- Ну и что же?

- Вы можете объяснить мне это явление?

- Нет, не объясню! Явление это необъяснимо. Но ведь геология еще не
сказала своего последнего слова. Ты в этом убедишься на опыте.

- Так выйдем же отсюда! - воскликнул я, вскакивая.

- Нет, Аксель, нет! Свежий воздух повредит тебе.

- Свежий воздух?

- Да, ветер довольно сильный. Ты можешь простудиться.

- Но, уверяю вас, что я чувствую себя превосходно.

- Немного терпения, мой мальчик! Рецидив болезни задержит нас, а
времени терять нельзя, потому что переправа может оказаться
продолжительной.

- Переправа?

- Да. Отдохни еще сегодня, а завтра мы поплывем.

- Поплывем?

Последнее слово совсем взбудоражило меня.

Как? Поплывем? Неужели к нашим услугам река, озеро или море? Неужели
какое-нибудь судно стоит на якоре у пристани?

Мое любопытство было возбуждено до крайности. Дядюшка напрасно старался
удержать меня. Когда он увидел, что его упорство причинит мне больше
вреда, чем удовлетворение моего желания, он уступил. Я быстро оделся. Из
предосторожности я закутался в одеяло и вышел из грота.

30

Яркий свет ослепил меня. Глаза, привыкшие к темноте, невольно
закрылись! Когда я снова смог их открыть, я был скорее озадачен, чем
поражен.

- Море! - вскричал я.

- Да, - ответил дядюшка, - море Лиденброка, и я надеюсь, что ни один
мореплаватель не будет оспаривать у меня честь этого открытия и мое право
назвать его моим именем.

Водная гладь простиралась перед нашими взорами, сливаясь с горизонтом.
Сильно изрезанный песчаный берег озера или моря, о который плескались
волны, был усеян мелкими раковинами, вместилищами живых организмов
первичной формации. Волны разбивались о берег с гулким рокотом,
свойственным замкнутым пространствам. Легкая пена на гребнях волн взлетала
от дуновения ветерка, и брызги попадали мне в лицо. На этом плоском
берегу, в ста туазах от воды, теснились отроги первобытного горного кряжа
- огромные скалы, которые, расширяясь, вздымались на неизмеримую высоту.
Прорезая берег острыми ребрами, эти скалы выступали далеко в море, о них с
ревом разбивались волны. Вдали грозно вздымалась подобная же громада
утесов, резко вырисовывавшаяся на туманном фоне горизонта. То был
настоящий океан, с причудливыми очертаниями берегов, но берегов пустынных
и внушающих ужас своей дикостью. Я мог далеко окинуть взглядом эту морскую
ширь, потому что какое-то "особенное" сияние освещало все окрест до
малейшей подробности. То не был солнечный свет, с его ослепительным снопом
лучей и великолепным сиянием, и не бледный и неверный свет ночного
светила, отраженный и призрачный. Нет! Сила этого светоча, его рассеянное
холодное сияние, прозрачная белизна, его низкая температура, его яркость,
превосходившая яркость лунного света, - все это с несомненностью говорило
о его электрическом происхождении. В нем было нечто от северного сияния,
от явления космического порядка; свет этот проникал во все уголки пещеры,
которая могла бы вместить в себе целый океан.

Свод пещеры, если хотите, небо, как бы затянутое тучами,