любви.
наверное.)
виду: я вооружена.
конечно, что у вас в руке - это меня не пугает.
прекрасной из всех, кого мне случалось видеть.
за девяносто могу поручиться.
волос. Она поняла.
осмотрелся и не сдержал удивленного восклицания:
он стар и надежно построен. Тем неожиданнее было то, что открывалось
взгляду внутри. Обширный холл, резные панели какого-то, наверняка ценного,
судя по глубокому коричневому с золотистым отливом цвету, дерева;
набранный из самоцветов пол, на который просто жалко было ступать; резные
колонны такого же дерева, уходившие на шестиметровую высоту, где тяжелые
балки перекрещивались, давая опору потолку, с которого свисала на цепях
массивная люстра желтого металла (я не очень удивился бы, если бы мне
сказали, что она из золота, хотя не думаю, чтобы на самом деле было так).
Две резных лестницы в противоположных концах помещения уводили наверх.
Вокруг, на некотором расстоянии от стен, размещались диваны, кресла,
столики - судя по стилю, очень старые, хотя не исключено, что то была лишь
стилизация. На стенах, выше панели - портреты. Бородатые, усатые и чисто
выбритые, в костюмах разных эпох, они были схожи выражением лиц,
сурово-повелительным. Портреты были хороши, устремленные на зрителя глаза
обжигали. Я невольно поежился.
постаралась не показать этого. Она помогла мне добраться до ближайшего
кресла.
рассказываю об этом, мне легче пользоваться терминологией Земли.)
быть, вы путешествуете по обету?
ногой.
колени, задумалась на несколько секунд, видимо, прикидывая, как совершить
предстоящее действие. А я во все глаза смотрел на нее и радовался.
замечал женщин. Они просто перестали восприниматься как женщины, не
вызывали больше никакого интереса, хотя раньше это было совершенно иначе,
и я, может быть, слишком часто глазел по сторонам. Меня некоторое время
после происшедшей перемены даже озадачивало - как сразу она совершилась:
мгновенный скачок от точки кипения к нулевой температуре. Довольно быстро
я к этому привык и нашел, что так жить легче. И только сейчас - может
быть, сама необычность обстановки тому способствовала - я снова воспринял
женщину именно как женщину. Нет, то никак не было реакцией изголодавшегося
солдата; скорее - как если бы вы вдруг после долгого перерыва услыхали
некогда любимую музыку и с удивлением поняли, что, как бы вы ни менялись,
музыка остается такой же прекрасной и так же действует на ваши чувства.
Вот с таким примерно ощущением я смотрел сейчас на склонившуюся передо
мной женщину с несколько удлиненным овалом лица,
безукоризненно-правильными (по земным понятиям, во всяком случае) чертами
лица, тонким и гордым носом, решительно изогнутыми губами. Никакого
другого желания во мне не возникло - только смотреть. И это было очень
радостно: оказывается, произведения искусства еще интересовали меня, еще
волновали...
руками... Сейчас будет больно... Ну!" - я не сразу сообразил, чего от меня
ожидают, и выполнил ее указание почти машинально. В следующий миг
ветвистая, усеянная шипами боль пронзила меня от пят до головы. Мне стоило
большого труда не закричать. Но я удержался.
себе нечто облачно-туманное, взбитое, что было на ней надето. - Боль скоро
пройдет. Если хотите, я могу применить обезболивающее.
сам!
таком случае, я попрошу, чтобы для вас подыскали какую-нибудь одежду. Эту
придется облить бензином и сжечь (она, разумеется, сказала не "бензин", а
"схип", но ведь мы и вообще говорили по-ассартски), она не придает вам
достоинства.
к утихающей боли.
угодно будет получить на завтрак?
послышались шаги. Вошла служанка. Я посмотрел на нее. Откровенно говоря, у
меня успело сложиться несколько иное представление о женщине, что упоенно
предавалась любви в траве. Хотя - любви все возрасты покорны...
хозяина... что-нибудь, что подошло бы господину, - она кивнула в мою
сторону. - Потом проводите его в ванну.
хозяйку, то увидел на ее губах откровенную усмешку.
меня, куда было приказано.
слишком настойчиво напоминал о себе - по мере того, как боль в ноге
утихала. Я полагал, что хозяйка легла досыпать, и не думал, что заставляю
ее ждать. Однако, когда Атина отконвоировала меня в обширный зал,
служивший, судя по всему, столовой, женщина оказалась там; она уже сидела
за столом, размерами напоминавшим теннисный корт (хотя и без коридоров для
парной игры). Женщина жестом пригласила меня сесть - не рядом с нею, во
главе стола, где стоял еще один стул, но сбоку, справа от нее. Я послушно
уселся. И понял, что снова попал в затруднительное положение. Мне
наверняка следовало предложить даме что-то из множества яств, которыми был
уставлен стол; но черт меня возьми, если я мог назвать хоть одно из них
или хотя бы определить, что из чего приготовлено. Женщина, как бы не
замечая, что загнала меня в тупик (но, в конце концов, у меня просто не
было времени, чтобы изучить ассартианский быт во всех его деталях!),
предложила сама:
начать с липота... вот это - житар из парты... Грудка шушника - правда,
соус очень острый, из китранских молав. Налейте мне, пожалуйста, кирбо, а
себе - по вашему выбору...