понимаем, как же наш мозг всего этого добивается. Да что там! Леверрье и
Адамс при помощи карандаша и бумаги нашли невидимую до тех пор планету
Нептун, сказали, что она должна существовать именно в том месте, а не в
другом. А вот попробуйте объяснить, почему Фанфан-Тюльпану вздумалось в
эту минуту перебраться со шкафа на спинку кресла. Мы этого пока не можем,
несмотря на все гениальные опыты Павлова с животными.
гладя шелковистую желтую спину Фанфан-Тюльпана. - Но я помню, что еще на
одной из первых лекций профессора Лорана меня поразило, как мало мы знаем
о самих себе. Носить под черепом устройство такой невероятной сложности -
и не понимать, как оно действует, подходить к нему чисто эмпирически...
это же просто нелепо!
объяснил в этом сложном деле. Больше того, все его результаты сомнительны.
Он вынужден был из-за одиночества, нехватки сил, нехватки материальной
базы гнаться за результатами, эффектными для профанов, во что бы то ни
стало. Этих результатов он, как вы видите, добился, но средствами,
недостойными настоящего ученого, тем более ученого такого масштаба, как
Лоран. Он опускал важнейшие звенья, он не оставлял вех на своем пути. Вы
понимаете, о чем я говорю? Человек должен проложить дорогу другим через
громадный лес, полный тайн и опасностей. Он кое-где идет по тропинкам,
где-то чуть не тонет в трясине, где-то натыкается на ядовитых змей или
хищных зверей, где-то прорубается через сплошную чащу, а потом,
израненный, обессиленный, видит, что можно было пройти другим, более
простым и безопасным путем. И вот он выходит на опушку, и лес, казавшийся
неприступным, пройден, ну, пусть не насквозь, пусть не через центр, но
пройден. В лесу погиб его лучший друг; сам он измучен так, что неизвестно,
долго ли ему осталось жить. Он герой? Он мученик во имя идеи? Да,
разумеется! Но как быть другим, которые должны будут пойти вслед за ним?
Он так торопился, что не мог расставить вехи, показать другим, где и как
идти, где гнездятся ядовитые змеи, как пройти болотную топь, густые
заросли, с какого дерева виден дальнейший участок пути. Всем придется
проходить этот путь заново, подвергаясь тем же опасностям, приходя в
отчаяние, попусту тратя силы там, где их можно было бы сберечь. Вот что
такое фактическое отсутствие экспериментальной базы, строгой и точной
проверки опытом.
Неужели вся эта гениальная работа даст такой нестойкий и незначительный
результат? Мне трудно в это поверить!
невероятно мал по сравнению с тем, что можно было и обязательно следовало
извлечь из такой работы, поразительной по замыслу, размаху, по
фанатическому упорству, с которым она делалась.
вернусь часа через два-три.
Шамфор. - Нет, таким вещам я его не учил. Ему, конечно, ничего не стоит
выучиться формальной вежливости. Но не стоит загромождать этот
великолепный мозг всякой старой рухлядью. Пускай уж лучше Фанфан-Тюльпан
занимается сантиментами. Видите, как он вас провожает? Вы ему определенно
понравились.
кошек, а Фанфан-Тюльпан был очень красив.
сказал он, опуская кота на пол.
к этому отнесутся. Они ведь ничего такого просто не видели. Вначале Лоран
и Сент-Ив вели опыты с белыми мышами и кроликами, а теперь, насколько я
понимаю, Лоран и этого не делает. Пробует все сразу на своих питомцах и на
самом себе. Опять-таки потому, что времени нет! Ах, это ужасно, мой
мальчик, ужасно, у меня сердце сжимается, когда я думаю об этом! Заплатить
жизнью Сент-Ива, гениального человека, да и своей, в сущности, и за что?
За то, чтоб поразить невежественную аудиторию? Какая трагическая
нелепость! Умрет он сам, погибнут его питомцы - и что тогда останется?
спросил Альбер, когда они подходили к станции метро. - Ну, я понимаю,
Поль: он действительно очень слаб. Но профессор говорит, что Мишель
практически вечен.
вечен? Наоборот, я уверен, что если он и проживет долго, то во всяком
случае меньше, чем средний человек. А если к нему начнут искать ключи,
станут проводить на нем эксперименты, то его жизнь и вовсе сократится.
первом своем впечатлении от лаборатории и о разговоре Мишеля с профессором
Лораном.
как-нибудь устрою, чтоб он этого не слышал... Послушайте, Альбер, вы очень
славный мальчик. Я вас, кажется, огорчил. Не подумайте, что я начисто
отрицаю удивительные достижения Лорана. Нет, конечно! Ведь уже сам факт,
что такие достижения реально возможны, - это ценнейшая информация, вы
понимаете? Ну, вот, например, американцы одно время имели монополию на
атомную бомбу, страшно этим гордились и, конечно, ревниво охраняли свой
секрет. Однако Норберт Винер тогда совершенно справедливо заметил, что
самый главный секрет, связанный с атомной бомбой, уже известен всему миру;
все знают, что атомная бомба существует в действительности, а это значит,
что проблема наполовину разрешена. Так оно и было, как вы знаете: атомная
бомба вскоре появилась и у русских. Ведь если точно установлено, что ту
или иную проблему возможно разрешить практически, то ученые работают
совсем иначе, в другом темпе, в других масштабах. Так что если физиологи
увидят Мишеля и Франсуа, то для науки сразу откроются совсем иные
перспективы.
потемнел, начал поблескивать, шелест машин сделался влажным. Шамфор поднял
воротник плаща.
дождя.
простужусь.
тогда до станции Распайль, я не люблю площадь Данфер-Рошеро, да и пройтись
немного хочется.
тихо, дождь то переставал, то снова начинал накрапывать. Альбер с
удовольствием подставлял свою рыжую шевелюру под теплые капли. Навстречу
бежали две хорошенькие девушки, должно быть продавщицы: они фыркнули,
поглядев на Альбера, и одна из них, светловолосая, показала язык. Альбер
засмеялся.
стоит пожалеть: жизнь так хороша, а он заперся в своей лаборатории и
ничего не видит...
несколько смущенно Альбер.
давно. Человек он был как человек, можете быть уверены. И в женщинах толк
понимал. Но уже пять лет тому назад отказался от всего. И Сент-Ива все
пилил за то, что он ходил в театр, ухаживал за девушками и иногда выпивал
бутылку вина. Хотя у Сент-Ива на все эти занятия оставалось разве что
воскресенье, да и то не всегда.
Посмотрел я на бедняжку Луизу - сердце защемило...
сущности, профан, многое перезабыл, а многого и вовсе не знал... Объясните
мне, пожалуйста, что могли бы дать науке опыты профессора Лорана, если б
они проводились в широких масштабах, последовательно, ну, в общем, по всем
правилам?
человеческий мозг в лабораторных условиях, то надо было вести сложнейшие и
точнейшие наблюдения. При Сент-Иве это еще делалось, а потом все пошло
как-то кувырком... Нет, правда! Ведь в нейрофизиологии столько нерешенных
вопросов! Этот самый Мишель болтает о торможении, а ведь для Лорана
торможение осталось все тем же "проклятым вопросом физиологии", как назвал
его Павлов. Он так же, как и все мы, лишь строит догадки об этом
удивительном и сложном процессе. А процесс формирования сознания? Я-то
сразу увидел, что Лоран почти не сдвинулся с места в этом вопросе. А ведь
это кардинальнейший вопрос, и, пока он не разрешен, нейрофизиологи и
нейрокибернетики будут работать на ощупь.
почти прокричал это. - Когда дело решится, над нашими беспомощными
теперешними объяснениями будут, наверное, смеяться потомки, как мы смеемся
над утверждением древних, что душа находится в диафрагме. Одни считают,
что мозг работает "как целое" и что сознание есть свойство его тотальной
активности. Другие думают, что в мозгу есть какая-то постоянно меняющаяся