воздуха -- как в аквариуме. Пахло нахохленными деревьями и грозой. Тучи
цепляли боками распахнутое окно, оставляя в комнате быстро тающие клочья
тумана. Но свежести не несли. Даже подушка была жаркая и тяжелая. Я ткнулся
носом в сгиб Жанниного локтя, перламутрово белеющего в темноте. Кожа у Жанны
всегда сухая и прохладная. Сам я обливался потом и все отодвигал и отодвигал
от жены свое липкое тело.
ключице.
между ними едва угадывается. Темно. Но мне сейчас достаточно и света зарниц.
кожа перламутровая, прохладная, со слабым мятным привкусом...
детей. --Жанна повернула ко мне тревожное лицо, опахнула ресницами
бездонный, с тяжелой искрой взгляд. -- "Слышь, старый, -- говорит бабка, --
сходил бы в лес, березовую чурочку вырезал. Я, слышь, в тряпицу заверну,
вынянчу..."
и прислушиваясь к электрическому треску, -- вышел ночью во двор, чтоб
соседские ребятишки не укараулили, на смех не подняли. Да и слепил бабке
Снегурочку. Белую, стройную, совсем живую..."
нас одной Снежаны!
гроза, хочешь?
глаза и откинулась на подушке...
Жанной не сговариваясь одновременно поднялись, двинулись следом. Перешли
мостик. На той стороне, на пляже, малыши сбросили костюмчики, и вода
закипела, забормотала-запенилась от золотистых тел. Три воспитательницы
трогательно клохтали вокруг, непостижимым образом ухитряясь поспевать к
каждому. И все же одного проворонили: вольнолюбивое трехлетнее чадо
неожиданно прилично плавало. После долгого нырка оно показалось метрах в
пятидесяти, у поворота реки. Течение здесь было слабеньким, но за излучиной,
помнится, начинался перекат. Мало-помалу чадо продвигалось вперед, плывя на
спине, работая одними ногами и в задумчивости посасывая большой палец.
молоденькая воспитательница по противоположным берегам кинулись вниз. Я --
молча. Она -- беспрерывно выкликая: "Оля, баловница, куда направилась? Плыви
назад, тебе до обеда еще цветы поливать и не опоздай на спевку. Гляди,
Ольга, все про твои фокусы папе расскажу..."
Судя по деловому характеру причитаний, не очень-то воспитательница
тревожится за беглянку. Привыкли, понимаешь, в своем мире к беззаботности,
мол, ничего плохого ни с кем приключиться не может... Или... Или память мне
изменила и в действительности за излучиной никакого переката, но все-таки
лучше б не рисковать... Весьма шустрая девица эта Оля. Моей Юльке было бы
теперь почти столько же. Точнее, два года и три месяца.
беглянку из воды и уже нес на руках навстречу.
крепко охватила его руками девчушка. От мокрого тельца рубашка Ерми-лова
напиталась водой, капли, наверно, и за шиворот текут. Я непроизвольно
покрутил шеей, как бы отодвигая от себя липкий воротник.
иначе дед с внучкой. Глаза синие, ресницы одинаково загнуты, нос в
конопушках. Определенно похожи. -- Не тяжело? А то давайте помогу.
внутрь с реактивными унтами и танками. А удалось достоверно измерить лишь
скачок магнитного поля на границе двух сред. Ни тебе маршрута, ни причины
появления, ни даже свойств. Не говоря уж о самом любопытном: каким образом
бродяге-пузырю удается раздвигать и бесследно смыкать за собой прессованные
толщи льда? И ведь что ни каверна, то новый вопрос, новая тайна. Скажем, моя
Малышка, четыреста метров по большой оси. Вылупилась на два дня раньше
вычисленного срока. Как назло, мой напарник Рутгарт подвернул ногу, а
дублер, естественно, не подоспел. Пришлось рисковать одному. Не скрою,
руководитель дрейфа намекнул на мое право переждать цикл, никто еще не
уходил в ледовый вояж в одиночку. Но я решил, за четыре-пять месяцев,
обычный срок существования каверны, не похудею. И настоял на своем. Чего в
общем-то от меня и ждали. Мог ли кто-нибудь предположить, что Малышка
окажется прямо-таки чемпионом-долгожителем? Она гуляла подледными
лабиринтами целых три года! Когда я выстрелил наверх последнее донесение, то
выяснилось, что я уже месяц полным ходом плыву внутри полого айсберга по
Индийскому океану. Конечно, это наверху выяснилось, я-то там ни сном, ни
духом... Высвобождаясь, каверна вдребезги разнесла айсберг. Тогда,
разумеется, и для меня открылась истина, дрейф окончился, еле-еле успел я
укрыться в танке. Ох и мороки было перепрограммировать танк для взлета с
воды, спаси нас наука от незапланированных приключений!
Радужка, он же Толлер-Клоун. По желанию публики Радужка легко синел,
краснел, зеленел, желтел и принимал два десятка иных, несвойственных
человеческой коже оттенков. Клоуном же его прозвали за то, что он без труда
передразнивал кого ни попадя. У доски учителя поворачивали Тольда носом в
угол, иначе он буквально терял облик: в лице Клоуна смешивались все лица
соклассников плюс пародийно вылепленная, трепещущая в преувеличенных ужимках
маска преподавателя...
даже и на Лейта Кенарева, плута с Плутона. Театр вообще-то неплохая штука. Я
люблю театр. Жаль только, там много говорят...
Скорей бы тебя отогреть... -- Жанна поднялась на цыпочки и дохнула теплом
куда-то мне за ухо.
Зыбучие. Цветные в крапинку. Есть зеркальные с прищуром. Поющие с эхом. Даже
газированные. Даже незамерзающие. Льды раскрываются лишь тому, кто без них
так же не может жить, как не может жить без гор альпинист. Между прочим,
Снежанка для некоторых тоже холодная. Почти ледышка.
кажется, в восьмом классе.
первый раз -- мурашки по спине.
и имя, в расшифровке не нуждается. Всю жизнь таскаю свою фамилию Лыдьва -- и
не ломаю головы, что бы оно такое значило!
горячо. Произнесу ночью -- и щеки горят.
относится к этому так серьезно, и надеясь свести дело к шутке.
полярники, буду зимовать подо льдом и под снегом?
проявился. Но не пожалел ни разу. Со Снежаной тепло...
огромными, как арбуз, апельсинами шепотом хихикнули:
ноги жидкий лед. Молочный, клейкий, маслянистый -- вроде зубной пасты, -- но
все же лед под большим давлением, лед, который выжимался из щели и схватывал
скафандр, мгновенно смораживаясь в кристаллическую глыбу. Реакция на холоде
замедлена. Лишь через секунду я включил обогрев, а затем двигатели --
хорошо, не перепутал, не включил наоборот, меня уже обжало до пояса. Тяжелые
круги шли по поверхности сметанного месива. Ленивые жирные буруны вздувались
и лопались, обдавая клубами туманного инея. Лед на ходу превращался в скалу
и столбом вытягивался следом, постепенно отпуская нагретый скафандр. Потом,
уже наверху, после моего возвращения, Рутгарт страшно веселился, изображая в
лицах, как разбушевалась тут академик Микулина, прокрутив в полипроекторе
мое внеочередное донесение: "Мальчишка, понимаешь! Сонный кукушонок!
Размечтался, понимаешь, забыл вставить ленту, проморгал звук!" А звука как
раз не было, одно слабенькое сипение: жидкий лед проглатывал и рев унтов, и
неизбежный свист просачивающегося пара, и даже, на мое счастье, растерянный
скулеж несгибаемого ледовика...
попятились. Я улыбнулся им. И, кажется, добил окончательно. Девочки
одинаково тряхнули оранжевыми бантами. И катапультировались прочь.
Мороженщиками нас называют за веселых пингвинов, вышитых на рукаве. Но я
ведь без формы. Не на лбу же у меня профессия нарисована!
После удачной свечки Толька Ермилов этак бочком подшагнул к Белизе, пропел:
"Ах ты, моя дорогая, ах, золотая!". И качнулся, намереваясь обнять. Не мое,
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Бажанов Олег
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Сапковский Анджей