Чтение 28–й страницы книги ~Парадокс Великого Пта~

послышалось тихое гудение.

- Этого еще не хватало, - пробормотала она и вернулась в лабораторию.
Ну да. Пробираясь за ключом по кратчайшему пути между шкафом и большим
столом, она, видимо, задела локтем за тумблер на пульте памятрона. Прибор
включился. Она машинально взглянула на шкалу частот. В таком режиме прибор
еще не работал. Маша ужаснулась еще больше, когда увидела, что экран
медленно пополз вверх. "Как крысу", - подумала она и кинулась к пульту. Но
прибор не выключался. Маша ударила по щиту кулаком и бросилась к механизму
спуска экрана. Но тщетно она давила кнопку. Экран не опускался. Тогда Маша
обеими руками схватилась за рычаг ручного управления и всем телом повисла
на нем. Экран даже не пошевелился.

Дрожа от возбуждения, Маша в отчаянии опустилась на стул и вытерла
вспотевший лоб платком. И вдруг явственно ощутила, что в лаборатории она
не одна. Ей показалось, что кто-то стоит сзади и внимательно смотрит ей в
затылок. Девушка вздрогнула и оглянулась. В комнате никого не было. Тишину
нарушало лишь тихое и, как показалось Маше, угрожающее гудение памятрона.
"Надо как-то его выключить", - подумала она, но не сдвинулась с места. Ею
вдруг овладело странное безразличие к окружающему. Она знала, что ей надо
встать, подойти к пульту и выключить непослушный прибор. Но кто-то
стоявший у нее за спиной мешал ей сделать это. Он положил ей на голову
теплую руку и не позволил подняться. А из угла лаборатории вышла маленькая
девочка. И лаборатории не стало. Был только луг, на котором росли
голубенькие цветы. Девочка собирала их в букет и пела песенку. Маше стало
смешно. Откуда здесь могли взяться цветы? Здесь только крысы.

Маша поманила девочку. Та засмеялась, бантик в ее волосах запрыгал.
Маша протянула руку: ей захотелось потрогать бантик. Девочка отодвинулась
и сказала:

- Что вы делаете, тетя?

- Я здесь работаю, глупенькая, - сказала Маша. - Я, наверное, заснула,
и ты мне снишься. Сейчас я проснусь, и тебя не будет. А сюда придет дядя
Иван Прокофьевич и выключит эту страшную штуку. Она так противно гудит. А
пока я сплю, ты можешь со мной поговорить. Как тебя звать?

- Маша, - сказала девочка.

И тут Маша настоящая поняла, что видит себя. Да, это она. Это ее
платье, то самое, которое ей купили накануне дня рождения десять лет
назад. И туфельки ее. На носке правой явственно видна царапина. И луг этот
она вспомнила. Они тогда жили на даче. Что же это за сон такой?

- А как вас зовут, тетя? - спросила девочка. - И почему вы сидите за
стеклом?

- Я не вижу никакого стекла, - сказала Маша. - С чего ты взяла, что тут
стекло?

- Правда, тетя. Вы сидите на стуле за стеклом. Как в магазине. Я даже
подумала, что здесь построили новый магазин и посадили в него большую
куклу.

- Сейчас я его выключу, - прошептала Маша, с трудом поднялась и шагнула
по направлению к пульту. Луг с цветами и девочка закачались, перевернулись
и исчезли. Но зато в лаборатории оказалась еще одна Маша. Она стояла около
умывальника, привязывала к крану белую марлевую ленточку и бормотала:

- Сейчас я тебе заткну ротик.

- Сейчас я проснусь, - приказала себе Маша настоящая и услышала, что
кто-то вставляет ключ в замочную скважину. Дверь открылась, и на пороге
возникла третья Маша. На лице ее написана растерянность. Она окинула
взглядом комнату и быстро подошла к пульту памятрона. Ее рука коснулась
тумблера.

Маше настоящей стало страшно, она выскочила в коридор, захлопнула дверь
и, тяжело дыша, прижалась к ней всем телом. В комнате было тихо. Маша
перевела дыхание.

В голове неотвязно вертелась мысль, что надо обязательно выключить
памятрон. Обязательно... Иначе произойдет что-то такое... Но додумать ей
не удалось... Взгляд ее упал на коробку с предохранительными пробками,
висящую в конце коридора. Быстрей!.. Там, кажется, есть рубильник, можно
выключить весь этаж... Быстрей... Раз!.. Звенит стекло... Ничего, что рука
в крови... Два... Свет в коридоре гаснет...

Когда на следующее утро Маша привела Лагутина к лаборатории, они с
удивлением обнаружили, что дверь заперта. Но самое странное заключалось не
в этом. Ключ, это было видно в замочную скважину, торчал изнутри...

- Ты же не могла проскочить через закрытую дверь, - сказал Лагутин.

Маша кивнула.

- Допустим, что тебе все это приснилось, - продолжал он. - Допустим,
что ты испугалась и без памяти выбежала из лаборатории. Хлопнула дверью.
Ключ повернулся.

- Не мог он повернуться сам, - тряхнула головой Маша. - Это исключено.
Замок страшно тугой. Я с трудом запираю дверь.

- Тогда что же?

- Памятрон, - сказала Маша.

- Ты понимаешь, что говоришь?

- Да, - сказала Маша. - Я их ощущала. Они были живые. Мне до сих пор
страшно.

Она повела плечами. Лагутин пробормотал:

- Положеньице. Ты никому не рассказывала?

- Только тебе. Пусть думают, что я полезла менять перегоревший
предохранитель и нечаянно разбила стекло.

- Это хорошо, - заметил Лагутин. - Ты у меня молодец. Но в лабораторию
ты одна больше не пойдешь.

- То есть как? - удивилась Маша.

- А таи вот. Не пойдешь - и все. Достаточно одной ошибки.

- Это все умывальник, - жалобно сказала Маша. - Он так нудно капал.

- Вот, вот, - усмехнулся Лагутин. - Цепь причин и следствий, приведших
к гениальному открытию. А ведь все могло быть иначе. Щелчок тумблера.
Экран открыт. И...

- Не надо, - Маша передернула плечами. - Все хорошо, что хорошо
кончается.

- Ты считаешь, что все хорошо кончилось?

- А как же? И пора бы уже перестать читать мне мораль. Не уподобляйся
испорченному умывальнику. Это действует на нервы и мешает думать.

- О чем же ты думаешь?

- О том, что все это страшно интересно. Знаешь, что я думаю. Мы зря
возились с крысами. Это поле действует только на человека. Совершенно
случайно мы вторглись в такие области, где каждый шаг сулит столько
замечательных открытий.

- Пока я открыл только дверь. Да и то с помощью перочинного ножа, -
заметил Лагутин недовольно.

Маша нахмурилась.

- Ты не веришь? - спросила она.

- Поставь себя на мое место. Ты бы могла поверить? Одно дело
галлюцинации. И совсем другое - это происшествие. Не может же наше "поле
памяти" материализовать галлюцинации. Это вообще черт знает что. Тут я
готов встать на точку зрения твоего папы.

- Ты не веришь, - задумчиво произнесла Маша. - Но ведь ты идешь против
фактов.

- Факты? - Лагутин потер подбородок. - Есть только один факт. Это ключ.
Все остальное можно объяснить. Ты заснула. Увидела сон. Испугалась,
наконец. Вот только эта проклятая дверь.

- Да, да, - подхватила Маша. - И наш памятрон, который выключился
только потому, что я разбила коробку с предохранителями. И режим частот, в
котором мы еще не работали. В конце концов можно повторить опыт...

- В конце концов, - рассердился Лагутин, - я должен сначала поговорить
с умным криминалистом. Надо еще понять, почему одновременно отказали реле
защиты и ручное управление экраном. Почему экран оказался поднятым. Почему
все испортилось в один день. Кстати, ты когда пришла вчера в лабораторию?

- В половине одиннадцатого. Я немного запоздала.

- А накануне вечером экран был опущен. Сам он, как ты знаешь, подняться
не мог.

- Ты думаешь, что в лаборатории кто-то был? Что кто-то поднял экран, а
я этого не заметила?

- Согласись, что все это крайне странно выглядит.

Через полчаса после этого разговора Лагутин сидел в кабинете директора
института, а еще через четверть часа приехал следователь. Плотный мужчина
в сером костюме показался Лагутину знакомым. Где же он видел это широкое
улыбчивое лицо? Не в клинике ли? Правильно. Они еще обменялись тогда двумя
фразами о Бухвостове. Но кто-то помешал продолжить разговор.

- Диомидов, - сказал пришедший, протягивая руку по очереди всем троим.
- Федор Петрович. Мне сообщили, что у вас возникли затруднения? - Он
улыбнулся Лагутину как старому знакомому и сказал: - Вот мы и снова
встретились. Я, между прочим, давно хочу с вами побеседовать.

- Да, - вмешался директор. Ему еще никогда не приходилось отвечать на
вопросы следователей. Он был смущен и растерян. Ему очень не нравилось все
это. - Да. Я, видите ли, сам только что введен... Вот Иван Прокофьевич, -
он взглянул на Лагутина, - словом, Иван Прокофьевич полагает необходимым
посвятить вас в некоторые сомнения, возникшие в результате одного
рискованного эксперимента.

Получалось длинно и витиевато. Директор рассердился на то, что не сумел
гладко выразить свою мысль. Но он никак не мог справиться с волнением и
говорил не то, что надо.

- Случайного эксперимента, - продолжил он, - который провела в
отсутствие Ивана Прокофьевича его помощница Мария Кривоколенова.

- Дочь академика? - уточнил Диомидов.

- Да, - сказал директор. - Но это не имеет значения. Я хочу сказать,
что личность неопытного экспериментатора...

Он опять говорил не то, что нужно. Лагутин решил помочь ему и стал