Чтение 28–й страницы книги ~Осиная фабрика~

своей комнате в общежитии. Через неделю он опять начал учиться и, как
обычно, ходил на занятия. Некоторые знали, что-то случилось с ним, и Эрик
был очень тихий, но этим все и ограничилось. Мы с отцом ничего не знали,
кроме того, что он пропустил из-за мигрени немного занятий.

Позже мы узнали - Эрик начал пить, пропускать лекции, приходить на не
правильные семинары, он кричал во сне и будил студентов, живших на его
этаже, принимал наркотики, не приходил на экзамены и практические занятия?
Наконец Университет предложил ему взять академический отпуск до конца года,
потому что он слишком много пропустил. Эрик отреагировал на предложение
отвратительно: он собрал все свои книги, сложил их в коридоре около комнаты
своего куратора и поджег их. Ему повезло, его не наказали, администрация
Университета снисходительно отнеслась к дыму и небольшим повреждениям
старинных деревянных панелей, и Эрик вернулся на остров.

Но не ко мне. Он отказался от любого контакта со мной, заперся в своей
комнате, включал очень громкую музыку и почти никогда не выходил в город,
где ему быстро запретили появляться во всех четырех пабах из-за драк, криков
и ругани, которые он там устаивал. Когда он замечал меня, он пристально
смотрел на меня своими огромными глазами или постукивал пальцами по носу и
медленно подмигивал. Его глаза запали, под ними появились мешки, а его нос
часто дергался. Однажды он поднял меня и поцеловал в губы, чем очень меня
напугал.

Отец стал почти таким же необщительным, как Эрик. Отец постоянно был в
плохом настроении, много гулял и молчал, думая о своем. Он стал курить
сигареты и сначала он курил их одну за другой. На месяц или около того наш
дом превратился в ад, я долго гулял в дюнах или сидел в моей комнате и
смотрел телевизор.

Потом Эрик начал пугать городских мальчишек, сначала он швырял в них
червями, потом заталкивал червей за шиворот возвращающимся из школы
мальчишкам. Родители, учитель и Диггс пришли на остров, чтобы поговорить с
моим отцом, когда Эрик начал заставлять детей есть червей и опарышей. Потея,
я сидел в своей комнате, а они встретились в холле, родители кричали на
моего отца. С Эриком говорил доктор, Диггс и даже социальный работник из
Инвернесса, но Эрик почти ничего им не ответил, просто сидел, улыбаясь и
иногда вставляя ремарку о том, как много белка в червях. Однажды он пришел
домой избитый, в крови и мы с моим отцом решили, что парни или родители
поймали и избили его.

Собаки исчезали в городе уже пару недель, когда дети увидели, как мой
брат вылил банку бензина на маленького йоркширского терьера и поджег его.
Родители поверили детям и пошли искать Эрика, которого поймали проделывающим
то же самое со старой собакой, приманенной сладостями с анисом. Родители
преследовали Эрика в лесу за городом, но потеряли.

Диггс пришел на остров вечером и сказал, что он пришел арестовать Эрика
за нарушение общественного порядка. Он ждал до ночи вместе с моим отцом,
выпил предложенные ему пару рюмок виски, но Эрик не вернулся. Диггс ушел,
отец остался ждать, но Эрик так и не появился. Он пришел домой спустя три
дня и пять собак, изнуренный, немытый, пахнущий бензином и дымом, одежда
порвана, лицо худое и грязное. Отец услышал, как Эрик пришел ранним утром,
сделал набег на холодильник, проглотил сразу несколько обедов, протопал по
лестнице и лег спать.

Отец прокрался к телефону, позвонил Диггсу, который приехал еще до
завтрака. Должно быть, Эрик что-то видел или слышал, потому что он вылез
через окно своей комнаты, спустился по водосточной трубе на землю и сбежал
на велосипеде Диггса. Моего брата наконец поймали через две недели и еще две
собаки - он сливал бензин из чьей-то машины. В процессе гражданского ареста
ему сломали челюсть, и в тот раз он не убежал.

Через несколько месяцев Эрика признали сумасшедшим. Он пошел тесты, много
раз пытался бежать, нападал на санитаров, социальных работников и докторов,
угрожал подать в суд и убить их. По мере продолжения тестов, угроз и
неповиновения его переводили во все более охраняемые больницы. Мы с отцом,
будто он стал значительно тише, когда его перевели в госпиталь, который
находился к югу от Глазго, и больше не пытался бежать, но теперь я понимаю,
вероятно, он пытался - успешно, как оказалось - приучить своих стражей к
ложному чувству безопасности.

А теперь он возвращался увидеть нас.

5

Смотря на землю впереди и внизу, я медленно водил биноклем, с севера на
юг, наблюдая за городом и дорогами, колей железной дороги, и полями и
дюнами, и я спрашивал себя, видел ли я место, где сейчас был Эрик, добрался
ли он сюда. Я чувствовал: он был близко. У меня не было никакого
рационального объяснения этому чувству, но времени у него было достаточно,
голос во время звонка прошлой ночью звучал отчетливей и?я просто чувствовал.

Может быть, он уже здесь, лежит и ждет ночи или пробирается через лес,
или кусты дрока, или горбами дюн, направляясь к дому, или в поисках собак.

Оставив город в нескольких милях к югу, я шел вдоль цепи холмов через
ряды сосен, где было слышно, как вдалеке работали пилы, а темные массы
деревьев были тенистыми и спокойными. Я пересек линию железной дороги,
несколько полей колышущегося ячменя, дороги, овечье пастбище и дюны.

Я натер пятки, ноги слегка болели, я шел вдоль линии твердого песка
пляжа. С моря дул слабый ветер, мне это нравилось, потому что исчезли
облака, и солнце, хотя и постепенно садилось, но еще светило. Я дошел до
реки, которую однажды уже пересек в холмах, перешел ее во второй раз около
моря, поднявшись в дюны, где был канатный мост. Передо мной разбегались
овцы, некоторые из них были стриженные, некоторые еще лохматые, они прыгали,
их мее-е звучали отрывисто; когда овцы решали, что они уже в безопасности,
останавливались и нагибали шеи или становились на колени и продолжали жевать
траву и цветы.

Я помню, как я презирал овец, они же абсолютно тупые. Я видел, как они
ели, ели и ели, я видел, как собаки управляли целыми стадами, я гонял овец и
смеялся над стилем их бега, видел, как они попадали во всякие глупые,
запутанные ситуации. Мне казалось, они вполне заслуживали окончания жизни в
виде баранины, использование их в качестве машин для производства шерсти
слишком ответственное для них дело. Понадобились годы и долгие размышления,
пока я смог осознать, что на самом деле овцы проявляли не собственную
тупость, а нашу силу и эгоизм.

После того, как я узнал об эволюции и немного об истории животноводства,
я понял - глупые белые животные, над которыми я смеялся, потому что они
ходили следом друг за другом и застревали в кустах, были настолько же
результатом работы поколений фермеров, насколько и результатом размножения
поколений овец; мы сотворили их, мы вылепили их из диких и умных животных,
которые были их предками, чтобы они стали покорными, глупыми, вкусными
производителями шерсти. Мы не хотели, чтобы он были сообразительными, а до
некоторой степени интеллект и агрессивность взаимосвязаны. Естественно,
бараны умнее, но даже они деградированы идиотками, с которыми они вынуждены
общаться и которых они вынуждены осеменять.

Тот же принцип применим и к курам, и к коровам, и почти ко всему, к чему
смогли надолго дотянуться наши жадные, голодные руки. Иногда я думаю:
подобное могло случиться и с женщинами, но хотя эта теория и привлекательна,
я подозреваю - она не правильна.

6

Я пришел домой к ужину, проглотил яичницу, мясо, жареную картошку с
бобами и остаток вечера смотрел телевизор, доставая изо рта с помощью спички
кусочки мертвой коровы.

10: Бегущая собака

1

Меня всегда раздражало, что Эрик вдруг сошел с ума. Хотя тут и нет
переключателя - нормальный в одну минуту и душевнобольной в другую - нет
сомнений, именно случай с улыбающимся младенцем запустил нечто в Эрике,
неизбежно закончившееся его разрушением. Часть его не могла принять
случившееся, не могла совместить увиденное с тем, как ему думалось, должны
были обстоять дела. Может какая-то глубоко спрятанная часть Эрика,
погребенная под слоями времени и роста как римские развалины под современным
городом, верила в Бога и не выдержала осознание того, что если подобное
маловероятное существо есть, оно страдает из-за происходящего с любой из
тварей, которых предположительно оно сотворило по своему образу и подобию.

Что бы ни сломалось в Эрике, это была слабость, дефект, которого не
должно было быть в настоящем мужчине. Женщины, как я знаю из сотен,
наверное, тысяч фильмов и телепередач, не могут перенести по-настоящему
важных перемен, которые происходят с ними, например, если их изнасилуют или
их возлюбленный умирает, женщины сходят с ума и убивают себя, или просто
болеют, пока не умрут. Конечно, я понимаю, не все они так реагируют, но это
очевидное правило, и не следующие ему женщины в меньшинстве.

Должны быть и сильные женщины, женщины с большей частью мужского в
характере, чем у большинства, и я подозреваю - Эрик был личностью со слишком
большой частью женщины в ней. Чувствительность, желание не обидеть, тонкий,
живой ум были в нем оттого, что он был слишком похож на женщину. До того
отвратительного случая его женская часть никогда его не тревожила, но в
момент чрезвычайных обстоятельств она оказалась достаточно выраженной и
сломала Эрика. Это вина моего отца, не говоря уже о глупой сучке, которая
бросила моего брата ради другого мужчины. Отец хотя бы немного виноват из-за
первых нескольких лет жизни Эрика, когда он разрешал своему сыну одеваться,
как тому хотелось и выбирать между платьями и штанами, Хамсворс и Мораг
Стоувы правильно волновались по поводу методов воспитания племянника и
предложили его забрать. Все могло бы быть по-другому, если бы не странные