снова увижу его -- я буду ждать и надеяться! Ганконер любит меня, и однажды
он придет! Он не может быть так жесток и бессердечен, как ты говоришь!
творится в голове у фейри? Может быть, Ганконер на следующий день уже
забывает о вчерашней возлюбленной. А может, ему нравится очаровывать
девушек, а все, что у людей бывает потом, для него не интересно. Но он
никогда не приходит. Я слышал рассказы стариков, ведь ты -- не первая, кто с
ним встретился. Я своими глазами видел, когда еще был мальчишкой, как от
любви к Ганконеру зачахла Молли Рединг. Она, как ты, встретила его летом, и
зима еще не наступила, когда ее отвезли на погост. А какая была девушка --
красавица, веселая, смешливая! И что ты думаешь? За несколько месяцев
истаяла и умерла! Дженни, доченька, прошу тебя, не упрямься -- не жди его,
забудь!
напрасно. Дженни упрямо продолжала твердить, что любит Ганконера и будет
ждать его. Фрэнк попробовал пригрозить запереть ее -- она не отступилась. О,
как она рыдала, как заклинала не мешать ей ждать любимого! Наконец,
расстроенный, сам едва не плачущий Фрэнк сказал:
мать сходит с ума от горя. Ведь она так и не знает где ты и что с тобой!
не зайдет солнце.
она жалобно. -- Тогда он, конечно, решит, что я его забыла!
так ослабела, что еле шла, и Фрэнку приходилось поддерживать ее.
горе, когда муж рассказал о Ганконере. Миссис Уиллоу тоже слыхала о нем, и
сразу поняла, что случилось. Она заплакала и принялась укорять себя за то,
что не предупредила дочь об опасности.
запретила ходить в лощину! -- повторяла безутешная мать. -- Я-то думала, что
Ганконера нет больше в наших краях, ведь лет сорок о нем никто не слышал! И,
подумать только, ради моей девочки эта дрянь вылезла из норы! А эта ведьма,
миссис Джилфри! То ли знала все наперед, то ли сама и приманила Ганконера!
Ох, с каким удовольствием я выцарапаю ей глаза!
но Фрэнк остановил ее:
как измучилась Дженни! Ее надо уложить, накормить и позвать врача и
священника. Не знаю, кто из них ей верней поможет, да и поможет ли хоть
кто-нибудь... Пойду приведу обоих, а ты пока займись остальным.
мести, принялась хлопотать вокруг Дженни. Бедняжка так устала и
исстрадалась, что с трудом понимала, что происходит вокруг, только все
повторяла:
Уиллоу. -- Только сначала ты должна выздороветь. Вот, покушай, а то совсем
ослабела!
покорно и безжизненно, словно кукла, позволила раздеть, уложить и накормить
себя. Было видно, что она не может думать ни о чем, кроме завтрашней встречи
с Ганконером. Ее лицо то омрачала тоска, то озаряла надежда.
души и целителя тела. Доктор Кроу, сухонький желчный старик, с головы до ног
одетый в черное, не скрывал, что басням о Ганконере не верит. Он, тем не
менее, был отменно вежлив и обещал сделать все, что только в его силах, дабы
вернуть Дженни здоровье. Напротив, преподобный Фокс в Ганконера верил, но не
скрывал, что не знает, что делать. Это был толстенький, кругленький
человечек, любивший покушать и поговорить и ненавидевший все сложное и
непонятное.
сосчитал пульс, постучал молоточком по коленям, совершил еще с десяток
загадочных манипуляций, хмыкнул, и заявил:
немного ускорен, но это можно объяснить волнением. Ее нервы находятся в
некотором возбуждении, в связи с чем я рекомендую принимать бром. В
остальном эта девица так же здорова, как и любая другая особа ее возраста.
страдает! Может, есть еще какое средство?
любви. Что поделать, медицина не всесильна! Попробуйте лучше бром, он
чудесно успокаивает нервы. С вас за осмотр три шиллинга.
ноги на ногу, на лице его были написаны беспокойство и растерянность. Он
чувствовал, что от него ждут каких-то слов, но никак не мог смекнуть, что же
следует сказать. Наконец, преподобный Фокс решился.
в греховной любви к отродью нечистого?
мою любовь греховной! Нет никого лучше и прекраснее того, кого вы обозвали
"отродьем нечистого"! А если вы думаете, что несколько поцелуев -- это
смертный грех, то нет ни одной девушки в Англии, не заслуживающей
преисподней!
родителей Дженни. -- Она не хочет покаяться, а раз так -- Церковь бессильна!
что-нибудь: побрызгайте святой водой, почитайте молитвы! Неужели ничем
нельзя помочь?
понимаю, нужно его, наоборот, привадить, -- не без яда ответил преподобный
Фокс. -- Нет, дорогие мои, пока эта заблудшая душа не раскается в своей
любви и не обратиться к Церкви за утешением, я ничем не могу ей помочь!
говоря ни слова гневно сверкнула глазами и отвернулась.
унимался Фрэнк. -- Снимите с нее чары фейри, и, я уверен, через пять минут
она раскается во всем!
Библию.
бесов, кропил святой водой и окуривал ладаном. Все было напрасно. Наконец
преподобный Фокс, отирая пот со лба, захлопнул Библию и сказал:
здесь Церковь бессильна!
родители остались наедине со своим горем, лишенные всякой помощи и
поддержки.
и о том, что причиной той беды было проклятие старухи Джилфри. Скорбь и гнев
охватили тогда всех в Литтлбридже, и народ собрался перед домом Джилфри,
крича проклятия ведьме и угрожая ей расправой. Но никто не отвечал им, а
когда они ворвались в дом, то увидели, что птички улетели. Предупредил ли
кто ведьму, что злое дело вышло наружу, или она сама с помощью своего
черного искусства прознала о том -- но ни миссис Джилфри, ни ее сына никто
больше не видел. Так еще одна подлость осталась неотмщенной.
поверил бы, что еще недавно она была прекраснее всех в Англии. Дженни таяла,
как свечка в печи. Она исхудала, платье висело на ней, как на вешалке, в
движеньях не осталась и следа прежней грации. Лицо ее так побледнело и
осунулось, что казалось восковым. Глаза запали от горьких слез, волосы
тронула седина. Люди жалели Дженни, но побаивались -- ведь она зналась с
фейри -- и считали помешанной. Никто не заговаривал с ней, а дети, едва
завидев, пускались наутек.
терпеть. Вопреки всему она надеялась, что Ганконер не разлюбил ее, что она
увидит его вновь. День за днем, не слушая уговоров и упреков, ходила Дженни
в лес и ждала любимого. Лето прошло, наступила промозглая и ветренная осень.
Не знающий сострадания ветер и колючий дождь добавили немало глубоких морщин
на лице Дженни. Потом пришла суровая зима. Жестокий мороз выпил последние
соки из ее измученного тела, а ее кожа, некогда такая мягкая и нежная, стала
похожа на старый пергамент. Наконец, наступила весна и вселила радость во
все сердца. Только Дженни не радовалась журчанию ручьев и щебету птиц -- она
умирала. Холод и сырость сделали свое дело; Дженни стала кашлять, на ее
щеках проступили алые пятна, метка чахотки. В начале лета Дженни слегла, и
думали уже, что больше она не встанет. Но ее несгибаемое упорство заставило
болезнь на время отступить, и к июлю Дженни стало немного лучше.
проторенной за год тропинке побрела к лесу. Качаясь на непослушных ногах, то
и дело присаживаясь, чтобы передохнуть, она добрела до лощины и
остановилась, опираясь на дерево, еле сдерживая рыдания. Все было совсем как
в тот раз. Теплое солнце пробивалось сквозь листву, мягкий мох манил усталых
путников, и колокольчики, цветущие колокольчики повсюду... О, какая боль
сжала сердце Дженни! Право, куда легче было сидеть здесь в дождь и стужу,
чем снова увидеть эту благодать! И Дженни хотела было упасть в траву и дать
волю слезам, как вдруг услышала вдалеке нежные звуки флейты.