видишь? Это Лента, которая заигрывает с парловскими солдатами сквозь
ограждение. Вскоре они вполне могут ее застрелить, потому что так им
прикажет Парламент. Люди в этих палатках и хижинах настроены вполне
дружелюбно, поскольку сейчас никто не приказывает им ненавидеть друг
друга, даже если мы все скоро умрем. И ты, отец, приказываешь мне
ненавидеть моего Дроува, прикрываясь бедной мамой! Прошу тебя, уходи
отсюда.
знаю, слышал ли он хотя бы половину того, что сказала Кареглазка, а если
слышал, то не думаю, что понял. Он просто решил, что спорить с ней уже
бессмысленно.
убежище, больше всего беспокоясь о том, что я могу найти там неотразимой
красоты девушку, и она потеряет то немногое, что от меня еще осталось.
отметил я, - но я с ними почти не разговариваю. Мне не хочется иметь с
ними ничего общего. До того, как ты пришла сюда, я обычно проводил большую
часть времени с солдатами, играя в карты.
сетку с военными.
настоящему холодно, когда нас... нас всех уже не станет, и солдатам нечего
будет охранять. Они что, все просто будут сидеть в своем убежище сорок
лет?
этот комплекс, но думаю, что там около шестисот Парламентариев, парлов и
членов их семей - и, вероятно, примерно такое же количество военных. Кто-
то же должен их обслуживать, когда не будет нас...
возвращается в Паллахакси? Там, в домах, должно быть намного теплее.
здесь и разбивать лагерь. Я спрашивал их, зачем они идут сюда, и знаешь,
что они мне сказали? Они сказали: что ж, нет никакого смысла там
оставаться, верно? Так что вскоре я пришел сюда и сам, и теперь я знаю
ответ. Когда ты уверен, что тебе предстоит умереть, но можешь видеть жизнь
где-то еще, то у тебя возникает желание быть рядом с ней, надеясь, что и
тебе что-нибудь перепадет.
снег. Мы с Кареглазкой построили себе две небольшие, соединенные вместе
хижины у ограды и могли сидеть в них часами, глядя друг на друга и касаясь
пальцами сквозь сетку, согреваемые теплом взятого в убежище обогревателя.
Мы вместе предавались воспоминаниям, словно старики, хотя воспоминаний
этих было так мало.
на берег лодки, оставленные без присмотра, всплыли, и течение унесло их в
море. Среди Лагерников, костры которых начали угасать, но страх удерживал
их от поисков дополнительного топлива среди становившегося все более
глубоким снега, начались припадки безумия. Часто мы с Кареглазкой, сидя в
нашей разделенной надвое хижине, слышали крик человека, в мозг которого
проник холод, посеяв в нем безумие, и несчастное тело инстинктивно
бросалось бежать, борясь с холодом. Почти неизбежно за этим наступала
полная потеря сил и смерть.
чем она обладала, свою красивую одежду - даже, трагическим образом, свое
красивое лицо - она обратилась к последнему, что у нее еще осталось: к
своей женской сущности.
другую сторону комплекса, за воротами, там, где ограждение пересекало
реку. У меня упало сердце, когда мы остановились у воды, и она кокетливо
посмотрела на меня сквозь проволоку.
ключи от ворот.
глупостей, Лента. У ворот все время стоят охранники - даже если бы я мог
достать ключи, они бы тут же остановили меня.
они сделают все, что угодно, - ведь там почти нет женщин. Не думаю, что
ты вполне представляешь себе, какой властью обладает в подобной ситуации
женщина, Дроув.
что я там. В конце концов, ведь ты бы хотел, чтобы я была там с тобой, а,
Дроув? Как-то раз ты говорил мне, что я красивая, и ты знаешь, я могла бы
быть очень ласкова с тобой. Ведь тебе бы этого хотелось, верно? Ты всегда
хотел иметь меня, ведь так, Дроув? - На лице ее была жуткая улыбка; это
был какой-то кошмар.
- Я повернулся и пошел прочь. Меня тошнило.
скажу тебе, Алика-Дроув: я хочу жить, и у меня такое же право на жизнь,
как у тебя. Вы, мужчины, все одинаковые, грязные животные! И ты тоже! Не
могу понять, с чего ты взял, будто я хочу тебя!
подошел к ней и сказал:
любил, хотя и не так, как Кареглазку. И пусть все остается как есть.
Лента; но тут же вернулся ледяной дьявол, опутывая ее разум.
маленькая выскочка Кареглазка тоже не знает. Любви не существует - мы
лишь обманываем самих себя. Единственное, что существует на самом деле -
вот! - Она нелепо взмахнула рукой, показывая на завод, ограждение и
медленно опускавшийся снег. Я быстро пошел прочь, оставив ее у ограды.
Глава 20.
очистилось, и на нем вновь появились звезды, холодно и тяжко сверкавшие в
ночи. Солнце Фу стало маленьким, намного меньше, чем я когда-либо видел, и
вряд ли могло согреть морозный воздух даже в полдень, хотя все еще давало
достаточно света, чтобы отличить день от ночи.
Желтые Горы, хотя теперь они были белыми, и им предстояло такими
оставаться в ближайшие сорок лет. Неподалеку виднелись деревья обо на
Пальце - серебристые пирамиды на фоне бледно-голубого неба. Среди них
неподвижно стояли деревья анемоны. Это был безрадостный пейзаж;
единственными признаками жизни были лорины, темные силуэты которых можно
было время от времени заметить на фоне заснеженного обрыва, где были их
глубокие норы, и жалкие остатки человечества, разбившие лагерь за
ограждением.
согнувшись пополам. Он присел рядом со мной и посмотрел на Кареглазку по
другую сторону ограды. Между нами уютно мурлыкал калорифер.
Кареглазкой уединения, и появление там отца выглядело святотатством.
сам, вместо того чтобы приказать охранникам забрать его. Но в комплексе
идут разговоры: люди говорят, что калорифер неэкономично расходует
топливо, в то время как оно нужно нам внизу. Кое-кто считает это
проявлением семейственности - то, что тебе позволили пользоваться им.
Боюсь, что мне придется забрать его. Разведи костер, сын.
калорифер, но тут же, ругаясь, выронил, сунув в рот обожженные пальцы. -
Во имя Фу! - в гневе заорал он на меня. - Если ты не умеешь вести себя
прилично, я прикажу охранникам сравнять эту хибару с землей! - Он в
ярости выскочил наружу, и вскоре появились охранники.
встречались на открытом месте, но это было не то же самое. Мы были на виду
у всех, и, что еще хуже, огонь привлекал людей. Вполне понятно, что они
стремились к нему, но это затрудняло жизнь нам с Кареглазкой, поскольку мы
уже не могли свободно разговаривать друг с другом.
утро людей становилось меньше, чем накануне; каждую ночь кто-нибудь
просыпался от холода, в панике вскакивал и бросался бежать, бежать...
же, как и его жена Уна. Отец Кареглазки умер вскоре после злополучного
разговора у ограды; мне было его жаль, и Кареглазка была безутешна в