Чтение 28–й страницы книги ~Покаяние пророков~

- Да если б я нору в конюшне не нашел, долго пришлось бы ждать!

- Агриппина Давыдовна обещала позвать. Я просила... Но дед Лука потерялся, так она забыла, должно...

- Позовет она, как же! Давай собирайся и пошли со мной.

- Куда же я пойду?

- Пока в избе Юрия Николаевича спрячу, там посмотрим. - Он решил сразу не пугать ее тем положением, в которое попал Космач. - Что-нибудь придумаем. А сейчас идем, пока старухи нет.

- Здесь меня не найдут, - уверенно заявила боярышня. - Дед Лука много ходов нарыл... Я тут сидела и все думала. Ты мне сказ говорить начал, да не сказал. А мне никак покоя нет...

- Какой сказ? - сердито изумился Комендант.

- Да как вы расставались с женой твоей, Любой.

- Тьфу, нашла о чем думать! Ты бы лучше о Юрии Николаевиче думала!

- Я за него молюсь ежечасно, а вот что с вами приключилось, так и не узнала...

- Ладно, потом будет тебе сказ. Сейчас собирайся и пошли!

- Хорошо мне тут, куда я пойду?

- Вавила Иринеевна, послушай старого и опытного человека. - Он старался сдерживаться. - Люди, которые спрятали тебя, ненадежные, понимаешь? Дед вон с автоматом в лес подался. Кто его знает, возьмет и приведет сюда людей.

- Что ты такое говоришь-то, Кондрат Иванович? И думать грех.

- Между прочим, Почтарь журналистов сам к себе зазвал. Они тут четыре дня гуляли и все вынюхивали. Я уверен, догадываются, что тут прячешься. А почему? С какой стати?

- Сама виновата. - Она потупилась и вздохнула. - Жаль стариков, мучаются в чужой стороне... Я им немного старых денег пожертвовала. Новых-то нет... Чтоб в родную сторону поехали. У вас ведь в миру без денег нельзя...

- Это что за старые деньги у тебя? - осторожно спросил он.

- Да совсем старые...

- Так-так, и что дальше? Почтари взяли деньги у тебя?

- Как сказать?.. Коль из рук в руки бы давала, скорее всего, не взяли бы. А я положила монетки, где дед Лука нору копал. Будто клад. И сперва думала, не заметил, бросил в воду вместе с землей... После оказалось, нашел.

- То-то он свиней порезал и на Украину засобирался!

- Я и жертвовала, чтоб в родную сторону подались. Тоскуют они. А тоска у них лютая, смертная. Скоро душу съест...

- И много дала?

- Двадцать пять монеток с оплечья спорола... Да я вот и тебе приготовила, Кондрат Иванович. - Вынула узелок. - Тоже пожертвую... Здесь числом тридцать. Жалко оплечье, да на что оно, коли нынче не носят? Возьми.

- Ну а мне-то за что?

- Да как же, у тебя хоромина сгорела, сожгли супостаты. Ты монетки эти обменяй на новые денежки. Но гляди, чтоб не выдали тебя! Деда Луку выдали...

- Так! - Комендант взвесил в руке узелок, и дыханье сперло. - Значит, и мне? А ты, значит, всем денежки раздаешь? Занимаешься благотворительностью?

- Да уж ладно, прими во имя Христа и от чистого сердца. - Она еще раз поклонилась. - Новых денег нет у меня, так возьми этими. Бери, бери. Коли дед Лука взял, и ты возьми.

Он неторопливо развязал тряпочку, положил на стол и сел.

- И что это за монеты?

- У нас лепестками называют.

- Так это же... золото?

- Золото, должно, грузное...

Кондрат Иванович никогда в жизни старинных золотых монет не видел и представлял, что они никак не меньше старого металлического рубля, на крайний случай с пятак величиной, а тут чуть больше копейки и с неровными краями.

- Первый раз вижу. - Очки надел, присмотрелся. - И все это ты мне отдаешь?

- Жертвую, Кондрат Иванович. Новую хоромину поставишь, утварь кой-какую заведешь...

- Это что, принято у вас так?

- По обычаю христианскому всюду принято.

- Да. - Комендант сгреб монеты в кучку, завязал узелок. - Теперь мне все понятно. И как по-христиански жить, понятно. Святая простота! А по-нашему, обыкновенная дура!

- Прими, не гневайся. От души жертвую.

- Нет, я поражаюсь! Пришла и раздает налево, направо! - Комендант вскочил и стукнулся головой о потолок.

- Не раздаю - жертвую. Да ведь не берут, назад возвращают.

- Кто возвратил?

- Агриппина Давыдовна пришла и монетки мне назад вернула.

Комендант еще раз подскочил и голову пригнул, чтоб не стукнуться.

- Вернула?! Почтарка?!

- Правду сказать, не вернула, а пожертвовала...

- Ну, знаешь, Вавила Иринеевна, ты мне сказки не рассказывай. Я этих хохлов знаю как облупленных. - Он от возмущения забегал. - Чтоб они копейку дали?

- Ты что же, не веришь мне, Кондрат Иванович?

- И на что же пожертвовала?

- Кто-то молву пустил, будто меня царицей на престол посадят. - Боярышня подобралась и кулачки сжала. - Худая молва, не знаю, что и думать..

- Это они тебя обманывают! Льстят, чтоб золото выманить. Хохлы же, народ хитрый. Они тебе наговорят! Они тебе такого напоют!..

- Не смей говорить так, - вдруг властно оборвала боярышня. - Грех!

- Ну так зачем старуха деньги вернула?

- Челом била, чтоб Малороссию выкупить от ляхов. На то и пожертвовала. Говорит, если каждый хохол немного отнимет от себя, можно собрать денег и дать ляхам. А они продадут назад... В ноги упала, ради Христа просила. Ничего поделать не могла, пришлось назад принять.

- Совсем старуха сошла с ума!

- Неправда это. У нее душа чиста и разум светлый. Дошлые да хитрые слухам не верят, они себе на уме. Беда-то в другом, не все монеты вернулись, четырех не хватает...

- Тут все ясно. Почтарь съездил в город и продал. И засветился! - Комендант снял с вешалки дубленку и шапку Вавилы. - Думаю, на какие шиши он кобелей этих купил? И еще автомат... Собирайся, уходить надо немедленно. Даже в избе оставаться опасно. До ночи посидим в конюшне, потом двинем в лес. Я знаю куда.

- Благодарствую... Да токмо покуда опасности не почую, никуда не пойду. - Одежду взяла и вернула на вешалку.

- Да ты понимаешь, что эти люди могут быть здесь в любую минуту? Война началась, самая настоящая!

- Буду сидеть здесь, - отрезала боярышня. - Агриппина Давыдовна одна осталась, плачет. Как ее оставлю?

- Ох и характер!.. Ну так слушай! Твоего Юрия Николаевича продали. Хочешь верь, хочешь нет. Я по телевизору слышал, похищают и продают людей, но как-то не верилось даже. Оказывается, как скотину! В рабство!

- Как же в рабство? - беспомощно спросила она и перекрестилась. - Спаси и сохрани... Неужто можно?

- Еще как можно! Женщин продают, а особенно детей. Средневековье, понимаешь? Пришли к тому, от чего ушли.

- Должно, ты обманываешь, Кондрат Иванович...

- Похож я на обманщика? В общем, надо его выкупить. А то продадут куда-нибудь в Чечню, никогда больше не увидим.

- В толк не возьму... Ужель в миру людьми торгуют? Старики не говорили...

- Господи, как бы тебе объяснить-то? Воруют, похищают, а потом деньги требуют. Бизнес такой, рынок. Чтоб вернуть Юрия Николаевича, надо за него теперь деньги заплатить, сто тысяч долларов. Я голову ломаю, где денег взять, а ты золото раздаешь налево-направо...

- Не верю я тебе, Кондрат Иванович, - неожиданно твердо заявила боярышня. - Токмо в старых книгах писано, которые люди несвободные, тех продавали. В греках, в арабах и Египте. А на Руси люди свободные были, да и Юрий Николаевич не говорил, что в миру рабство есть. А он бы непременно сказал. Зачем обмануть хочешь? Нехорошо...

- Ну и бестолочь же ты! - не стерпел Комендант. - Ладно, я потом объясню, прочитаю курс новейшей истории. А сейчас надо выручать Юрия Николаевича. Сколько у тебя таких монет?

- На что тебе?.. Не скажу.

- Ты совсем ничего не поняла? Нужны деньги заплатить выкуп! Чтоб Космача отпустили! Ну, говорят про вас, кержаков, - тугодумы, но чтоб такого не понять... Не знаю!

- Не обманывай меня, так не бывает на свете. Это в старые времена за людей платили, да и то когда бесермене и цари поганые власть держали. Думаешь, я из лесу, так совсем глупая, ничего не понимаю? Не бери грех на душу и меня не искушай! Ступай прочь!

- Так! - Коменданта поколачивало от возмущения. - Я думал, ты умная, кроткая!.. Небось Почтарке поверила! Что ляхам Украину продали и надо выкупать. Целое государство похитили и продали! Это ты понимаешь, а что жених твой в плену мается - понять не можешь. Или ты скупая такая? Может, тебе приданого жалко?.. Ладно, так Николаичу и скажу! А ты сиди, жди у моря погоды! Вот уж не думал!.. Между прочим, я избы не пожалел, из-за тебя спалил! Чтоб ваше величество в конюшне не нашли!

- Как из-за меня? - подхватилась она.

- Да так! С обыском шли, близко были. А чем отвлечь? Только огнем.

- И потому меня не нашли?

- Тушить бросились...

- Прости ради Христа, и верно глупая, не поняла сразу.

- Наплевать на избу! Надо Юрия Николаевича выручать.

- Добро, я отпишу Савелию Мефодьевичу, а ты сходи в Северное, отнеси ему весточку.

- Схожу, если польза будет.

- С малолетства слышала разговоры стариков, батюшки с матушкой, все собирались в мир выйти, - вдруг заговорила печально. - Сколько странников ходили посмотреть на мир и все нахваливали, мол, жизнь там веселая, радостная. Люди ходят и смеются, детей много по улицам, а ересь анчихристову никонианскую всю вытравили и опоганенные храмы разрушили. Народ по домам молится, как и полагается, втайне от чужих глаз, - истинно по древлему благочестию, будто первые христиане. Скажут эдак, вот наши и засобираются. Один лишь Клестя-малой усомнился, поспорил с братией и отправился правду искать... Да неужто у остальных странников глаза не видели и уши не слышали?

Она не ждала ответа на свой вопрос, вздохнула тяжко, достала из котомки тоненький свиток бересты, развернула, разгладила и стала писать, точнее, выдавливать значки спицей для вязки носков. Комендант не утерпел, заглянул через плечо: какие-то крючки хвостами вверх и вниз, параллельные насечки, вилюшки - филькина грамота.

Все письмо уместилось в четыре строчки.

Он не стал ждать автобуса и поехал в Северное на попутном лесовозе. И лишь по пути вспомнил, что не отдал боярышне паспорт, а самое главное, не спросил, зачем она обрезала жеребцу хвост и гриву. А сделала это она потому, что только ее поведение не поддавалось никакой логике.

Как человек искушенный и многажды битый, он на чудеса не надеялся и по дороге прикидывал новые варианты освобождения Космача. Вспоминал своих бывших начальников из контрразведки, людей, когда-то влиятельных и всемогущих, но все упиралось в десятки вопросов. Жив ли кто из них? И если кто жив, способен ли что сделать? А если, как он, сидят в глухих деревеньках, объявленные столпами тоталитарного режима? Кое-кого разыскать можно, да ведь самому ехать надо, сколько времени уйдет...

В поселок он приехал поздно вечером, разыскал дом местного егеря Савелия Мефодьевича, и прежде чем войти, пару кругов нарезал, проверяя, нет ли хвоста. Хозяин уже спал, встретил настороженно и пока не получил весточку, за порог не пустил. Потом свечку зажег, развернул берестинку, прочитал каракули, тут же ее поджег и в печь бросил.

- Обожди тут, - сказал. - Сейчас приду.

Ушел во двор и вернулся только минут через десять, принес кожаный мешок в хозяйственной сумке, не очень большой, но увесистый. Ни слова не сказал, насыпал для вида сушеной рыбы и вручил.

- Автобус завтра в шесть, приляг тут на лавке. - Бросил полушубок. - Гляди, не опаздывай. Кланяйся от меня.

Лег на кровать и почти сразу захрапел.

Комендант догадывался, что лежит под рыбой, и до утра глаз не сомкнул. Утром встал пораньше, собрался и вышел на цыпочках, чтоб не будить хозяина. По дороге на автовокзал не вытерпел, забрел между поленницами дров возле кочегарки, присел, будто по нужде, и развязал шнурок на мешке. В нем оказалось три разных по размеру кожаных кисета, набитые плотно и перевязанные тонкими жилками. Он распутал узлы только на одном, растянул горловину - добрая пригоршня монет, пересыпанных древесной трухой, вероятно, чтоб не терлись. Другие мешочки лишь прощупал, спрятал все назад, засыпал сверху рыбой и сразу пожалел, что не взял обрез.

Теперь бы только "нарком" приехал да пошевелился, чтоб золото на деньги обменять и поскорее выкуп заплатить!

Утренние пассажиры были сонные, на Коменданта никто внимания не обратил, так что доехал благополучно и для порядка на мочевую точку зашел позавтракать, а заодно попросил телефон, чтоб в город позвонить. Раз пять набирал номер Артема Андреевича - никто не отвечает, будто вымерли. Расстроенный, без всякой осторожности пошел в деревню: наблюдатели днем наверняка теряли активность и отсыпались где-нибудь.

Ни в Холомницах, ни возле дома Космача ничего особенного не заметил. Конь ржал, так ведь непоеный и некормленый со вчерашнего дня, хорошо, двери не съел...

Не заходя в избу, сразу проскользнул в конюшню, оттолкнул жеребца от двери.

- И что орешь, дурень? Сейчас вернусь, и будет тебе всего вволю. Хозяина твоего выручим, вот что главное!

Он радовался сам и ждал ответной радости, однако боярышня кинулась к нему чуть ли не в ноги, не поздоровалась, не поклонилась.

- Слава Тебе, Христе Боже наш! Вернулся!

- А что бы это я не вернулся? - довольно спросил Комендант. - Или подозревала, убегу с золотом твоим?

- Сегодня ночью будто громом поразило! Беда пришла, совсем близко! Подумала, тебя по дороге ветрели да схватили.

- Как раз! У них хваталка еще не выросла, чтоб меня брать!

- Все одно, чую... Они где-то рядом! Помолиться бы, но не могу из-под земли. Вот был бы где тут поблизости камень намоленный, побежала бы, встала и молилась. Услышал бы меня Господь и отступила беда. А нынче кто меня слышит? Будто в могиле я...

- Это у тебя от подземной жизни, - успокоил больше самого себя. - Главное, я приданое твое привез, обменяем на доллары и выкупим Космача, раз по-другому нельзя. А вернется Юрий Николаевич, и радость к тебе вернется!

- Ох, тревожно мне...

- Заждалась ты, засиделась, боярышня. - Комендант говорил весело. - Но ничего, рано утром выйдешь на волю, я скажу когда. И поглядишь: весна кругом, и какая ранняя. Ручейки бегут и солнышко доброе, быстро снег сгонит. Становись где хочешь и молись без всяких камней. Хлопот много, а то я бы сводил тебя за деревню, там один косогор есть красивый. Бывало, приду туда и счастья на целый день. Одно время я жил там тайно, пещерку в угоре выкопал и неделями ночевал. Днем по лесу хожу да по берегу и все слушаю, слушаю. Иногда чайки прилетают и поют. Люди говорят, мол, ничего хорошего, разве это песни, галдеж да крик. Оно и верно, здешние чайки речные, мелкие, не то что океанские...

Боярышня от его слов вроде бы немного успокоилась, но вдруг снова встрепенулась.

- Агриппина Давыдовна мужа своего искать ходила! След, правда, растаял совсем, но она чутьем скрозь прошла. И по лесу, и по дорогам его, бедного, водили да палками били. Все пытали, где он меня прячет. А дед Лука не выдал, как его не мучили, укрепился и насмерть стоял. Так они его на реку привели, на лед, и там еще пытали, в воду головой опускали, все равно выстоял. И врагов своих не проклинал, а так говорил: "Не взять меня вам никакой силой, никакой пыткой, зря токмо стараетесь, ибо дело ваше ложное, а правда за мной". Истинно, как святой говорил. А когда есть хоть один праведник на город, мир сей спасется. Так его там на льду и убили от ненависти и бесовской страсти да в майну сбросили.

- Да полно, не думай об этом! - внутренне содрогаясь от ее слов, проговорил Комендант. - Лучше послушай! Помнишь, я тебе историю так и не досказал? Ну так вот, как только сказал я Любе своей, что на другой остров уезжаю, она петь перестала... А у них в племени есть обычай... ну или примета такая: коли не поет человек, значит, умирать собрался. Я тогда не знал, ну и внимания особого не обратил, собрал вещички, распрощался с женой и на катер. За мной прислали... Она мне вслед кричит, будто чайка, - Кондор, Кондор, и в воду идет, в открытый океан. Ну, думаю, пройдет немного да поплывет к берегу. Скорость у катера узлов тридцать, так она быстро отстала, и мне уж непонятно, то ли чайки поют мое имя, то ли она...

- Бабушка не в себе вернулась, - никак не унималась боярышня. - Сначала по норе к старой мельнице вышла и стояла, ждала, когда река мужа ее вынесет. Говорит, что вверху в воду не бросят, все у плотины задерживается, а утопленников так все время здесь искали. А потом будто забыла, но глаза пустые сделались, глядит и не видит. Говорит, искать пойду, должно, опять в тюрьму забрали...

- Да ты слушай, слушай! - перебил ее Комендант. - Ведь в другой раз не будет охоты, не расскажу!.. Пришел я на другой остров, с повышением по службе. Пока вникал в курс дела, пока осваивался, месяц прошел, и что-то сделалось мне тоскливо. Тянет на берег и все. Выберу свободную минутку, прибегу к океану и стою, слушаю, вдруг запоет. А до острова Талант миль сто, где там услышать, только чайки... Потом как-то отлегло, постепенно забылось, и тут наконец получаю я долгосрочный отпуск с выездом на родину. Откровенно сказать, не за отличие в службе, а чтобы семью завести и вернуться с женой. Командование заботилось о моральном облике и полнокровной жизни подчиненных. Ну, приехал я к отцу и матери в Казахстан, живу месяц, второй, про мою иноземную Любу и про службу молчок. А мать невесту мне нашла и пристает, мол, познакомься и женись. Я от скуки познакомился. Хорошая девушка, десятилетку окончила и пропадает в колхозе... Ты не знаешь, что такое колхоз, особенно если отстающий. Это бессмысленный труд и смерть всем надеждам. Я ей кое-что про дальние страны порассказывал, приврал... В общем, говорит она мне, так мир хочу посмотреть... Ну, я крылья и расправил - покажу! Женился и приехал с ней на Кубу. Дети у нас пошли один за одним, все погодки, и вроде все ничего, даже сначала понравилось. Но выйду на берег, услышу чаек, и душа моя переворачивается.

Боярышня тут же паузой воспользовалась, заговорила со страхом в голосе, которого раньше не было:

- И стала сказывать, как искала его по всем лагерям да тюрьмам. Много городов прошла и отыскала, когда у жениха его срок заканчивался. Пожила в землянке возле лагеря, дождалась, когда его в ссылку направят, и приехала с ним сюда, в Холомницы... Я только тогда и поняла, что у нее рассудок помутился. Воду освятила, окропила, напиться дала и в схороне уложила. Она поспала чуток, вскочила и опять убежала. Боюсь, уйдет куда-нибудь...

- Ничего, это пройдет, - подбодрил он. - Это бывает от горя. А что же дальше-то было? Что это я? Забыл, на чем остановился... Да, тоска на меня напала. Разумом понимаю: пройдет, время вылечит. Детей рожал, чтоб себя связать по рукам и ногам, на нашей службе разводиться с женой нельзя... А потом оглянулся и страшно стало: жену не люблю, детей не люблю. И они меня тоже... Когда уезжал с Кубы, все-таки выбрал момент и приехал на Галант. Двенадцать лет прошло... В пещеру нашу побежал, а там все стоит нетронуто, все как было, даже ее платье на веревке висит. У них там не воруют, понятия нет взять чужое... Только все истлело, истрепалось и покрылось пылью. А на нашем соломенном ложе трава выросла, бледная, длинная, как русалочьи волосы... Тогда я пошел в деревню, стал спрашивать про Любу. А там меня не узнают, да и ладно бы, но и ее забыли. У них там в племени особенность есть, память короткая, может, потому и живут весело, едят червей и поют. Правда, песню там услышал, будто давным-давно жили на берегу океана двое влюбленных. Но пришел злой колдун, обратил ее в чайку, а его в орла. Орел поймал чайку, унес далеко в океан и бросил в воду... Будто про нас. Потом ушел на берег, долго ходил, слушал птиц и ел водоросли. После отлива их много на отмелях остается...

* * *

Выбравшись из норы в конюшню, он посидел на краю ямы и затосковал еще больше: деньги теперь есть, а кто повезет их в Москву? Кто разыщет Космача? Где этот "нарком"? А ведь обещал на следующий день приехать...

Горестный, он устал от конского крика, влез на чердак и спустил коню сена.

- Иди жри давай! - пихнул в зад. - Или пить хочешь?

Он сунулся сбоку, чтоб обойти, но Жулик прижал к стене.

- Знаешь, иди-ка сам на реку! Надоел ты мне!.. Столкнуть плечом разъевшегося жеребца было не так-то просто. Комендант нырнул ему под брюхо и оказался у двери, возле морды. Конь вдруг затих с высоко поднятой головой и лишь напряженно шевелил ушами.

В распахнутую настежь дверь не пошел...

Только сейчас стало понятно, что он кого-то чует во дворе и подает сигналы. Кондрат Иванович отодвинул засов и приоткрыл дверь на два пальца: вроде никого...

- Ну и чего переполох устроил?

И все-таки, прежде чем выйти, волосы от сухой глины отряс, охлопал одежду - кого еще черт принес? Из конюшни вышел бочком, сразу за стог, а оттуда к избе. В кухонное окно заглянул, потом в горницу - пусто. Пригибаясь, добрался к следующему и только выставил голову из-за простенка, как услышал за спиной веселый голос:

- Эй, ты что под чужими окнами ходишь? Память на лица у Коменданта была профессиональная; это был один из "бомжей", приходивших в харчевню из-под моста, с усами, только подбородок выбрит начисто и одет поприличнее.

После того как схватили Почтаря, решили действовать в открытую, средь бела дня. Ишь, стоит, наглый, стрижет глазами! И ботинки у него армейские...

- Ты кто такой, чтоб спрашивать? - Он пошел на парня. - И что тут делаешь?

- Заходи в дом, разберемся. - Усатый отступил и сунул руки в карманы кожаной куртки. - Давай вперед.

- Пошли разберемся!

Комендант завернул за угол, вбежал на крыльцо: обрез был сразу за дверью слева...

"Бомж" что-то почуял, остался внизу, а в дверях показался еще один, которого в харчевне не было, - носатый, с русым вьющимся чубом.

Все, обреза не достать...

- Входи, не стесняйся, - прогундосил "бомж" явно простуженным голосом.

- А что ты меня приглашаешь? - сразу пошел на приступ Комендант. - Я-то войду! Вы кто такие тут, командуете?

- Сейчас узнаешь! - Задний толкнул в спину.

Былую реакцию и сноровку Комендант давно утратил, локтем под дых засадить успел, но следующий удар ногой по голени не достиг цели, парень остался стоять, согнувшись, а Комендант по инерции отлетел в руки гундосому - до косяка, за которым висит обрез, не дотянуться...

- Ты что, сука! - заревел тот, но не ударил, вцепился в пиджак.

- А ничего! - Кондрат Иванович вырвался из рук. - Чтоб Не толкался! Вы что тут устроили? А ну, заходи!

И, распахнув дверь, вошел в избу. Незваные гости кинулись следом, усатый умел держать удар, еще хлопал ртом, но рвался вперед. Комендант схватил ухват, выставил, как винтовку.

- Стоять, а то запорю!

Большеносый придержал товарища, рвущего пистолет из кармана.

- Погоди, батя! Оставь ухват. Недоразумение вышло. Ты, должно быть, Комендант?

- Ну?..

- Вот! А мы от Юрия Николаевича приехали! Нас сюда послал.

- А чего как бандиты? Еще толкает!

- Да видим, кто-то в окна заглядывает, - уже мирно прогундосил тот. - Хрен знает, думали, посторонний...

- И кто вы такие?