Чтение 28–й страницы книги ~Самый далекий берег~

Кирьянов сглотнул застрявший в горле комок и с трудом выговорил:

— Шутите?

— Шучу, шучу, конечно, — ответил Кац с принужденной улыбкой. — Что еще
делать прожженному жидомасону, как не пудрить мозги рослому, бесхитростному и
красивому русскому парню? Карма такая... У меня, кажется, индикатор пищит?

Он резко отвернулся и пошел, почти побежал к своей сверкающей тачке.
Кирьянов долго смотрел ему вслед в тяжелом раздумье, потом плюнул, дернул
головой и взобрался на свое место, злясь на себя за то, что не знает, как
отнестись к услышанному. Временами окружающее казалось ему неустойчивым и
зыбким, странной смесью сна и яви, он не мог отличить правду от баек, истину от
вранья, мучительно продирался к неким откровениям, вот только не знал, стоит ли
это делать вообще, не знал, существует ли законченная, неподдельная и
всеобъемлющая истина. Она открывалась как-то по кусочкам, урывками и случайными
озарениями, и за крохами точного знания, он знал совершенно точно, высилась
такая громада непознанного, что руки опускались...

Расфилософствовался, топорник, одернул он себя, ловко взбираясь по
сверкающей лесенке. Самое подходящее занятие для рядового галактического
пехотинца, никогда не ощущавшего желания уподобиться Канту, Шопенгауэру и даже
доценту-соседу из пятой квартиры... Интересно, зачем тебе абсолютная и
всеобъемлющая истина, даже если она существует? Тайка и без философических
рассуждений принимает, каков есть, да и остальные...

Он с угрюмым вздохом откинулся на спинку кресла, присмотрелся. Да, это
были пожитки — набитые чем-то сетки, продолговатые предметы, чересчур
правильной, рукотворной формы, непохожей на игры природы с деревом и камнем...
Ну и что?

Вдали показался приближавшийся с приличной скоростью летательный
аппарат, обтекаемый, небольшой, сверкавший. Не издавая ни малейшего шума, он
пронесся высоко над скопищем метлообразных существ, не обративших на него
ровным счетом никакого внимания, вмиг погасил скорость — только что несся
быстрее иного истребителя и вот уже висит над бурой каменистой землей рядом с
тачкой Кирьянова.

Опустился наземь, едва слышно захрустели мелкие камешки, придавленные
плоским брюхом.

Колпак откинулся, выпрыгнул прапорщик Шибко, быстро оглядевшись,
взлетел к Кирьянову с обезьяньим проворством.

— Держите? — спросил он вяло, доставая сигареты.

— Держим, — сказал Кирьянов. — Три раза лезли вперед, три раза
откатывались. Рутина...

— Терпи, обер, — фыркнул Шибко. — Не каждый же раз героически
зарабатывать приличные ордена в роли Колумбов и Магелланов...

— Что там? — спросил Кирьянов, кивнув вперед, в ту сторону, откуда
прапорщик прилетел.

— Да ни хрена хорошего, — поморщился Шибко. — Ни просвета. Километра на
три по долине — сплошные метелки. Помнишь долбаные времена борьбы с
алкоголизмом, когда в магазин и с талонами было не пролезть, кроме как по
головам? Вот такая картина. Классическая очередь в винный. Ордами прут...

— Зачем?

Шибко посмотрел на него устало и насмешливо, щелчком отправил окурок за
борт тачки:

— Степаныч, как мужик мужику: звездоруб из тебя получается вполне
приличный, и хотел бы, да не придерешься. Но я тебя душевно прошу:

брось ты, как дите в зоопарке, ежеминутно пальцем тыкать во все стороны
да ныть, зачем оно, почему и откуда... По большому счету, оно нам на хрен не
надо. Легче тебе станет, если будешь знать, что это беженцы племени Мапиндузи,
пустившиеся в паломничество во исполнение заветов блямбовизма, воплощенного в
учении святого Чупахи? Это я, если ты не понял, на ходу выдумываю... Ты еще
столько всякого насмотришься, что гляделки устанут. Слушай лучше приятную
новость. Нас вот-вот сменят, группа из соседнего сектора уже на подходе.

Кирьянов облегченно выругался, вмиг позабыв о колыхавшемся совсем
близко океане коричневых метелок.

— Так-то, — осклабился Шибко, похлопав его по плечу. — Совсем другое
выражение морды лица... Ага!

Кирьянов проследил за его взглядом. С противоположной стороны медленно
приближалась тачка уже знакомой системы — овальная платформа с сиденьями,
накрытая прозрачным колпаком, вызывавшая не больше эмоций, чем мусороуборочная
машина на земле.

— Пошли, — сказал Шибко. — Интересно, кого нам на смену кинули.

Из образовавшегося в прозрачном колпаке проема вереницей тянулись
фигуры в скафандрах. Парочка человекоподобных, нечто вроде гигантского богомола
с фасеточными сиреневыми глазищами, жвалами и толстыми усиками, мохнатая
физиономия с тремя горящими сквозь завитки курчавой шерсти зелеными глазами,
парочка жабообразных, и каждый знает свое место в шеренге, сразу ясно: группа
слаженная, видавшая виды...

Обогнав своих, к ним приблизился гуманоид с уверенными повадками
командира. Кирьянов с вялым, едва тлевшим любопытством уставился на него,
гадая, где могут обитать подобные чернокожие великаны, и тут до него дошло, что
это определенно не инопланетник, а самый натуральный негр, судя по сложению,
завербованный где-нибудь в боксерском клубе...

Черный великан лихо отмахнул ладонью от виска:

— Флаг-майор Гамильтон, имею указание вас сменить. — Он присмотрелся к
обоим, блеснул белоснежной улыбкой: — Парни, вы, часом, не с Земли? Что-то рожи
ваши у меня с Солнечной системой ассоциируются... я сам из Кентукки, если кому
интересно.

— Солнечная система. Земля, Россия, — с ухмылочкой ответил Шибко.

— Ну, я ж чуял! Не первый год по Галактике шлепаем, чутье, оно себя
оправдывает! — Он повернулся к своему воинству и взревел: — Шер-ренгой стройся
в положении «вольно»! Как оно тут, прапорщик?

— Бодяга, — сказал Шибко лениво. — Третьи сутки воду в ступе толчем.

— Начальство поблизости есть?

— Слава богу, ни единого...

— Ну и отлично! — громыхнул чернокожий флаг-майор, извлекая из
набедренного кармана большую плоскую фляжку. — Махнем по глоточку за
галактическое братство?

Шибко церемонно сказал:

— С точки зрения постоянной Планка и учетом гравитационных возмущений в
секторе — самое уместное в данный момент предложение...

— А я что говорю? Поехали!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГОСТИ НОЧНОЙ ПОРОЙ

Он спал беспокойно — мерещилась какая-то чепуха, смесь пережитого в
разных уголках Галактики и откровенных кошмаров, тягомотная и унылая. То он
стоял на берегу своего озера, поджидая Таю, но вместо нее со стороны
генеральских дач приближалось что-то, не имевшее четких форм,
обтекаемо-склизкое, бледно-зеленое, уставившееся тусклыми желтыми бельмами —
причем не было страха, во сне Кирьянов совершенно точно знал, что происходит
нечто ожидаемое. То его забрасывали на какую-то заснеженную планету в
совершеннейшем одиночестве, ласково уговаривая, что потерпеть на боевом
дежурстве придется всего ничего, лет двадцать, а потом обязательно пришлют
напарника, правда, если получится, — и вот этот кошмар, лишенный омерзительных
образов и реальной угрозы, был настолько страшным, что Кирьянов проснулся, как
от толчка...

И довольно быстро понял, что его в самом деле толкнули — или попросту,
грубо потрясли за плечо. В спальне стояла темнота, но на фоне окна — штору он,
конечно же, не задернул, ни к чему было — явственно виднелся силуэт человека, и
кто-то цепко держал его за оба запястья, а чья-то бесцеремонная рука шарила под
подушкой, и склонившиеся над ним были вполне материальные, это уже не сон, это
самая доподлинная явь...

— В чем дело? — недоуменно спросил он.

— Молчать, тварь! — шепотом рявкнул кто-то в самое ухо. — Мозги вышибу!
Молчать!

В висок ему упиралось что-то твердое, холодное и вроде бы округлое,
судя по ощущению.

Кирьянов поежился — дело в том, что предмет, вошедший в
непосредственное соприкосновение с виском, чрезвычайно напоминал пистолетное
дуло. Насколько удавалось определить, по комнате осторожно передвигались
три-четыре человека, не меньше.

— Тихо, тихо, — негромко произнес над ним другой голос, уверенный,
властный и насмешливый. — Не надо дергаться. Не жульманы в гости зашли, не
гоп-стопники, а вполне приличные и где-то в чем-то милые и душевные люди...
НКВД, управление «Кассиопея». Доводилось слышать о таком заведении, господин
Гурьянов? Только, я вас умоляю, целку не строим... Свет.

На столике щелкнул выключатель его собственной настольной лампы, и
ослепительный свет ударил в лицо. Он зажмурился, что помогло плохо. Кто-то
передвинул лампу, и глазам немного полегчало, теперь свет бил на постель в
ногах.

Твердый предмет отодвинулся от виска, но вместо этого оба его запястья
крепко прижали к постели цепкие, умелые и сильные лапы. От субъектов, державших
его за руки, пахло табаком, одеколоном и гуталином.

Скрипнул передвигаемый стул, кто-то уселся рядом с постелью —
обладатель того самого начальственно-насмешливого голоса.

— У нас совершенно нет времени, Гурьянов, — сказал он холодно. —
Поэтому беседу придется вести в быстром темпе, чечеточном, я бы выразился, уж
безусловно не танго... Нет у меня времени танцевать с вами медленное танго.

— Что вам...

— Что нам нужно? — понятливо подхватил голос. — Уж, безусловно, не часы
с ночного столика. Расклад простой: вы мне быстренько рассказываете, кто
передал в Амстердаме мальчикам Троцкого папку с документацией по альтаирскому
направлению... и мы, очень может случиться, расходимся вполне мирно. Конечно,
не буду лукавить, предварительно мы бюрократическим образом оформим некие
нежные отношения. Это — если не вздумаете вилять. Прежде чем извиваться,
надобно вам знать, что Мирского мы повязали, как пучок редиски. В Киеве, не