Чтение 28–й страницы книги ~Имаго~

Смишник выключил микрофон, сказал быстро:

- Нет, вы не выражаете истинное мнение русского народа... Эй, господин, можно вас?

Толстый обрюзгший мужчина с кислым выражением лица буркнул:

- Ну че те?...

- Как вы относитесь к действиям этих головорезов?...

Мужик подумал, сказал мечтательно:

- Да я бы всю их страну залил напалмом, чтоб сюда не лезли...

- Ага, - сказал смишник и выключил микрофон. - Вы тоже не совсем... гм...

Подбежала молоденькая девчушка, что-то прошептала ему на ухо. Смишник сделал большие глаза, повернулся к автобусу, на борту которого пламенели желтые крупные буквы: "Первый канал РАТО".

- Адамыч, Адамыч!... - заорал он. - Мне срочно надо в прямой эфир интервью с местным жителем!... Ну, ты сам понимаешь...

- Что? - крикнул кто-то раздраженно.

- Вон у тебя новенький помощник осветителя! Сними с него куртку с нашими буквами, пусть изображает местного жителя!

Крупный черный мужик вылез из автобуса, оглядел толпу орлиным взором. Смишника он зацепил брезгливым взглядом, так же по-хозяйски подошел к толпе и сказал:

- Товарищ... Нет-нет, это не вас... да, вы! Можно вас на минутку?

Худой длинноволосый парень с нервным подвижным лицом слушал его настороженно, потом заулыбался, начал всеми движениями показывать, что да, согласен полностью, ну конечно же, да-да, истинно... будет все, как скажете!

- Вот, - сказал мужик смишнику грубо, - учитесь!... С интеллигенцией надо уметь разговаривать!...

Парень спросил торопливо:

- А в самом деле покажут по телевидению?... И все увидят?... Меня будет видно, да?

Он спешно разглаживал неопрятные волосы, двигал мордой лица, выглядел уже почти значительно, выше ростом, смотрел орлом, а смишник стал в позу, приосанился, заговорил:

- Да, Таня, это Сергей Смирнов, корреспондент первого канала всероссийско-американского телевидения имени Линкольна и Тэда Тернера... Вот господин, простите, как вас зовут?

Парень сказал быстрым нервным голосом:

- Меня зовут Арнольд Смитвессон... Да, это я сам выбрал себе такое имя, ибо тем самым к общечеловеческим... Я осуждаю эти бесчеловечные акты трусости, ибо террористы - трусы, трусы и убийцы, они подлые трусы, в них нет ничего человеческого, а только трусость... Спасибо доблестной юсовс... э-э... интеллигентной американской армии, что принесла в Россию культуру и цивилизацию!

Смишник убрал у него из-под носа микрофон и сказал громко:

- Сергей Смирнов, корреспондент первого канала все-российско-американского телевидения имени Линкольна и Тэда Тернера при поддержке международного фонда продажи тампаксов имени первой леди Америки...

Через час прибыли представители властей. Толстый чиновник через громкоговоритель выкрикивал условия, по которым террористы должны сдаться. Я слышал только отдельные слова, слишком круглые и обкатанные, чтобы зацепились в сознании, слова не человека, а политика, что не решается сказать хоть что-то прямо, а всегда находит такие выражения, чтобы всегда можно отступить, откреститься от своих же слов, заявить с негодованием, что его не так пошили, а на самом деле он имел в виду совсем другое, но опять не сказать, что именно.

Омоновцы картинно корячились, выставив перед собой автоматы, пистолеты, ружжа и всякие стреляльные штуки, прятались за машинами, друг за другом, иногда перебегали, словно под жесточайшим обстрелом, хотя рядом стояли любопытные из толпы, глазели, лузгали семечки, с жутким хрустом пожирали из пакетов чипсы.

Со стороны проспекта примчался автомобиль с рисунком гигантского хот-дога на борту. Откинулся борт, выдвинули пандус, шофер помог двум парням и бойкой девице скатить на тротуар могучую тележку, от которой сразу пошел сильный запах переваренных внутренностей.

- Хот-доги! - закричал парень еще издали. - Налетай! Дешево!... Распродажа!

Девушка прокричала весело:

- А кто найдет эмблему Майкрософта, тот получит бесплатную путевку на розыгрыш Суперприза!

Один из омоновцев вышел навстречу, вскинул ладонь, дальше нельзя. Бойкая тройка лихо вильнула колесами, тележка подкатила к самой линии оцепления. Парни быстро опустили опоры, а девушка откинула металлическую крышку.

Запах нечистого мяса стал мощнее. Кто-то из толпы подошел, что-то спросил. Я видел, как девушка выловила в баке длинными щипцами красную сосиску, парень достал деньги. Еще двое подошли, а потом уже с хот-догами вернулись наблюдать зрелище. Мне показалось, что в недоумении оглядываются, не видя привычных любимых кресел.

Прибыли три бронетранспортера, оттуда высыпали, как горох, одинаковые зеленые фигурки в круглых зеленых шлемах. Глядя на них, я невольно вспомнил, что люди, как и зеленый горошек, бывают мозговых и немозговых сортов. Эти понятно, что за сорт...

Первый бронетранспортер взревел, из-под него вылетели струи черного дыма, комочки асфальта. Я ждал, что бронированное чудовище ринется к зданию, но могучая машина словно на цыпочках прокралась на пару метров, застыла, а офицеры возбужденно докладывали по рации руководству о достигнутых успехах.

Возле меня один из высших офицеров, нечто безобразно толстое, с переваливающимся через ремень брюхом, но в пятнистой форме десантника с головы до ног, велеречиво объяснял перед телекамерой, что террористов будут брать так, чтобы среди мирного ни в чем не виноватого населения были минимальные потери, ибо это девиз и гуманизьм наших спецвойск, так как отличительной особенностью всего русского спецназа было уважение к общечеловеческим Ценностям и желание снизить потери среди мирного и ни в чем не виноватого гражданского населения, которое совсем ни при чем...

Внезапно со стороны парикмахерской раздался выстрел. Мне он показался едва слышным, но все омоновцы разом бросились прятаться за бронетранспортеры. Офицер дуром ломанулся прятаться за будку хот-дога, едва не свалил. Девушка на него закричала, но он, уже общечеловек, присел за будкой и не высовывался, ибо стыд - не дым, глаза не выест, зато живой, а на обвинения в трусости можно обмолвиться чем-нибудь многозначительным о суровых боях в Афгане, Чечне, Косове, Магаюнге, а если спросят, что такое Магаюнга, - загадочно улыбнуться и смолчать.

Мужик потоптался возле меня, вздохнул, посмотрел на запястье с часами.

- Ладно, - сказал он раздраженно, - надо ехать... Они тут за сегодня не кончат. А работа не..., стоит, зараза!

Второй сказал весело:

- А я вот подумал: а не пойти ли мне на работу? И не пошел.

- Хорошо ничего не делать, - поддержал кто-то, - а потом еще и отдохнуть...

Мужик буркнул:

- Я посмотрю по жвачнику, чем там кончилось.

- А моя жена любит смотреть на суперплоском экране, - сказал балагур, - только конкурс на Мисс Большая Грудь.

Мы колебались, уходить или нет, ибо снова начались переговоры, из парикмахерской вроде бы что-то прокричали. В толпе заволновались.

- Что они передали?

- Что сказали?

Мужик оглянулся, на лице недоумение, прокричал:

- Говорят, что они - рассветники!

Ответом было молчание, потом посыпались вопросы:

- Кто-кто?

- Кто, рассветники?

- А что это?

Он вскинул руки, все послушно умолкли. Доносились отдельные слова, наконец самый музыкантоухий прокричал:

- Они сказали, что уже рассвет... иммортизм пришел... Спасение...

- Что?

- А что это?

Я стоял, помертвев. Мужик дернул меня, спросил осторожно:

- Что с тобой?

- Что... со... мной? - повторил я тупо.

- Да, - сказал он и добавил торопливо: - С тобой. Вот сейчас ты - нормальный... А то лицо у тебя было... ну, лучше такое не видеть, скажу прямо.

От здания прогремели один за другим три выстрела. Омоновцы снова профессионально ловко ринулись в укрытия, даже за спины зевак с баночками пепси в руках. У них был приказ "уцелеть любой ценой", этот приказ они выполняли особенно свято. Уцелеть, а в бой могут послать кого-то другого. Добровольцами на такие дела вызываются одни только романтики и дебилы, а умный в гору не пойдеть, умный гору обсидеть...

- Что они передают?

- Снова о каком-то иммортизме... Черт, что это?... Какие-то русские ваххабиты?

Я уже открыл дверь "фордика", но на черном "мерсе" в сопровождении бронетранспортера прибыл мужик в камуфляжной форме, поперек себя шире, живот везти бы ему перед собой на тележке, ни у одной беременной бабы не бывает таких габаритов. Оказалось, генерал. Конечно же, боевой, стоит посмотреть на размер фуражки - с дельтаплан на пятерых, обратно пропорциональная зависимость интеллекта от диаметра и высоты тульи.

К нему подбежал офицер со знаками различия майора, отрапортовал:

- Они отказались сдаться!

- Идиоты, - прорычал генерал. - На что они надеются?... На что?

- Может быть, - предположил майор, - там есть подвал? Рассчитывают уйти по трубам?... Под Москвой целая сеть подземелий, никто все не знает... Генерал задумался на миг, ухватил телефон:

- Алло, Первый!... Прошу подкрепления... Нет, здесь хватает, но есть мысль пустить группу спецназа по подземным коммуникациям. Возможна ли попытка ворваться в здание изнутри?

Некоторое время он слушал, кивал, затем заметно вытянулся, сказал бодро:

- Слушаюсь!... Разрешите выполнять?

Майор спросил быстро:

- Что, штурм?

Генерал сказал раздраженно:

- Прямо не сказали!... Никто не сказал!... Каждый прячется за другого, каждый боится взять на себя решение... Ни один не дает приказ на штурм, ни один не дает приказ отменить. Хочется, чтобы все сделалось само. Если все в порядке - появится сто героев, что руководили мною, если срыв, то никто ничего не знал, а это я сам наломал дров...

Майор, уже бледный от унижения, все ведь смотрят, спросил торопливо:

- А что делать сейчас?

- Вести переговоры, - рявкнул генерал. Ощутил, что ляпнул глупость, террористы от переговоров отказались наотрез, велел: - Можно по миллиметру продвигаться!... Но чтоб никто не был даже ранен, понял?... Меня ж по судам затаскают!... Но еще раньше я сумею тебя отправить рядовым в окопы, к талибам!

ГЛАВА 7

Я тогда не дождался развязки, уехал. Как оказалось, сделал правильно. Оцепление так и простояло вечер, ночь, а на другой день уже начали посмеиваться над генералами, их приехало четверо, на сайтах появились карикатуры, пошли шуточки, анекдоты.

Простояли и вторые сутки, а на третий день хохот стоял уже во всех средствах информации. В газетах карикатуры публиковались пачками. Наконец озверевшие от насмешек военные вызвали танки. На все балконы повысыпал народ с фотоаппаратами. Многие сидели на крышах, спросом пользовались бинокли, длиннофокусные объективы.

От моего дома далековато, но я не мог забыть слова "рассветники" и "иммортизм". С утра уже был там, сидел в "Форде", сжатый в тугую пружину. Мимо валил народ, вокруг оцепления теперь постоянно собиралась толпа. Даже ночью энтузиасты разводили костры прямо посреди улицы, благо проезд закрыт, а продавцы хот-догов, расстегаев и кулебяк открыли здесь торговые точки.

Меня била дрожь, я не знал, что делать, в животе росла холодная неприятная тяжесть, ноги подкашивались. Конечно, это боевики, они в любом случае борются за независимость России, но странное чувство вины грызет внутренности. Не познакомься они с иммортизмом, то, может быть, не пошли бы на столь рискованное задание. Или уже сдались бы, ибо жизнь, по словам юсовцев, - самое дорогое, и ради ее сохранения можно пойти на любое унижение.

В кармане тихо звякнул мобильник.

- Алло? - сказал я тихо. Мягкий голос произнес таинственно:

- Угадай, кто?

- Таня, - прошептал я. - Когда ты перестанешь меня мучить?

- Ты сам себя мучишь, - ответила она. - Кстати, я сегодня целый день свободна.

- Где ты сейчас?

Она засмеялась:

- Далеко! Но я так хочу тебя увидеть, что... сама поеду навстречу. Давай договоримся, где я выйду из метро.

Я быстро прикинул по карте, выпалил координаты и развернул машину. Десантники смотрели вслед недобрыми глазами. Здесь не любят, когда кто-то подъезжает слишком на большой скорости или точно так же удаляется, будто удирает.

Я приехал чуть раньше, но едва-едва припарковал машину, как из подземки показалась ее легкая фигура. Таня на этот раз в легкой маечке, такой же легкой юбочке, что открывает прекрасные загорелые ноги. Волосы трепало легким ветерком.

Я выскочил из машины, замахал руками.

- Я здесь!... Я еще существую!

Она засмеялась, побежала через толпу спешащих озабоченных людей. Ей давали дорогу, словно она неслась на крупном боевом коне.

- Существуешь? - крикнула она еще издали. - Ты, гад, еще как существуешь!

Я поймал ее в объятия, сдавил, она пискнула.

- Правда?

- Каждую ночь являешься! - сказала она обвиняющим голосом.

Я потащил ее в машину. Она в шутку отбивалась, народ обтекал нас, озабоченный выживанием, с пустыми глазами и серыми лицами. Таня вскрикнула, дурачась: "Помогите, похищают!", но ни один даже не посмотрел в нашу сторону. Каждый день в Москве среди бела дня прямо с улиц похищают молодых женщин. Особенно этим отличаются выходцы с Кавказа, их страны хоть и отделились от России, но сами кавказцы все больше переселяются в понравившуюся им Москву, а могучая Юса всячески поощряет этот процесс, добивая и без того уже распростертую в собственной крови Россию. И если вступиться, тебя же и засудят, ибо к хулиганским действиям припаяют еще и статью о межнациональной вражде, расовой ненависти, препятствии прогрессу и раскрепощению.

Машину потряхивало, дороги уже который год не ремонтируются, приходилось держать ладони на баранке руля. Таня, дурачась еще больше, похохатывала, рассказывала смешные случаи, хватала меня за причинные места, потом я, обгоняя в левом ряду новенькую "бээмвэшку", услышал треск раздвигаемой "молнии" на моих джинсах.

- У меня стекла нетонированные, - предупредил я.

- А пусть, - ответила она беспечно. - Они все так время экономят... Женщины, чтоб дома сразу на кухню, а мужчины - к телевизору!

- Я говорю про патрули, - сказал я. - Ой, не кусайся... Остановят, чтобы понаблюдать.

- Если... успеют...- пробормотала она уже глухим голосом.

Через двадцать минут пришлось подать машину в правый ряд, там уже скопилось с десяток, скорость сбросил до восьмидесяти, кое-как сползли по клеверному листочку с трассы и погнали по проспекту уже к моему дому. Я выбрал обходной путь, но и здесь, за три квартала, чувствовалась нервозная суета.

Таня уже подняла голову, деловито задернула мне "молнию", подкрашивала губы.

- Это еще те боевики? - поинтересовалась она.

- Они, - ответил я. - Не успели ребята...

- Случайность, - возразила она. - Все говорят, что если бы не проезжал грузовик с омоновцами... Свиньи! Могли бы и не спешить, дать ребятам уйти.

- Да они и сами не понимали, - сказал я, - что загородили дорогу. Опешили, а те не разобрались, начали отстреливаться, вбежали в парикмахерскую, забаррикадировались...

Я сделал лихой поворот, пересек двойную линию, но патрулям сейчас не до нарушителей правил, подогнал к подъезду моего дома. Таня выпорхнула легкая, точеная, задрала голову.

- Это не твой батя на балконе?... Симпатичный старик.

- Моя квартира двумя этажами выше, - напомнил я сварливо. - Там никто не торчит.

Мы поднялись на мой этаж, а там я, едва отпер дверь и пропустил Таню вперед, сразу же пошел на балкон. Отсюда видно столпившийся народ, оцепление,

бронетранспортеры, танк, даже часть этого комплекса бытовых услуг, где парикмахерская.

Сердце сжималось, пульсировало, но не в такт, а подчиняясь другим ритмам, которые я сам вызвал к жизни, но которыми еще не владею, а сам с ними уживаться не научился. Слабая предостерегающая боль кольнула в подреберье.

Сзади послышались шаги. Таня появилась рядом. Блестящую маечку оставила в прихожей, но и вот такая обнаженная до пояса, с небольшой грудью, тонкая, она выглядела существом из живого серебра.

- Все еще идет бой, - сказала она с печальным удивлением. - За что люди гибнут?... Почему нельзя просто жить?

- Живут просто, - ответил я машинально, - животные... ох, прости!...

- Что?... Я не поняла, за что извиняешься. Наверное, ты где-то меня задел? Прости, что не заметила. Но разве не для того люди живут, чтобы... просто жить счастливо?

- Да, - ответил я. - Люди именно так и хотят жить. Но боги заставляют их строить пирамиды, вытесывать из целой горы сфинкса, гигантские фигуры будд... Сколько людей погибло от голода и холода, пока строили! Сколько было раздавлено каменными блоками!... Это, наверное, плохо...

- Почему "наверное"? - удивилась она. - Это в самом деле плохо! Очень плохо.

- Да? Тогда я уже не человек. Ибо что мне до тех людей, что прожили бы жизнь "просто"? А вот те, что выстроили пирамиды... Шестьдесят веков проползло с тех времен, а пирамиды стоят. Труд тех людей, строителей, виден. Их жизни были не напрасны. Он создали то, чем мир восхищается и доныне.

Она сказала печально:

- Но те гигантские статуи будд, что в Афгане, уже разрушены...

- Да, - согласился я. - Одним боги приказали эти статуи построить... и тысячи лет они поражали путешественников, а сейчас другие боги приказали эти статуи разрушить...

Она возразила:

- Какие боги? Их разрушили злые люди!

- Боги, - сказал я. - Боги!... Люди, у которых нет Бога, просто живут. Или живут просто. Им не нужен Бог. Бог всегда чего-то требует, чего-то ждет. А просто люди попросту не обращали бы на эти статуи внимания. Ну построили их когда-то, ну и построили. Можно деньги брать с путешественников за показ. А ломать... на фиг трудиться, киркой махать?... Стоят себе и пусть стоят, нам по фигу, никому не мешают.

Я уловил ее удивленный взгляд, запнулся. Что за черт, чего это я так завелся? Со мной любимая женщина, а я ей высокие истины. Правда, она малость разгрузила меня в дороге, так что рефлекс насчет хватания этого сладкого мяса и траханья во все полости - не на первом месте. Не на последнем, правда, но пока что гормональное давление еще не критическое, не критическое.

- Не знаю, - сказала она тихим голосом, - может быть, ты и прав.

Я попробовал отшутиться:

- Попробовала бы ты сказать не так!

- А вот скажу!

- А вот не скажешь!...

- Да?... Хотя ты прав, не скажу. Я уже ни в чем не уверена. Раньше была уверена, а сейчас... сейчас уже и не знаю... Ой, смотри!

С балкона отчетливо видно, как танк подполз к двухэтажному зданию. Люк закрыт, танк выглядит так, словно готов к атомному удару. Покатые округлые очертания придают ему вид оплавленного чудовищной температурой. Огромная башня медленно повернулась, длинный ствол, похожий на корабельный, нацелился на стену.

- Неужели будут стрелять? - спросила Таня. Она оглянулась. - У тебя телевизор включен?... Может быть, лучше по "ящику"? Там показывают с разных углов...

- Нет, - сказал я внезапно, - пойдем посмотрим вблизи. Я чувствую, что сейчас что-то происходит... космическое. Что в этом месте собрались странные, нечеловеческие силы... И что на том месте будет памятник, что переживет и этот город, и язык...

Она смотрела на меня с испугом. Мы пробежали к лифту, стены подъезда и домов замелькали, как спицы в колесе. Наши руки сцеплены, мы подбежали в тот миг, когда прогремел тяжелый удар. Воздух смялся, как картонная коробка. По толпе прошла рябь, будто все эти люди отражались в озере, куда бросили камень. Огромный тяжелый танк качнулся, длинный ствол описал короткую дугу в воздухе. В стене парикмахерской образовалась огромная дыра с рваными краями. Оттуда пошел сизый дым. Едва танковый ствол пришел в первоначальное положение, бухнул второй выстрел. Снаряд, вслед за первым, попал в стену, пронизал ее насквозь, исчез, оставив громадную дыру, в которую свободно прошла бы корова с раздутыми боками.

После третьего выстрела раздался крик с той стороны здания. Снаряд, пронизав все стены, вылетел наружу, достиг крупного магазина в соседнем микрорайоне и там взорвался. Видно было, как вылетели оконные рамы, из помещения повалил дым, вырвались багровые языки огня. Из провалившейся двери выскакивали объятые пламенем люди, падали, обливаясь кровью.

Таня жалобно вскрикнула. Генерал, побелев как алебастр, тупо смотрел на чудовищное разрушение. Щеки его поднимались и опускались, как жабры гигантской рыбы. Майор подбежал, козырнул, сказал отрывисто:

- Но теперь-то можно? В смысле, на штурм? Генерал медленно повернул к нему голову. Глаза были выпучены, губы тряслись.

- Вперед! - взревел он. - Немедленно! Всеми силами!... Захватить... чтоб через десять минут мне доложили, что террористы... э-э... обезврежены!