сотворенная из камня и тупая, как камень!
говоришь, любимый!
но мало ли колдовства в мире? - Он поднес ладонь к волосам и
машинально ощупал свой защитный обруч. - Конечно, от злых чар жди
беды, но этот серокожий не был злым... ни злым, ни добрым, просто
равнодушным, как пень.
знаю, почему ты его невзлюбил.
настырный ублюдок... И потом, мне не нравятся твари, у которых я
не могу вырезать печень.
усмехнувшись.
на голову, я спокоен. А коли не так... - Он помотал головой и,
ускорив шаги, заспешил к лесу.
полетов стрелы. Тут, в северной части Страны Пиктов, протянулись
невысокие увалы, поросшие вереском и колючим северным шиповником;
здесь и там на склонах холмов громоздились серые валуны, обросшие
бурыми мхами и напоминавшие массивные туши медведей. Казалось, в
вереске уснуло на века целое медвежье племя - матерые самцы,
уткнувшие лобастые головы в землю, годовалые подростки с угловато
выступающими лопатками и костлявыми хребтами, медведицы,
окруженные стайкой свернувшихся в клубок медвежат. Место было
глухим, как, впрочем, и любое другое в пиктских чащобах, и если б
Конан мог взглянуть на него сверху, выглядело бы похожим на
сизую, заваленную камнями плешь в обрамлении темно-зеленого
густого ельника. К этому ельнику и стремился киммериец,
пробираясь между холмами и стараясь, чтобы один из них всегда был
сзади и прикрывал путников от любопытного взгляда.
Если я вернусь домой, граф отдаст отцовы земли... - Девушка вновь
начала о своем. - А если я вернусь не одна...
шагов от них над вершинами елей с громким карканьем кружили
вороны. Их было много; словно черные крылатые посланцы Нергала,
они метались в голубых небесах, пророча беду. Конан сунул Зийне
копье, сбросил с плеча арбалет и зарядил его. Мышцы на его
могучих руках вздулись и опали: он натягивал тетиву, не пользуясь
рычагом.
посуровело, между светлыми бровями пролегли морщинки.
клянусь бровями Крома!
Зийну вниз. Над их головами с шипением мелькнула стрела, ударила
в серый камень; наконечник рассыпался искрами кремневых осколков.
ближним валунам. Их было три, целое медвежье семейство, залегшее
на вечную спячку: пара медведиц, прижавшихся друг к другу носами,
и огромный медведь, развалившийся неподалеку. Внутри каменного
треугольника хватило бы места для человека и лошади, а защищать
пришлось бы два прохода. Киммериец, мгновенно оценив преимущества
этой позиции, толкнул Зийну внутрь и прижался к большему из
камней.
хребте. Конан выстрелил, довольно кивнул, когда в ельнике
раздался вопль, и, перезарядив арбалет, послал вторую стрелу.
Ельник откликнулся протяжным волчьим воем.
и обнажая меч.
если два-три десятка, покойники мы. - Конан огляделся и указал
девушке на более узкий из проходов. - Встань там и возьми копье,
а не меч. Ты ловкая! Бей в грудь, в горло или в глаз, на полную
длину древка, чтоб никто не мог к тебе приблизиться. Бей,
малышка, и ты еще увидишь берега своей Алиманы!
на нее и одобрительно хмыкнул. Отважна, словно рысь! Только что
они шли по вересковым холмам, таким безлюдным и безопасным, и
вдруг в одно мгновение все переменилось: враги атаковали их, и
перед каждым путником замаячила мрачная тропа - последний путь,
ведущий на Серые Равнины. Но на лице Зийны не было страха.
Похоже, старый пуантенский рыцарь достойно воспитал свою дочь!
Она обладала сердцем воина - твердым, как стальной наконечник ее
зингарского копья.
прислушиваясь к каждому вскрику и воплю, доносившемуся с опушки;
лишь эти звуки да змеиное шипение метательных снарядов
обнаруживали врага. Колчан киммерийца постепенно пустел, кровь
его кипела - он жаждал схватиться лицом к лицу с этими смуглыми
недоростками, что засели среди деревьев. Его меч и кинжал против
их топоров и копий! Давняя неприязнь поднималась в нем; столь
давняя и древняя, что первопричина ее поросла седым мхом, оделась
камнем, покрылась снегами тысячи зим, развеялась пеплом мириад
костров. Причины не помнил никто, но ненависть была жива. Веками
сражались пикты и киммерийцы, не давая пощады и не захватывая
пленных; а если уж это случалось, то пикт расставался с печенью
на алтаре Крома, а киммерийца пытали у столба или живым
подвешивали к деревьям в жертву лесным богам. И потому...
протянул: - Ошибка... Всего лишь ментально одаренный ребенок..."
друг другу. Ментальный дар встречается, но лишь в латентной фазе.
Восприятие чувств, настроений, ясновидение, способность к
регулировке биоэнергетических полей - только это, и не больше.
Что, в сущности, неудивительно - ведь вы используете мозг всего
на три процента".
поближе к реальности, на Президентский бульвар. - Только три
процента? А остальное пропадает втуне?
его латентной области, и область эта много больше закутка,
который ты считаешь своим разумом. - Помолчав, Трикси задумчиво
произнес: - Мне кажется, в том и состоит причина вашей ментальной
резистентности. Вы не используете мозг даже на четверть, не
знаете, как привести его в движение, как овладеть его ресурсами.
Возможно, в силу своего нелепого метаболизма... Вот если бы вы
дышали метаном... или хотя бы аммиаком..."
левого плеча на правое. Он уже шагнул к своему подъезду, но тут
его озарила внезапная мысль. Остановившись, Кононов оглядел
пустынный в вечернее время бульвар, лесок за серой лентой
мостовой, громады домов с сияющими оранжевым светом окнами,
блеклое небо и повисшую в нем луну - осмотрел все это и, не найдя
ничего любопытного, поинтересовался: - Много народу ты уже
отсканировал?
сообщил пришелец. - А что?"
больше: я каблуки стопчу, бродя по улицам, но люди тоже не сидят
на месте - кого-то ты отсканируешь вторично, кого-то вовсе не
найдешь. А если еще учесть приезжих, дачников и все такое...
Боюсь, что поиск наш растянется на годы!
возразил Трикси.
суетятся, не торопятся... А почему? Потому что живут в
благополучном застое, а у нас эпоха перестройки, у нас народ
шустрит и скачет. Ты хоть на Дрю посмотри! Утром он дома, потом в
институте, потом на заправке и в мастерской, в три у меня, а
после - у Леночки или у Анечки... а может, у Любочки, Милочки или
Татьяны. Ну и где ты его найдешь?
он здесь, а завтра на Канарских островах или в другом Петербурге,
который во Флориде.
безысходность, которыми потянуло от пришельца, будто светлый
июньский вечер вдруг превратился в январскую ночь, холодную и
темную, когда на небе ни луны, ни звезд, а по бульвару свищет