центре донышка, чуть выступающего краями за линию стенок. Сто латунных,
спроектированных по всей науке гильз с полным набором аксессуаров: с гнездом
под капсюль, с наковаленкой для разбития оного и затравочными отверстиями, по
которым пламя достигает пороха. Шик, блеск, красота, цилиндрическая основа
унитарного патрона. А чтобы было не только красиво, но еще и огнестрельно.
Буров заказал у третьего мастера латунные колпачки - запрессовывать ударный
состав в капсюли он намеревался сам.
то чтобы с победой, но с чувством до конца выполненного долга.
сух, официален и пасмурен. - В трех экземплярах. Пока можете идти отдыхать.
панталоны и чулки, он напоминал непохмеленного старослужащего фельдфебеля.
сразу, а после обеденного марафона. "Хорошо-то как, Маша", - Буров влез вначале
в чан с водой, затем в шелковое просторное бельишко и только приготовился
рухнуть в постель, как в дверь постучали. Нет, блин, не Маша - Лаура. "О, боги,
нет мне покоя", - посетовал Буров на судьбу, однако же ноблеcc оближ -
изобразил всем телом радость, мужскую, плотоядную, не терпящую отлагательства.
укладываюсь...
выглядит она, как королева. Нет, скорее, как богиня. Эти плечи, эта шея...
сразу превратилась из надменной дамы в простую бабу, которой плохо. -
Соскучилась. Наверное, дура.
на фальшь. Так что Буров совершенно искренне обнял ее и захотел утешить со всей
силой мужского разумения. Однако Лаура отстранилась.
вздохнула. - Не сейчас. - Облизнула губы, зачем-то обернулась и прошептала
Бурову в ухо: - Будь осторожен. Не верь никому. Помнишь того, на дыбе, с
крестом? Так вот, сегодня ночью его зарезали у нас в подвале. Причем
посторонних в доме не было и быть не могло!
дверям. Ее белоснежные, оттененные пожаром волос плечи были и впрямь
божественны. И что это Бурову так везет на рыжих баб?..
хорошую луковицу, часы, со звоном отщелкнул крышечку. Глянул, помрачнел и
ударил ладонью по столу. - А результатов нет! Результаты-то отсутствуют,
господа!
Весело потрескивало в камине, свечи перемигивались в зеркалах, однако в целом
атмосфера была неспокойной, нервной, грозовой. В воздухе, казалось, пахло не
испанским табаком, а французским, от Лавуазье, порохом. Невыспавшиеся Буров и
Анри зевали, Лаура молча курила трубку и, не отрываясь, смотрела на болт.
Вернее, на его наконечник, выполненный в виде длинной, испещренной бороздками
иглы. Стоило только окунуть его в блюдечко, как мирно лакавший молоко котенок
сдох. Вот уж воистину игла, чтобы шить саваны!
закурил, с шумом выпустил струю ароматного жасминового дыма. - Обращайте на
себя внимание, суйте всюду свой нос, устройте, наконец, скандал, черт побери,
дебош, так ее растак, драку... Только спугните Скапена. Вам понятно, господа?
Вопросы?
Кто здесь за ловца, кто за живца, кто за козла отпущения. Шпионские реалии
жизни - одни подставляют задницу, Другие голову, третьи - грудь под ордена. Се
ля ви.
причем не пред печальные очи Мельпомены [В древнегреческой мифологии муза
трагедии, одна из девяти в свите Аполлона.], а в виду премьерного дня в Комеди
Итальен - в объятья развеселой Талии [Древнегреческая муза комедии.], вечно
беременной от многоликого Момуса [Древнегреческий бог смеха.].
орловские рысаки подкованы, английские рессоры могучи и скрипучи. Снова
полетели, как на крыльях. Однако, не доезжая улицы Моконсиль, ход экипажа
замедлился - слишком уж много было желающих успеть без опоздания на премьеру.
Форейторы хлестали лошадей, кареты притирались бортами, заносчивые, все в мыле,
кучера выкрикивали имена хозяев:
давался только самым знатным вельможам. Знаком его была синяя лента. Орден
Святого Людовика был утвержден в память о короле Людовике X (1215-1270),
причисленном католической церковью к лику святых. Знак его представлял собой
золотой мальтийский крест и давался за боевые заслуги военным, прослужившим не
менее двадцати восьми лет. Орден носили на красной ленте с девизом: "Награда
военному мужеству".] бригадный генерал армии короля герцог де Полиньяк-старший!
Дорогу! Дорогу! Дорогу!
Мастерски хлестал с оттяжкой всех встречных-поперечных. И форейторов маркиза
д'Авира, и кучера графа де Кампана, и лошадей герцога де Полиньяка. Еще слава
тебе господи, что сам бригадный генерал сидел в карете, не высовываясь.
же попрощавшись мысленно с амфитеатром, впихнулись в фойе, чудом урвали
контрамарки и, следуя за тощим, со свечой, служителем в ливрее, поспешили в
зал. Под благостно распростертые крылья муз, щедро осеняющие всех истинных
ценителей таинств лучезарного Аполлона. Вошли, привыкли к полумраку. О господи!
Какой Аполлон, какие Музы... Зал, где играли, был узок, переполнен и, несмотря на
первый акт, утопал в табачном дыму. Молодежь в партере улюлюкала, сталкивалась
ножнами, шумела, в ложах, где уже со второго яруса не зажигали свечи, слышались
пыхтенье, шепот, чмоканье поцелуйчиков, женский завлекательный смех. В толчее у
самой сцены вились ужами какие-то личности, наглые, пронырливые, не вступающие
в разговоры, и не трудно было понять, что привлекает их не высокое искусство, а
табакерки и часы почитателей оного. Суетно, накурено и грешно было в обители
Аполлона.
мадемуазель Фламинии кривые ноги. Ну да, откровенно кривые. Как лапы у моей
ангорской кошки.
в ответ. - Ноги - это первое, что нужно отбрасывать в стороны, чтобы
почувствовать всю прелесть женщины. А она очаровательна, эта мадемуазель
Фламиния, весьма, весьма прелестна, уверяю вас. Кстати, вы слышали, у Сильвии,
оказывается, есть любовник. Об этом прознал муж и так зверски ее избил, что
третьего дня она выкинула двойню. От другого любовника. А вот у мадемуазель
Пелесье...
Буров и шевалье стали ввинчиваться в толпу. Активно работая локтями и плечами,
привлекая к себе внимание. Как их превосходительство маркиз приказали.
Некоторым это очень не понравилось. Кое-кто даже стукнул гардом о металлические
устья ножен, как бы давая знать - не забывайтесь, сударь, так вас растак. А то
нас рассудят шпаги.
тонко звенящие, протыкающие человека в умелых руках, словно бабочку
коллекционная булавка, - насквозь. Сколько же их в Париже. Длинных, хорошо
заточенных, смертельно опасных. А ведь грозил же в свое время жезлом
королевский пристав, громко читая знаменитый эдикт [Имеется в виду эдикт от 13
августа 1756 года: "Не должно носить дворянам шпаг длиннее 33 дюймов и с
остриями не иначе как в виде козьей ножки".]. Зря грозил. Что касаемо
дворянской чести, тут и король не указ. А за поругание оной полагается не
козьей ножкой - сверкающей остро заточенной сталью. Только тронь - вжик-вжик, и
уноси готовенького.
плечами и локтями, что-то больше никто гардом о ножны не стучал. Даже слова
противного не было слышно. Лишь тревожный шепот висел над толпой:
ним вроде бы старший брат. Вернулся инкогнито из ссылки. Говорят, ни за что ни
про что убил четверых. Да, да, под плохое настроение, в трактире, кухонным
ножом. Ну и рожа. Ну и плечи...
стали наслаждаться изысками Талии. Давали какой-то очередной шедевр
неиссякаемого Гольдони [Карло Гольдони (1707-1793) - итальянский драматург,
создатель национальной комедии. Написал "Слугу двух господ", а всего 267
пьес.]. Декорации изображали гостиную, пронырливая горничная - воинственную
искушенность, хозяин дома - убийственное чувство юмора, его супруга -
невиданную добродетель. Ремарки были чудо как хороши, игра актеров просто
превосходная, рога злокозненного хозяина дома раскидисты и ветвисты. В антракте
Буров и шевалье снова взялись за свое - приставали к дамам, задирали кавалеров,
заказывали драку. Лихо гнули свою кривую линию, грудью перли на рожон.
заискивающе улыбались, обращали все в шутку и приглашали - нет, не в Булонский
лес на честный бой, - на чашку кофе, по-простецки, по-соседски. Что делать,
шевалье Анри де Сальмоньяка в парижском высшем обществе знали хорошо. А полных
идиотов там вроде бы не было.
предела, и на Бурова с шевалье никто не обращал внимания. Одни скандировали изо
всех сил:
Доставалов Александр
Земляной Андрей
Березин Федор
Круз Андрей
Самойлова Елена
Никитин Юрий