Чтение 28–й страницы книги ~Под знаком исцеления~

знаешь, почему они на самом деле рождаются волками? Чтобы поскорее
вырасти. Какого размера он будет в четыре месяца? А в полгода? В каком
возрасте он станет подростком - таким же агрессивным, как
тинэйджеры-люди? - Ли Энн задумалась. - Только он будет хуже. Те ребята,
с которыми я гуляла в школе, все-таки не имели клыков, хотя тогда я в
этом не была уверена.

- Ты ошибаешься. - Бидж постаралась придать своему голосу всю
возможную твердость. - Он вырастет покладистым - со мной, но агрессивным
по отношению к стае. Вот увидишь. К январю...

- Покажи-ка мне свои руки. - Когда Бидж не шевельнулась, Ли Энн
устало, но требовательно повторила: - Давай.

Руки Бидж, загрубелые от домашней работы, были покрыты царапинами и
следами укусов. По крайней мере один укус оставил бы шрам, если бы дело
происходило не на Перекрестке.

- Это нормально, - настаивала Бидж. - Все щенята играют.

- Верно. Но взрослые волки сражаются так же, как волчата играют.

После недолгого молчания Ли Энн продолжила:

- Щенки возятся и дерутся, чтобы научиться быть взрослыми. Держу
пари, ты уже видела, как он сражается за доминирование с твоей кошечкой.
- Дафни спала на кровати. - И теперь Хорват защищает тебя, как будто ты
его собственность.

Несмотря на все свое беспокойство, Бидж улыбнулась. Ли Энн покачала
головой:

- Да нет. Все это не так уж безобидно. Мне не хотелось бы, чтобы меня
у двери твоего дома встретил взрослый волк. И подумай, что будет, если
Гредия решит, что ты украла у нее сына - она-то уже взрослая волчица.

Хорват, чувствуя, что что-то не так, заскулил и лизнул ногу Бидж.

Бидж потрепала его по загривку:

- У нас все будет хорошо. Знаешь что, Ли Энн, мне ужасно не хочется
тебя бросать, но у меня сегодня назначена встреча.

Ли Энн подняла бровь:

- Встреча или свидание? Может, вы со Стефаном наконец нашли друг
друга?

- Он теперь первокурсник в Западно-Виргинском. - Бидж почувствовала,
что у нее горят уши. - Что касается сегодняшнего, то нет, я встречаюсь
не с ним. Мм собираемся с Кружкой и грифоном и еще кое с кем.

Ли Энн покачала головой:

- Это место так влияет на тебя, клянусь. Ты здесь всего три или
четыре месяца, а секретничаешь так же, как Кружка и остальные. Будь
осторожна.

Бидж накинула на плечи шаль:

- Это ты будь осторожна. Я же оставляю тебя с волком. Я вернусь
поздно, но обязательно вернусь, обещаю.

- А если не вернешься, мне следует заключить, что один из "кое-кого"
весьма привлекателен?

Бидж подумала, не рассказать ли ей про Эстебана Протеру, но решила
этого не делать.

- В кладовке есть мясной пирог, а в погребе молоко. Постарайся
отдохнуть.

- Постараюсь. - Ли Энн вытащила из рюкзака книжку в мягкой обложке и
растянулась на кровати. - Я почитаю, пока еще светло. Иди сюда, малыш.

Хорват с сомнением посмотрел на нее. Ли Энн одной рукой сгребла его в
охапку, прежде чем он понял, что происходит, и втащила на кровать.

- Ну-ка, дружок, будь хорошей собачкой, и давай подружимся.

Хорват с недовольным видом улегся рядом, и Ли Энн раскрыла книгу.
Последнее, что Бидж видела перед уходом. была Ли Энн, которая вопреки
собственным предостережениям гладила волчонка, и начавший колотить
хвостиком по кровати Хорват. Бидж ощутила укол ревности - малую часть
того, что должна была чувствовать Гредия. Может быть. Ли Энн и права.

Aeaaa 8

Aидж и Кружка вместе дошли до коттеджа Протеры, любуясь восходящей
луной. Страстные, хотя и отдаленные крики химер приветствовали ночное
светило; химеры реагировали на луну так же, как мошки - на лампу.

Кружка покачал головой:

- Я никогда раньше их не видел и, скажу тебе, не хотел бы видеть
впредь. С меня хватает и моего паршивца попугая. - Бидж засмеялась и
взяла его под руку. Она мало виделась со своим дедом - отцом матери,
который был болен хореей Хантингтона; общество Кружки было для нее новым
и приятным переживанием.

Когда они дошли до дорожки, ведущей к крыльцу коттеджа, раздался
тихий звук шагов по траве.

- Прекрасно встречаться при лунном свете, - сказал грифон.

Его появление должно было продемонстрировать его изобретательность: в
мире, где не существовало часов, встречи происходили довольно
беспорядочно. Все обычно старались приходить пораньше, но редко
случалось, чтобы гости появлялись одновременно.

Кружка усмехнулся и похлопал грифона по боку:

- Иногда приятно знать, что за тобой присматривают.

Бидж тоже улыбнулась, хотя и не была уверена, что все испытывают от
этого такое же удовольствие: когти на передних лапах грифона были в
крови.

Грифон поймал ее взгляд:

- Прошу меня простить. - Он изящно и тщательно облизал каждый коготь,
по-кошачьи согнув лапу. - Я был тут по соседству, у меня оказалось
неоконченное дело.

- Нет покоя грешным душам, - пробормотал Кружка. Грифон улыбнулся,
насколько это позволял его клюв:

- Как раз наоборот, теперь есть. Бидж сказала ровным голосом:

- Надеюсь, тебя не заденут мои слова, но кровь у тебя и на клюве
тоже.

- Спасибо, что ты обратила на это мое внимание. - Грифон слизал
кровь. - Не следует смущать нашего доброго профессора, не правда ли?

Однако Бидж заметила, что грифон слизал не всю кровь, и с интересом
подумала о том, какую цель он при этом преследовал.

Коттедж очень походил на все прочие, разбросанные там и тут по
холмам, построенные поколениями пастухов и скитальцев дома. Он был
больше, чем коттедж Бидж, и крыша его была покрыта шифером. Снаружи
казалось, что он необычно ярко освещен.

Кружка нахмурился:

- Какое безрассудство - он ведь оказывается прекрасной мишенью. Вы
только посмотрите: через окна все так легко увидеть.

- Не думаю, - ответила Бидж задумчиво. - Мне кажется, он очень
осторожен. Грифон заглянул в окно:

- Бидж совершенно права. Лампы расставлены так, что слепят любого,
кто заглянет в окно. Разглядеть, что происходит внутри, трудно, а
наблюдатели, должно быть, хорошо ему заметны, если стекла не
отсвечивают. Как это похоже на физика, точнее, геофизика: превратить
свет в оружие.

При их приближении дверь отворилась - то ли Протера услышал голоса,
то ли у него была какая-то система сигнализации; в любом случае это
производило впечатление. Гости на мгновение были ослеплены, и, пока все
они беспомощно моргали, Протера вышел им навстречу:

- Я так рад, что вы смогли прийти. - В его голосе звучало искреннее
удовольствие и возбуждение - как у мальчишки на вечеринке. Когда Бидж
снова смогла видеть, она разинула рот от изумления.

Безупречно уложенные волосы Протеры были зачесаны назад, в ушах
сверкали серьги - не маленькие сережки, какие стали носить многие
мужчины в университете, а крупные кольца из жемчужин и золотых шариков.
Протера был одет в элегантную шелковую сорочку и узорчатое шелковое
кимоно. Его тщательно выбритые ноги были обуты в открытые темно-синие
туфли без задника. Кружка даже крякнул от удивления.

Бидж вспомнила, что в университете Протера был известен как спонсор
Лямбда-Хаус, коммуны геев, и что его прозвище было Сеньора Эстер.

Кружка все еще продолжал глазеть на профессора. Грифон, не колеблясь,
любезно произнес:

- Ты великолепно выглядишь.

- Спасибо. - Протера жестом пригласил гостей внутрь. - Прошу вас.
Чувствуйте себя как дома.

В почти пустой комнате хватало места даже для грифона. Бидж не
удивилась тому, что коттедж профессора так скудно обставлен: никому не
пришло бы в голову пригнать на Перекресток грузовик с мебелью. Тем не
менее помещение оказалось на удивление богато декорировано: ярко-синий
шерстяной ковер, полка с маленькими статуэтками - фигурками в изысканных
и смешных позах, множество тщательно пером и карандашом выполненных
городских пейзажей. Бидж узнала Венецию, Манхэттен, Париж; другие были
ей незнакомы.

Завершал серию рисунков вид вновь отстроенной гостиницы Кружки, как
она видна с одного из окрестных холмов; на переднем плане красовалось
мельничное колесо с отходящими от него приводными ремнями. Один из них
вращал колесо с вертелами, другой приводил в действие пилу для распилки
бревен. Окно комнаты верхнего этажа было открыто, и в нем виднелся
силуэт пожилого человека.

Кружка долго смотрел на рисунок.

- Превосходно. Хотел бы я иметь изображение старой гостиницы, чтобы
показать вам. Мы не жалели трудов, когда строили ее. Но... - Он пожал
плечами. - Я не считал тогда, что следует делать зарисовки того, что
другим не полагалось видеть.

Протера спокойно снял набросок со стены и протянул его Кружке: