Чтение 28–й страницы книги ~Война Иллеарта~

Цель очевидную Создателя Земли,

Намеренье, понятное из силы,

Запечатленной в плоти и кости

Законом непреложным Сотворенья;

Возможно ль мне такую власть и славу,

Что не охватишь распростертыми руками,

Иметь - и устоять при этом

Лицом к лицу пред тем, кто Презирает,

И вовсе не испытывать испуга?

Но затем песня изменилась, как будто певец открыла внутренние
резервы, придала голосу больше резонанса. В высоких радужных переливах
песни она отбросила свои погребальные интонации - ярко выражая и
подчеркивая это таким количеством заключенной в себе гармонии, такими
возможностями для других аккомпанирующих голосов, что казалось, будто с
ней поет целый хор, использующий для этого ее же рот.

Где сила, которая защитит

Красоту жизни от гниения смерти?

Сохранит правду чистой ото лжи?

Сохранит верность от пятен позора хаоса,

Который наводит порчу?

Как мало мы воздаем за Злобу.

Почему сами скалы не рвутся

К их собственному очищению,

Или крошатся в пыль от стыда?

Создатель!

Когда ты осквернил этот храм,

Избавляясь от Презирающего

Скинув его в Страну,

Имел ли ты в виду,

Что и красота, и правда

Исчезнут без следа?

Творил ли ты мою судьбу по Закону Жизни?

Неужели я бессилен в этом?

И должен ли я вести,

Прилагая к этому свои усилия,

Признавая горькое лицо предательства,

Весь этот мир к падению?

Ее музыка страстно летела в воздух как израненная песня. И когда она
закончила, люди вскочили на ноги.

Вместе они запели в необъятные небеса:

О, Создатель!

Лорд Времени и Отец Земли!

Имел ли ты в виду,

Что и красота, и правда

Исчезнут без следа?

Баннор встал, но он не присоединился к песне. Кавинант остался
сидеть, чувствуя себя маленьким и ненужным в обществе Ревлстона. Эта
эмоция дошла до кульминации в припеве, источая острую печаль, а затем
наполняя амфитеатр волной миролюбия, которая очищала и излечивала
безнадежность песни, как будто общая сила всех поющих по раздельности была
достаточным ответом на протест Кевина. Делая музыку небезнадежной, люди
противостояли этому. Но Кавинант почувствовал обратное. Он начал понимать
ту опасность, которая угрожала Стране.

Так он продолжал сидеть, потирая бороду и смотря пустым взглядом
перед собой, когда остальные люди покидали амфитеатр, оставляя его наедине
с теплой яркостью Солнца. Он остался там, мрачно бормоча самому себе, пока
не осознал, что Трой подошел к нему.

Когда он поднял взгляд, вомарк сказал:

- Я не ожидал увидеть тебя здесь.

Кавинант резко ответил:

- Я тоже не ожидал увидеть здесь тебя.

Но о Трое он думал только косвенно. Мысленно он все еще пытался
сцепиться с Кевином.

Как будто читая мысли Кавинанта, вомарк сказал:

- Все вернется к Кевину. Именно он - тот, кто создал Семь Заветов.
Именно он вдохновил харучаев стать Стражей Крови. Именно он совершил
Ритуал Осквернения. И хотя это было не обязательно - это было неизбежно.
Однако он не стал бы делать всего этого, если бы не совершил ранее свою
большую ошибку.

- Свою большую ошибку, - пробормотал Кавинант.

- Он принял Фаула в Совет, сделал его Лордом. Он не видел сквозь
маскировку Фаула. А потом было слишком поздно. К тому времени, когда Фаул
провозгласил себя и вступил в открытую войну, он совершил уже столько
неуловимых предательств, что он был непоколебим.

В подобных ситуациях более обычные люди убивают себя. Но Кевин не был
обычным человеком, - у него для этого было слишком много власти, хотя это
казалось бесполезным. Вместо этого он убил Страну. Выжили только те люди,
у которых было время скрыться в изгнании.

Они говорят, что Кевин понимал, что сделал - прямо перед смертью.
Фаул смеялся над ним. Он умер, стеная. Вот почему клятва Мира сейчас так
важна. Все дают ее - она так же фундаментальна, как клятва Лордов о
Служении Стране. Они все клянутся, что как-нибудь дадут отпор
разрушительным эмоциям - таким, как отчаяние Кевина. Они...

- Я знаю, - заметил Кавинант. - Я все об этом знаю.

Он вспоминал Триока, человека, который любил Елену в подкаменье
Мифиль сорок лет назад. Триок хотел убить Кавинанта, но Этиаран
предотвратила это, воспользовавшись силой клятвы Мира.

- Пожалуйста, не говори больше ничего. Мне и так достаточно тяжело.

- Кавинант, - продолжал Трой, как будто он все еще говорил о том же
предмете. - Я не понимаю, почему ты не восторгаешься пребыванием здесь.
Как может "реальный" мир быть важнее, чем этот?

- Как единственный мир. - Кавинант тяжело встал на ноги. - Давай
выберемся отсюда. От этой жары у меня уже голова кружится.

Двигаясь медленно, они покинули амфитеатр. Воздух Ревлстона
приветствовал их возвращение с холодным, блеклым удовольствием, и Кавинант
глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя.

Он хотел уйти от Троя, избежать вопросов, которые, он знал, Трой
будет ему задавать. Но вомарк имел решительный вид. Через несколько
мгновений он сказал:

- Послушай, Кавинант. Я пытаюсь понять. С тех пор, как мы
разговаривали в последний раз, я почти половину своего свободного времени
пытался тебя понять. Некоторые полагают, что от тебя можно чего-то
ожидать. Но я просто не вижу этого. Короче. Ты прокаженный. Но разве тебе
здесь не лучше?

Грустно, отвечая как можно короче, Кавинант сказал:

- Это все - не реально. Я не верю этому. - Наполовину для себя, он
добавил: - Прокаженные, которые уделяют слишком много внимания собственным
мечтам или чему-то подобному, не живут долго.

- Господи, - сказал Трой. - Ты говоришь это так, как будто проказа
везде. - Он задумался на секунду, затем спросил: - Как ты можешь быть так
уверен, что это не реально?

- Потому что жизнь не такова. Прокаженные не выздоравливают. Люди без
глаз неожиданно не начинают видеть. Такие вещи просто не случаются. Мы
каким-то образом были преданы нашими чувствами. Наши нужды... Наши
собственные нужды в том, чего у нас нет - совращают нас на это видение.
Это сумасшествие. Посмотри на себя. Подумай о том, что с тобой случилось.
Там, где ты был, пойманный между девятиэтажной высотой и яростным огнем -
слепой, беспомощный и должный умереть. Неужели так странно подумать, что
ты все же разбился?

- Это, - продолжал он саркастически, - дает повод предположить, что
твое существование - вымышленное. У меня на этот счет уже есть мысль. Я
мог создать тебя подсознательно для того, чтобы иметь кого-нибудь для
споров. Кого-нибудь, кто будет доказывать мне, что я не прав.

- Проклятие! - закричал Трой. Резко повернувшись, он схватил правую
руку Кавинанта и поднял ее на уровне глаз между ними. Выгнув вперед
вызывающе голову, он напряженно сказал:

- Смотри на меня. Почувствуй мою хватку. Я здесь. Это факт. Я реален.

На секунду Кавинант пожал руку Троя. Затем он сказал:

- Я чувствую тебя. И я вижу тебя. Я даже слышу тебя. Но это не
опровергает мою мысль. Я не верю этому. Теперь разреши уйти мне.

- Почему?

Солнечные очки Троя мрачно сверкали, но Кавинант смотрел в них, пока
они не отвернулись. Постепенно вомарк ослабил силу хватки. Кавинант
отдернул руку и пошел дальше с легкой дрожью в дыхании. Через несколько
шагов он сказал:

- Потому что я _м_о_г_у_ чувствовать это. А этого я не могу
допустить, поскольку я - прокаженный. Теперь послушай меня. Слушай как
следует. Я собираюсь попытаться объяснить это так, чтобы ты мог понять.

Просто забудь, что ты знаешь, что нет никакого пути, которым ты мог
бы прийти сюда. Это невозможно - но просто забудь это на время. Слушай. Я
прокаженный. Проказа не смертельна, но она может убить косвенно. Я могу
оставаться живым... любой прокаженный может оставаться живым только будучи
все время внимательным, каждую минуту следя чтобы не пораниться - и
позаботиться о ранах, если уж они появятся. Единственная вещь - слушай
меня, слушай - единственная вещь, которую прокаженный не может себе