Чтение 28–й страницы книги ~Плоть~

не время продолжать разговор, и то, что он ведет себя совсем не так, как
следовало бы, повернул назад, сжав кулаки и сцепив зубы. Он брел как
слепой, натыкаясь на прохожих. Его осыпали бранью, но Нефи не обращал
внимания. Вернувшись в храм, он подобрал свою метлу.

Наступила очередная бессонная ночь. Сотни раз он мысленно представлял
себе, как спокойно и разумно поговорит с Арвой. Он раскроет ошибочность ее
веры, сделает это настолько логично, что она не сможет его опровергнуть. И
станет первой обращенной им в новую веру.

Бок о бок они дружно примутся за работу, которая сделает всю страну
чистой от греха, как очистили Рим первые христиане.

Однако, на следующий день Арва не появилась в храме. Сарвант был в
отчаянии. А вдруг она больше никогда сюда не вернется?

И тут вдруг до него дошло, что именно этого он и добивался, хотел,
чтобы она это сделала. Наверное, подумал Нефи, ему сопутствует больший
успех, чем он предполагал.

Но как все же встретиться с нею снова?

Утром следующего дня Арва, одетая, как обычно, в балахон бесплодной
женщины, пришла в храм. Когда Нефи поздоровался с нею, она ничего не
ответила и отвела глаза в сторону. Помолившись на обычном месте под
колонной, она прошла вглубь храма и оживленно заговорила с настоятелем.

Страх обуял Сарванта. Он опасался разоблачения. Да разве разумно
ожидать от такой женщины, что она будет хранить молчание? Ведь в ее глазах
он совершает святотатство одним фактом присутствия в столь священном для
нее месте.

Через некоторое время, когда Арва вернулась на свое привычное место,
настоятель вызвал Сарванта к себе.

Нефи отложил метлу и пошел к нему. Неуверенность сковала ноги.
Неужели вся его миссия закончится здесь и сейчас, до того, как он успеет
бросить в благодатную почву хоть одно семя веры, пусть даже прорастет оно
тогда, когда его уже не станет. Если он потерпит неудачу сейчас, то Слово
будет потеряно навеки, так как он последний представитель церкви.

- Сын мой, - произнес настоятель храма. - До сих пор только высшее
жречество знало, что ты не являешься последователем нашей веры. Ты должен
был помнить о том, что такая великая привилегия была тебе дарована лишь
потому, что ты брат Героя-Солнце. Будь ты кем-нибудь другим, тебя бы уже
давным-давно повесили. Но вам был дан месяц, чтобы отрешиться от пороков
прежней жизни и засвидетельствовать постижение истины. Твой месяц еще не
истек, но я должен предупредить тебя о том, чтобы ты держал язык за
зубами, когда дело касается твоей прежней фальшивой веры. Иначе срок
сократится. Я очень расстроен, так как искренне надеялся, что твоя просьба
поработать здесь означает намерение в скором времени известить о своем
желании посвятить себя всецело служению Матери Всех Нас.

- Значит, Арва рассказала вам?

- Да снизойдет благословение на эту поистине благочестивую женщину!
Обещаешь, что ничего подобного тому, что ты совершил позавчера, больше не
повторится?

- Обещаю, - произнес Сарвант.

Он легко дал это обещание, ведь настоятель не просил прекратить
попытки обращения в новую веру. Он только просил не повторять то, что
произошло позавчера. А позавчера он не делал попытки. С этого момента
придется быть хитрым, как лис, и коварным как змея.

Но уже через пять минут он начисто позабыл о своем решении.

Он увидел, как высокий красавец, судя по манерам и дорогой одежде,
аристократ, приблизился к Арве. Она улыбнулась ему, встала и повела к
киоску.

Все решила ее улыбка.

Никогда раньше она не улыбалась мужчинам, делавшим ей предложение.
Обычно лицо ее было бесстрастным, будто высеченным из мрамора. Сейчас же,
увидев ее улыбку, Сарвант почувствовал как что-то в нем пробудилось. Это
возникло в чреслах, поднялось к груди, прокатилось по горлу, перехватив
дыхание. Оно наполнило его мозг и там взорвалось. Вокруг сгустилась тьма,
он перестал что-либо слышать.

Он не знал, как долго находился в трансе, но когда чувства частично к
нему вернулись, обнаружил, что стоит перед жрецом-медиком.

- Нагнитесь, чтобы я мог сделать массаж предстательной железы и взять
пробу, - попросил жрец.

Нефи повиновался как автомат. Пока жрец рассматривал пробу в
микроскоп, он стоял окаменев, словно глыба льда. Внутри него пылал
настоящий пожар. Он был переполнен такой неистовой радостью, какой никогда
не знал прежде, и, зная, что собирается сделать, не противился этому. В
это мгновенье он был готов бросить вызов любому существу или божеству,
которое пыталось бы его остановить.

Выбежав через несколько минут от медика, он решительно подошел к
Арве, которая только что вышла из киоска и собиралась сесть.

- Я хочу, чтобы ты пошла со мною! - произнес он громко и отчетливо.

- Куда? - спросила она, но все поняла, увидев выражение его лица.

- А что ты говорил обо мне в тот день? - спросила она с презрением.

- Тогда было не сегодня.

Он взял ее за руку и потянул к киоску. Она не сопротивлялась, но
когда они очутились внутри киоска и он задернул занавеску, заявила:

- Теперь я знаю! Ты решил принести себя в жертву Богине!

Она отшвырнула балахон и восторженно улыбнулась, глядя при этом не на
него, а куда-то выше.

- Великая Богиня, благодарю тебя за то, что ты позволила именно мне
стать орудием, которое обратит этого человека в истинную веру!

- Нет! - прохрипел Сарвант. - Не говори этого! Я не верю в твоих
идолов. Я только... Помоги мне, Боже... Я только хочу тебя! Я не в
состоянии спокойно стоять, когда ты заходишь с любым мужчиной, стоит ему
только попросить. Арва, я люблю тебя!

Какое-то мгновенье она с ужасом смотрела на него, затем нагнулась,
подняла свой балахон и выставила его, как щит, перед собой.

- Ты думаешь, что я позволю осквернить себя твоим прикосновением?
Язычник! И это под святой-то крышей!

Она поднялась, чтобы выйти. Сарвант набросился на нее и развернул
лицом к себе. Арва открыла рот, чтобы закричать, но он заткнул ей рот
краем балахона. Оставшуюся часть балахона Нефи обмотал вокруг ее головы и
толкнул ее назад на кровать, а сам навалился на нее.

Она корчилась и извивалась, пытаясь высвободиться из мертвой хватки,
но Сарвант держал ее так крепко, что пальцы глубоко впились в ее тело. Она
пыталась сжать колени вместе, но он как гигантская рыба обрушился на нее,
дико работая бедрами. Это взломало замок ее ног.

Тогда Арва стала отползать на спине назад, извиваясь по змеиному, но
голова ее уперлась в стенку. Внезапно она прекратила сопротивление.

Сарвант застонал и обхватил руками ее спину, пытаясь прижаться лицом
к балахону, прикрывшему ее лицо. Он искал ее губы, но там где был заткнут
рот, материя одежды была двойной толщины, и он ничего не ощущал.

Мелькнула в его мозгу искра благоразумия, мысль о том, что он так
всегда ненавидел жестокость и особенно насилие, а вот теперь сотворил
такое над женщиной, которую любил. И что было хуже, гораздо хуже - это то,
что она добровольно отдалась по меньшей мере доброй сотне мужчин за
последние десять дней, мужчин, которым была абсолютна безразлична и
которые просто желали выплеснуть на нее свою похоть, а вот ему
сопротивляется, как дева-мученица в Древнем Риме, брошенная на милость
императора-язычника! Это было бессмысленно, совершенно непостижимо!

Он вскрикнул от неожиданного высвобождения того, что копилось в нем
восемьсот лет.

Он не сознавал того, что кричит. Он вообще уже совершенно не
воспринимал окружающее. Он не был в состоянии постигнуть происходящее и
тогда, когда в киоск ворвались настоятель и жрец, и Арва, всхлипывая,
рассказала о насилии. Только тогда понял Нефи, что происходит, когда храм
запрудила толпа разъяренных мужчин, и кто-то притащил веревку.

Но уже было слишком поздно.

Слишком поздно пробовать объяснить им свои побуждения. Слишком
поздно, даже если бы они были в состоянии понять, о чем он говорит.
Слишком поздно, даже если бы его не повалили и не били ногами до тех пор,
пока не выбили все зубы, а губы распухли так, что он вообще уже не мог
ничего сказать больше.

Настоятель попытался было вмешаться, но толпа отпихнула его в сторону
и вытащила Сарванта на улицу. Здесь его волокли за ноги, голова больно
билась о цемент, и так было до самой площади, где стояла виселица.
Виселица в форме отвратительной богини-старухи Альбы, губительницы Духа
Человеческого. Ее стальные руки, окрашенные смертельно-белой краской,
простирались так, будто она хотела схватить и задушить каждого, кто
проходит мимо.

Веревку перебросили через одну из рук и конец завязали вокруг
запястья. Из какого-то дома поблизости притащили стол и поставили под
свисающей с руки веревкой. Миссионера-насильника подняли на стол и
завязали руки за спиной. Двое мужчин крепко держали его, пока третий
набрасывал не шею петлю.

Когда крики разъяренных людей прекратились, и они перестали дубасить
его и рвать богохульную плоть, на какое-то время наступила тишина.

Сарвант попытался осмотреться. Что-либо увидеть отчетливо он уже не
мог - глаза заливала кровь из глубоких ран на голове. Он что-то прошамкал.

- Что он сказал? - спросил кто-то из державших.

Повторить Нефи уже не мог. Он думал о том, что ему всегда хотелось
стать мучеником. Ужасным грехом было его желание. Грехом гордыни. Но он
продолжал жаждать мученичества. И всегда рисовал в воображении свой
будущий конец в ореоле достоинства и мужества, которые придаст ему знание,
что ученики будут продолжать его дело, пока оно окончательно не
восторжествует.