стерилизатора, но даже не чувствовал этого. Единственным ощущением было
слабое покалывание.
чужое, словно сделанное из гипса, ребра ходили ходуном, волосы, мокрые от
растаявшего снега, рассыпались по изголовью. Она смотрела на меня.
деревянными руками. Ступни, губы, веки начинали гореть все сильнее, но я
этого почти не чувствовал. Капля растаявшей в тепле крови стекла у нее по
щеке, прочертив косую черточку. Язык задрожал и исчез, она все еще
хрипела.
ухо к пугающе холодному телу. Сквозь шум, словно от пожара, услышал частые
удары, бешеные тона, слишком быстрые, чтобы их можно было сосчитать. Я
стоял, низко наклонившись, с закрытыми глазами, когда что-то коснулось
моей головы. Ее пальцы перебирали мои волосы. Я посмотрел ей в глаза.
мою ладонь, сознание ушло с ее страшно перекошенного лица, между веками
блеснули белки, в горле захрипело, и все тело сотрясла рвота. Она
свесилась со стола, билась головой о край фарфоровой воронки. Я
придерживал ее и прижимал к столу, с каждым следующим спазмом она
вырывалась, я мгновенно покрылся потом, и ноги сделались как ватные. Когда
рвота ослабла, я попытался ее уложить. Она со стоном хватала воздух. Вдруг
на этом страшном окровавленном лице засветились глаза Хари.
рвота. Я держал ее из последних сил. Потом она упала навзничь, так что
лязгнули зубы, и часто задышала.
казался последним. Но рвота вернулась еще раз, и снова она билась в моих
объятиях, в коротких перерывах втягивая воздух с усилием, от которого
выступали все ребра. Наконец веки до половины закрылись на ее слепых
глазах. Она застыла. Я думал, что это конец. Не пытался даже стереть пену
с ее рта, стоял над ней наклонившись, слыша где-то далекий большой
колокол, и ждал последнего вздоха, чтобы после него упасть на пол, но она
все еще дышала, почти без хрипа, все тише, а холмик груди, который почти
совсем уже перестал вздрагивать, вдруг задвигался в быстром темпе
работающего сердца. Я стоял сгорбившись. Ее лицо начало розоветь.
вспотели, и мне казалось, что я глохну, что-то мягкое, эластичное
наполнило уши, я все еще слышал тот звенящий колокол, теперь глухой,
словно он треснул.
мертвой тяжелой маской, и я мог только смотреть.
мной, в каком-то другом далеком мире, ровно капала вода из неплотно
закрытого крана. Она приподнялась на локте. Села. Я попятился. Она
наблюдала за мной.
смотришь?..
встала.
делала в каком-то трансе, смотрела на меня и словно не видела.
- я? Хари? А ты, ты?!
недоумения осветила ее лицо.
ничего не знала. Я сейчас... я больше ничего не понимаю. Ведь это
невозможно? Я, - она прижала стиснутые ослабевшие руки к груди, - ничего
не знаю, кроме... кроме Хари! Может, ты думаешь, что я притворяюсь. Я не
притворяюсь, святое слово, не притворяюсь.
крик словно что-то во мне разбил, одним прыжком я оказался около нее,
схватил за плечи; она защищалась, отталкивала меня, рыдая без слез,
кричала:
видишь, сам видишь, что это не я, не я, не я...
Голова Хари моталась, ударяясь о мои плечи, я прижал ее к себе изо всех
сил. Тяжело дыша, мы замерли. Вода мерно капала из крана.
- Скажи, что мне сделать, чтобы меня не было, Крис...
прикасался. Тебе противно.
мной, и ничего другого мне не нужно!
думаю? Что это правда. Что другой нет.
прошептала:
раньше...
Понимаешь?
ты сделал. Делал хорошо, как мог. Но здесь ничем не поможешь. Когда три
дня назад я сидела утром у твоей постели и ждала, пока ты проснешься, я не
знала ничего. У меня такое чувство, словно это было очень, очень давно.
Вела себя так, будто я не в своем уме. В голове был какой-то туман. Не
понимала, что было раньше, а что позднее, и ничему не удивлялась, как
после наркоза или долгой болезни. И даже думала, что, может, я болела,
только ты не хочешь этого говорить. Но потом все больше мелочей заставляло
меня задумываться. Какие-то проблески появились после твоего разговора в
библиотеке с этим, как его, со Снаутом. Но ты не хотел мне ничего
говорить, тогда я встала ночью и включила магнитофон. Соврала тебе только
один-единственный раз, я его спрятала потом, Крис. Тот, кто говорил, как
его звали?
не понимаю. Не знала одного, я не могу... я не... это так и будет... без
конца. Об этом он ничего не говорил. Впрочем, может, и говорил, но ты
проснулся, и я выключила магнитофон. Но и так услышала достаточно, чтобы
понять, что я не человек, а только инструмент.
вас есть такое... такая, как я. Это основано на воспоминаниях или
фантазии... подавленной. Что-то в этом роде. Впрочем, ты все это знаешь
лучше меня Он говорил страшные, неправдоподобные вещи, и, если бы все это
так не совпадало, я бы, пожалуй, не поверила!
Вчера утром я еще думала, что ты меня ненавидишь, и от этого была
несчастна. Какая же я была глупая. Но скажи, сам скажи, разве я могла
представить? Ведь он совсем не ненавидел ту, свою, но как о ней говорил!
Только тогда я поняла! Только тогда я поняла, что, как бы я ни поступила,
это все равно, потому что, хочу я или нет, для тебя это все равно должно
быть пыткой. И даже еще хуже, потому что орудия пытки мертвые и безвинные,
как камень, который, может упасть и убить. А чтобы орудие могло желать
добра и любить, такого я не могла себе представить. Мне хотелось бы
рассказать тебе хоти бы то, что во мне происходило тогда, когда поняла,
когда слушала эту пленку. Может быть, это принесет тебе какую-то пользу. Я
даже пробовала записать...
Ильин Андрей
Андреев Николай
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Белогорский Евгений