Чтение 28–й страницы книги ~Вне закона на Горе~

мысль, что он ждал меня здесь. Но это было слишком невероятно.

Он не сопротивлялся и не проявлял недовольства, когда я вскочил ему
на спину и крикнул:

- Первая! - Тарн пронзительно вскрикнул и как могучая пружина взмыл в
небо, оглушительно хлопая крыльями.

Когда мы пролетали над Колонной Обмена, я вдруг вспомнил, что именно
здесь меня предала та, что была когда-то татрикс Тарны. Интересно, какова
ее судьба? Я задумался так же над причинами, которые склонили ее к
предательству, над ее странной ненавистью ко мне, которая, казалось, была
совсем не свойственна той одинокой девушке на выступе утеса, которая
смотрела на море желтых цветов внизу, пока я расправлялся с куском сырого
мяса. И вновь во мне проснулась ярость и жажда мести, когда я вспомнил ее
повелительный жест и беспощадный приказ:

- Схватите его.

Какова бы не была ее судьба, подумал я, она заслуживает ее. Но вдруг
я поймал себя на мысли, что мне не хочется ее смерти. Месть Дорны Гордой
должна быть ужасной. Я с содроганием подумал о том, что Лару могли бросить
в яму, кишащую остами, или сварить живьем в кипящем масле, или оставить
голой в бесконечных болотах с кровососущими насекомыми и плотоядными
растениями, или же скормить гигантским уртам, которые живут в подвалах под
дворцом татрикс. Я знал, что ненависть мужчин не идет ни в какое сравнение
с женской ненавистью, которая может быть изощренно жестокой и страшной.
Мужчине никогда не додуматься до того, что может прийти в голову женщине.
Что же может удовлетворить жажду мести такой страшной женщины, как Дорна
Гордая?

Был месяц весеннего равноденствия, который назывался на Горе эн-кара,
или первый Кара. Полное название звучит как эн-кара-лар-торвис, что в
переводе означает Первый Поворот Центрального Огня. Лар-Торвис - это
по-горийски солнце. Но обычно солнце называют тут Тор-ту-Гор, или Свет над
Домашним Камнем. Месяц весеннего равноденствия называется
се-кара-лар-торвис, или просто се-кара - Второй Поворот.

К отчаянию всех ученых Гора, в каждом городе планеты ведется свое
собственное летоисчисление. Даже Посвященные, которые должны были вести
единый календарь, свои праздники отмечали в разное время, в зависимости от
того, в каком городе они жили. Для введения единого календаря требовалось,
чтобы один из городов подчинил себе все другие. Но пока такого ни разу не
было, и Посвященные каждого города считали себя самыми главными, которые
единственные придерживаются правильного календаря.

Однако на Горе существовали празднества, которые отмечались четыре
раза в год в одно и то же время - ярмарки у подножья Сардарских Гор. Их
начало определялось по календарю Ара - самого большого города на Горе.

А время в Аре отсчитывалось от времени появления первого человека на
Горе, который, по словам Царствующих Жрецов, образовался из земли и крови
тарна. В настоящее время шел 10117 год по летоисчислению Ара, но я считал,
что на самом деле Ару не более 3000-4000 лет. Домашний Камень Ара был,
видимо, весьма солидного возраста.

После четырех дней путешествия на тарне я увидел вдали Сардарские
Горы. Если бы у меня был горийский компас, то его игла неизменно указывала
бы на них, как на место обитания Царствующих Жрецов. Вблизи гор я
разглядел разноцветные красивые знамена и красивые павильоны ярмарки
Эн-Кара - ярмарки Первого Поворота.

Мне не очень-то хотелось приближаться к этому месту. Я смотрел на
горы, которые впервые предстали предо мной. При их появлении по моему телу
прошла дрожь, хотя ветер был достаточно теплым.

Сардарские Горы не были такими огромными, как знаменитые утесы
Вольтан Рейндж, где я был когда-то пленником мятежного убара города Ара -
Марленуса, свободолюбивого и воинственного отца прекрасной Талены, которую
я много лет назад унес на своем тарне в Ко-Ро-Ба.

Нет, Сардарские Горы уступали по высоте и величию утесам Вольтана. Их
вершины не врезались в небо, презрительно смеясь над долинами, лежащими у
их подножья. Там никогда не звучали крики тарнов и ларлов. Тем не менее,
когда я смотрел на эти горы, уступающие в неприступности и дикости горам
Вольтан, страх закрадывался в мое сердце.

Я направил тарна к горам.

Горы передо мной были совсем черными. Только высокие вершины отливали
белоснежным снегом. Я пытался разглядеть на склонах зеленую
растительность, но напрасно - в Сардарских Горах не росло ничего.

Эти остроконечные вершины даже издали излучали какую-то угрозу. Я
направил тарна как можно выше и всмотрелся в тучи, окружающие горы, но
ничто не указывало на пребывание там Царствующих Жрецов.

И тут у меня возникло подозрение, что Сардарские Горы пусты и там нет
ничего, кроме ветра и снега, что люди верят в несуществующее, поклоняются
пустоте.

А как же тогда нескончаемые молитвы Посвященных, жертвоприношения,
ритуалы, святилища, алтари? Неужели жертвоприношения, аромат ладана,
молитвы Посвященных обращены просто к голым пикам Сардарских Гор - к
снегу, холоду и ветру, которые царят в ущельях?

Внезапно тарн вскрикнул и содрогнулся в воздухе. И все мои
святотатственные мысли о пустых горах мгновенно исчезли - я получил
доказательство существования Царствующих Жрецов.

Тарна как будто схватила невидимая, но могучая рука.

Я ничего не ощущал.

Глаза птицы, вероятно впервые в жизни, наполнились слепым ужасом.

Я по-прежнему ничего не ощущал и не видел.

С жалобным криком тарн начал опускаться вниз. Его могучие крылья
беспорядочно били воздух - так же беспомощно, как руки утопающего. Но
воздух как бы отказывался держать его крылья. Описывая неправильные круги
и дико крича, беспомощный тарн падал на землю, а я, не в силах ничем ему
помочь, в отчаянии вцепился в его шею.

И только когда мы были в ста ярдах от земли, этот странный эффект
исчез так же внезапно, как и появился. Тарн вновь обрел силы, но остался
таким же перепуганным и возбужденным, почти неуправляемым.

Но затем, к моему удивлению, тарн снова начал подниматься наверх, как
бы стремясь вновь набрать ту высоту, с которой его сбросили неведомые
силы.

Раз за разом он упрямо поднимался, но каждый раз происходило одно и
то же - он беспомощно падал вниз.

Сидя на его спине, я ощущал напряжение его мышц и бешеную работу
сердца. Но после того, как он достигал определенной высоты, зрение его
вдруг затуманивалось и он терял ориентировку в пространстве и координацию
движений. Теперь в нем уже не было страха - остался только гнев. Он снова
и снова пытался взять невидимый барьер и каждый раз все более яростно.

Увидев, что все тщетно, я крикнул:

- Четвертая!

Я боялся, что упрямая птица погибнет в борьбе с невидимыми силами,
которые преградили нам путь в горы.

С большой неохотой тарн направился в сторону зеленой долины, которая
находилась на расстоянии одной лиги от ярмарки Эн-Кара. Мне показалось,
что большие глаза птицы смотрят на меня с осуждением. Почему я не позволил
повторить попытку, ведь победа была так близка!

Я успокаивающе похлопал его, погладил шею, снял с перьев несколько
гусениц, которые паразитировали на тарнах, и предложил их ему. Некоторое
время он топорщил крылья, выражая свое недовольство, но затем сменил гнев
на милость и лакомство исчезло у него в клюве.

То, что случилось со мной, любой гориец, особенно представитель
низших каст, счел бы проявлением сверхъестественных сил, воли Царствующих
Жрецов, но мне такая гипотеза не подходила.

На тарна, видимо, действовало какое-то излучение, которое лишало его
координации движений. Это же излучение препятствовало проникновению в
Сардарские Горы огромных тарларионов, которые использовались на Горе в
качестве ездовых животных. Я и раньше восхищался Царствующими Жрецами.
Теперь я дополнительно убедился, хотя слышал об этом не раз, что в горы
можно пройти только пешком.

Мне было жаль оставлять тарна, но он не мог сопровождать меня.

Я проговорил с ним примерно час. Это конечно глупо, но я не мог с
собой ничего поделать. Затем я похлопал его по клюву и направил голову
птицы в сторону полей.

- Табук! - сказал я.

Птица не двинулась с места.

- Табук! - повторил я.

Мне показалось, что птица стыдилась того, что подвела меня и не
смогла пролететь к Сардарским Горам. И более того, мне показалось, что
тарн знает, что я не собираюсь ждать его здесь.

Птица беспокойно заерзала и потерлась головой об мою ногу.

Подвел ли он меня? Не буду ли я презирать его? - безмолвно спрашивала
она.

- Лети, Убар Небес, - сказал я, - лети.

И когда я назвал его Убаром Небес, тарн поднял голову, сразу став
выше меня на целый ярд. Я называл его так, когда мы были вместе на арене и
потом, когда летели в небесах.

Огромная птица отошла от меня на несколько ярдов, но потом обернулась
и посмотрела на меня.

Я показал ей на поля.

Тарн раскинул крылья, вскрикнул и взмыл в воздух. Я смотрел ему
вслед, пока он не превратился в черную точку на голубом небе. Когда он
исчез из виду, мне стало невыносимо грустно, и я повернулся к горам.

Передо мной в зеленой долине раскинулись ярмарки Эн-Кара.

Я прошел не более пасанга, когда откуда-то справа, из небольшой
рощицы, расположенной на другом берегу узкой, но быстрой речушки, текущей
с Сардарских Гор, донесся полный ужаса крик девушки.