Чтение 28–й страницы книги ~Повелитель императоров~

- Возможно, я от тебя устал, но не до такой степени, - ответил он и увидел, что ее улыбка на этот раз все же коснулась очень ненадолго ее темных глаз.

Через секунду она сказала:

- Спасибо тебе за это. Ты больше того, о чем я имела право просить бога, лекарь.

Он покачал головой, снова смутившись. Ее голос чуть-чуть окреп.

- Но ты должен знать, что тебе придется что-нибудь рассказать об этом в Кабадхе. Тебе придется что-нибудь им дать.

Он уставился на нее.

- Что-нибудь дать?

- Доложить о каких-то результатах твоей поездки сюда, лекарь.

- Я не понимаю... Я приехал, чтобы получить...

- ... медицинские знания запада перед прибытием ко двору. Я знаю. Гильдия лекарей представила отчет. Я его просмотрела. Но Ширван никогда не натягивает на лук одну тетиву, и ты не можешь быть исключением. Он должен был приказать тебе смотреть в оба. О тебе будут судить по тому, что ты видел. Если ты вернешься к его двору ни с чем, то дашь оружие в руки твоих врагов, а они у тебя уже там есть, лекарь. Ждут тебя. Не сложно прибыть ко двору и встретить там врагов, которые тебя заранее ненавидят.

Рустем стиснул ладони.

- Я почти ничего не знаю о таких вещах, моя госпожа. Она кивнула:

- В это я верю. - Посмотрела на него, потом, словно приняв решение, тихо спросила: - Тебе кто-нибудь сообщил, что Бассания перешла границу на севере, нарушив мир?

Никто ему не сообщил. Кто мог сообщить об этом ему, чужестранцу среди людей запада? Врагу. Рустем с трудом сглотнул, его обдало холодом. Если началась война, а он все еще здесь...

Она смотрела на него.

- Всю вторую половину дня по Городу ходили слухи. Собственно говоря, я совершенно уверена, что это правда.

- Почему? - шепнул он. - ... - Почему я уверена?

Он кивнул.

- Потому что Петр хотел, чтобы Ширван это сделал, он подталкивал его к этому.

- Почему?

Выражение лица женщины снова стало другим. На ее щеках еще не просохли слезы.

- Потому что на свой лук и он всегда натягивал три или четыре тетивы. Он хотел получить Батиару, но он также хотел дать Леонту урок, показать ему, что существуют границы, что возможно даже поражение на этом пути. Разделить войска, чтобы справиться с Бассанией, было одним из способов этого добиться. И, разумеется, прекратились бы выплаты денег на восток.

- Он хотел потерпеть поражение на западе?

- Конечно, нет. - Та же слабая, почти незаметная улыбка, рожденная воспоминаниями. - Но есть способы выиграть больше, чем в одном, и каким именно способом добиваешься победы, имеет иногда очень большое значение.

Рустем медленно покачал головой.

- И сколько людей должны умереть ради всего этого? Разве это не тщеславие? Считать, что ты можешь поступать, как бог? Мы не боги. Время предъявляет свои права на всех нас.

- Повелитель императоров? - Она взглянула на него. - Это так, но разве нет способов сделать так, чтобы тебя помнили, доктор, оставить свой след на камне, а не на воде? Подтвердить, что ты... был здесь?

- Для большинства из нас - нет, госпожа. - Уже произнося эти слова, он вспомнил повара из лагеря Синих: "Этот мальчик - мое наследство". Вопль из глубины души этого человека.

Ее руки и тело скрывали простыни. Она сидела неподвижно как каменная. Сказала:

- В этом лишь половина правды, уверяю тебя. Не больше... Разве у тебя нет детей, лекарь?

Как странно, повар задал ему тот же вопрос. Второй раз за ночь он беседовал о том, что человек способен после себя оставить. Рустем сделал знак, охраняющий от зла, повернувшись лицом к огню. Он сознавал, какой странной теперь стала эта беседа, но чувствовал, что эти вопросы затрагивают саму суть событий этого дня и этой ночи. Он медленно произнес:

- Но если мы останемся в памяти других людей, даже наших собственных наследников, не значит ли это, что нас запомнят неправильно? Что знает ребенок о своем отце? Кто решает, как именно нас опишут в хрониках и опишут ли вообще?

Она слегка улыбнулась, словно он порадовал ее своим умом.

- Эта проблема существует. Возможно, летописцы, художники, скульпторы, историки... возможно, именно они - подлинные повелители императоров среди всех нас.

Рустем ощутил приятное тепло от того, что удостоился ее одобрения, но на мгновение он представил себе, какой была эта женщина, сидящая на троне, в драгоценностях, в окружении придворных, стремящихся заслужить ее одобрение.

Он опустил глаза, снова преисполнившись смирения.

Когда он поднял их, выражение ее лица было уже другим, словно этот отвлеченный разговор завершился.

- Ты понимаешь, что теперь должен быть очень осторожным? - спросила она. - Бассаниды станут непопулярными, когда о войне узнают все. Держись поближе к Боносу. Он защитит гостя. Но пойми еще одно: тебя могут убить, когда ты вернешься в Кабадх.

Рустем широко раскрытыми глазами посмотрел на нее.

- Почему?

- Потому что ты не выполнил приказ.

- Что? Царица антов? Они ведь не могут полагать, что сумею убить особу царской крови так быстро, так легко?

Она неумолимо покачала головой.

- Нет, но они могут полагать, что ты к этому моменту уже погиб, пытаясь убить ее, доктор. Тебе были даны указания.

Он ничего не ответил. Ночь, глубокая, как колодец. Как выбраться из нее? И сейчас ее голос звучал как голос человека, бесконечно искушенного в жизни при дворе правителей.

- То письмо ясно говорило об одном: что твое присутствие в качестве лекаря в Кабадхе менее важно для Царя Царей, чем твои услуги в качестве убийцы здесь, добьешься ты успеха или нет. - Она помолчала. - Ты не подумал об этом?

Он не подумал. Совсем. Он был лекарем из засыпанной песком деревушки на южной окраине пустыни. Он разбирался в лечении и деторождении, ранах и катарактах, в болезнях желудка. Он молча покачал головой.

Аликсана Сарантийская, нагая, закутанная в простыни, как в саван, прошептала:

- Тогда пусть это будет моей маленькой услугой тебе. Поводом к размышлению, когда я уйду.

Уйдет из этой комнаты? Она имела в виду нечто большее. Каким бы глубоким ни казался ему колодец ночи, ее колодец был гораздо глубже. И, подумав об этом, Рустем Керакекский нашел в себе мужество и благородство, о существовании которых даже не подозревал (позже он решил, что эти качества из него вытянули), и тихо произнес с грустной улыбкой: - Сегодня ночью я преуспел в осторожности, не так ли?

Она снова улыбнулась. Он навсегда запомнил эту улыбку. Тут послышался тихий стук в дверь. Четыре быстрых удара, два медленных. Рустем встал, окинул взглядом комнату. Спрятаться здесь ей было решительно негде. Но Аликсана сказала:

- Это, должно быть, Элита. Все в порядке. Ей полагается сюда подняться. Она ведь спит с тобой, да? Интересно, не огорчится ли она при виде меня?

Он подошел к двери и открыл ее. Элита поспешно вошла, закрыла за собой дверь. Бросила один быстрый испуганный взгляд на постель, увидела, что Аликсана там. Она упала на колени перед Рустемом, схватила его руки в обе ладони и поцеловала. Потом повернулась к кровати, все еще стоя на коленях, и посмотрела на сидящую на ней растрепанную, грязную, коротко остриженную женщину.

- Ох, госпожа! - прошептала она. - Что нам делать?

Она вынула из-за пояса кинжал и положила его на пол. Потом зарыдала.

Она уже давно была одной из лучших доверенных женщин императрицы Аликсаны. И получала удовольствие от своего положения, почти наверняка недостойного, с точки зрения Джада и священнослужителей. Смертные, особенно женщины, не должны позволять себе грех гордыни.

Но она гордилась.

Она была последней, кто не лег спать в доме, вызвалась присмотреть за очагом в нижних комнатах и погасить лампы, прежде чем поднимется наверх, в спальню бассанида. Некоторое время она сидела одна в передней, в темноте, глядя на свет белой луны за высоким окном. Слышала шаги в других комнатах первого этажа, потом они стихли, когда остальные обитатели легли спать. Она какое-то время оставалась на месте, полная тревоги. Ей следовало ждать, но она боялась ждать слишком долго. Наконец она прошла по коридору и бесшумно открыла дверь в спальню.

Она приготовила слова оправдания - не слишком удачного, - если вдруг он еще не спит.

Управляющий, нанятый в этот дом Плавтом Боносом, был знающим, но не особенно умным человеком. И все же, когда солдаты покидали дом, кое-что было сказано, - возникло недопонимание, которое могло показаться забавным, но совсем не было забавным, когда так много поставлено на карту. Слова, которые могли бы оказаться роковыми, если бы управляющий кое-что сопоставил.

Назначена огромная награда, невероятно большая, о которой весь день объявляли глашатаи по Городу. Что, если управляющий ночью проснется и его осенит идея?

Если демон или призрак явится к нему во сне? Если он поймет при свете поздних лун, что солдат у двери не седобородого доктора назвал шлюхой, а говорил о женщине наверху? О женщине. Управляющий мог проснуться, удивиться, ощутить медленное прикосновение любопытства и прилив жадности, встать в темном доме, спуститься в коридор с лампой, зажженной от своего очага. Открыть переднюю дверь. Позвать стражника городского префекта или солдата.

Это было опасно. Опасно.

Она вошла в его комнату, сама двигаясь бесшумно, как призрак, посмотрела на него сверху вниз. Он спал. Лежа на спине. Она старалась ожесточить свое сердце.

Верность, подлинная верность иногда требует смерти. Императрица (она всегда будет так ее называть) все еще находится в доме. В эту ночь нельзя рисковать. Возможно, ее обвинят в убийстве управляющего, но иногда необходимая смерть - это твоя собственная смерть.

- Моя госпожа, я не смогла его убить. Я пыталась, я пошла туда, чтобы это сделать, но...

Девушка плакала. Рустем видел, что клинок на полу рядом с ней не испачкан кровью. Он взглянул на Аликсану.

- Мне не следовало делать из тебя воина Бдительных, - прошептала Аликсана, все еще завернутая в простыни. И слабо улыбнулась.

Элита подняла глаза и прикусила губу.

- Я не думаю, что нам нужна его смерть, дорогая. Если этот человек каким-то образом проснется ночью, подойдет к двери и позовет стражника, ты сможешь пронзить его мечом.

- Госпожа, у меня нет...

- Я знаю, детка. Я говорю тебе, что нам не нужно убивать, чтобы защитить себя от этой случайности. Если бы он хотел разобраться в том разговоре, то уже сделал бы это.

Рустем, который немного больше понимал в снах и в сновидениях, не был так в этом уверен, но ничего не сказал.

Аликсана посмотрела на него.

- Доктор, ты позволишь двум женщинам разделить с тобой постель? Боюсь, это не так захватывающе, как звучит.

Рустем откашлялся.

- Ты должна поспать, госпожа. Оставайся на кровати. Я посплю на стуле, а Элита может взять подушку и лечь у очага.

- Тебе тоже надо отдохнуть, лекарь. Утром в твоих руках окажутся жизни людей.

- И я сделаю, что смогу. Мне и раньше приходилось проводить ночи на стульях.

Это было правдой. На стульях, и в гораздо худших местах. На каменистой земле с армией в Афганистане. Он был вымотан до предела. И видел, что она тоже.

- Я отнимаю у тебя постель, - пробормотала она и легла. - Мне не следует этого делать. - Она уснула, едва успев договорить.

Рустем посмотрел на служанку, которая готова была совершить ради нее убийство. Они оба молчали. Он показал рукой на одну из подушек, она взяла ее, пошла к очагу и легла. Он посмотрел на кровать, подошел и укрыл спящую женщину одним одеялом. Потом взял другое одеяло и отнес его девушке у очага. Она смотрела на него снизу вверх. Он закутал ее в одеяло.

Потом вернулся к окну. Выглянул наружу, увидел деревья в саду, посеребренные светом белой луны. Закрыл окно, задернул занавески. Ветер усилился, ночь стала холодной. Он опустился на стул. И тут окончательно понял, что теперь ему придется снова изменить свою жизнь - то, что он считал своей дальнейшей жизнью.

* * *

Он уснул. А когда проснулся, обе женщины исчезли.

Сквозь занавески просачивался бледно-серый свет. Он отдернул их и выглянул наружу. День еще не наступил, время повисло в часе от рассвета. Раздался стук в дверь. Тут он понял, что стук и разбудил его. Посмотрел на дверь и увидел, что она не заперта, как обычно.

Он уже собирался крикнуть, чтобы вошли, но тут вспомнил, где находится.

Он быстро вскочил. Элита вернула на кровать подушку и одеяло. Рустем подошел к кровати и забрался под простыни. Там остался аромат, слабый, как уходящий сон, аромат женщины, которая исчезла.

- Да? - крикнул он. Он понятия не имел, где она и узнает ли он когда-нибудь об этом.

Управляющий Боноса открыл дверь, уже безукоризненно одетый, собранный и спокойный, как всегда, манеры его оставались все такими же сдержанными. Рустем видел в этой комнате нож вчера ночью, который должен был пронзить сердце этого человека, пока тот спал. Он был так близок к смерти. И Рустем тоже, только по-другому, если бы обман открылся.

Управляющий почтительно замер на пороге, сложив перед собой руки. Но на его лице было странное выражение.

- Приношу глубочайшие извинения, но у двери стоят какие-то люди, доктор. - Голос его звучал привычно приглушенно. - Они утверждают, что они - члены вашей семьи.

Он промедлил ровно настолько, чтобы успеть набросить одежду. Растрепанный, небритый, все еще неясно различающий предметы, он промчался мимо изумленного управляющего и бросился по коридору, а потом вниз по лестнице, отбросив всякое подобие чувства собственного достоинства.

Он увидел их с первой площадки, от поворота лестницы, и остановился, глядя вниз.

Они все стояли в прихожей. Катиун и Ярита, одна открыто встревоженная, вторая скрывающая свою тревогу. Исса сидела на руках у матери. Шаски стоял немного впереди всех остальных. Он смотрел вверх неподвижными широко раскрытыми глазами, с пугающим, напряженным выражением на лице, которое изменилось, растаяло только тогда - Рустем это увидел, - когда его отец появился на лестнице. И Рустем понял в тот самый момент с абсолютной уверенностью, какая может существовать на земле, что именно Шаски был причиной, единственной причиной того, что эти четверо здесь, и это понимание нанесло ни с чем не сравнимый удар прямо в его сердце.

Он спустился с лестницы на первый этаж и мрачно остановился перед мальчиком, сжав перед собой руки, совсем так же, как только что управляющий.

Шаски смотрел на него снизу вверх, его лицо было белым, как флаг капитуляции, маленькое худенькое тельце напряжено, как тетива лука. ("Мы должны уметь сгибаться, мой малыш, мы должны научиться сгибаться, иначе мы сломаемся".) Шаски произнес дрожащим голосом:

- Здравствуй, папа. Папа, мы не можем вернуться домой.

- Я знаю, - мягко ответил Рустем.

Шаски прикусил губу. Пристально посмотрел на него. Огромными глазами. Он этого не ожидал. Ожидал наказания, весьма вероятно. ("Мы должны научиться воспринимать все проще, малыш".)

- И... и в Кабадх. Мы не можем туда ехать.

- Я знаю, - повторил Рустем.

Он действительно знал. Он также понял после того, что стало известно ему этой ночью, что Перун и Богиня вмешались в его судьбу в большей степени, чем он того заслуживал, чем был достоин. Что-то сжималось в его груди, и эта сила требовала освобождения. Он опустился на колени на пол и протянул сыну руки.

- Иди ко мне, - сказал он. - Все в порядке, малыш. Все будет хорошо.

У Шаски вырвался какой-то звук - стон, крик сердца, - и он бросился к отцу, крохотный комочек израсходованных сил, и тот крепко обнял его. Потом Рустем поднял его, не отпуская, шагнул вперед и заключил в объятия обеих жен и маленькую дочь. И наступило утро.

Они навели справки у торговых агентов купцов из Бассании на другом берегу. Один из них знал, где живет лекарь Рустем. Их сопровождающие, двое солдат, которые переправились вместе с ними через пролив из Деаполиса на рыбацкой лодке до рассвета (двое других остались в Деаполисе), ждали их на улице у дома.

Рустем приказал их впустить. Учитывая то, что он узнал, сейчас бассанидам нельзя было находиться на улицах Сарантия. Один из них, к его изумлению (а он уже думал, что теперь его ничто не сможет удивить), оказался Винажем, комендантом гарнизона в Керакеке.

- Комендант? Как это случилось? - Странно было снова говорить на родном языке.

Винаж, одетый в сарантийские штаны и подпоясанную ремнем тунику, а не в мундир, хвала Богине, слегка улыбнулся, прежде чем ответить. Его лицо выражало усталость и удовлетворение человека, выполнившего трудную задачу.

- Твой сын, - сказал он, - умеет убеждать.

Рустем все еще держал на руках Шаски. Мальчик обвил руками его шею, а голову положил на плечо отца. Он уже не плакал. Рустем бросил взгляд на управляющего и сказал на сарантийском языке:

- Можно предложить завтрак моей семье и этим людям, которые их сопровождали?

- Конечно, можно, - ответила Элита, раньше чем управляющий успел открыть рот. Она улыбалась Иссе. - Я это устрою.

Кажется, самонадеянность женщины вызвала на короткий миг раздражение у управляющего. Рустем внезапно ясно увидел картину: Элита стоит над телом этого человека в ночи с ножом в руке.

- Я также хотел бы послать сенатору записку как можно скорее. Передать мое почтение и попросить о встрече с ним сегодня утром, попозже.

Лицо управляющего помрачнело.

- Есть некоторые сложности, - прошептал он.

- Какие?

- Сенатор и его семья не будут принимать сегодня посетителей, и в ближайшие дни тоже. Они в трауре. Госпожа Тенаис умерла.

- Что? Я был вместе с ней вчера!

- Я это знаю, доктор. Кажется, она ушла к богу после обеда, у себя дома.

- Как? - Рустем был искренне потрясен. Он почувствовал, как замер Шаски.

Управляющий колебался.

- Мне дали понять, что она... сама нанесла себе рану.

Снова картинки. Из того, вчерашнего дня. Тускло освещенное высокое внутреннее пространство внутри Ипподрома, клубы пыли, плывущие в полосах света, женщина, еще более напряженная, чем он сам, стоящая перед возничим. Еще один занесенный клинок.

"Мы должны научиться сгибаться, иначе мы сломаемся".

Рустем глубоко вздохнул. Он напряженно размышлял. Боноса нельзя тревожить, но необходимо обеспечить себе защиту. Или управляющий сам должен будет организовать охрану дома, или...

Это был ответ. И очевидный ответ.

Он снова взглянул на управляющего.

- Я глубоко огорчен этой новостью. Она была женщиной достойной и милостивой. Теперь мне понадобится послать другую записку. Пожалуйста, пусть кто-нибудь сообщит действующему лидеру факции Синих, что я и моя семья и два наших спутника просим разрешения прийти в лагерь. Нам понадобится сопровождение, разумеется.

- Вы покидаете нас, доктор?

Выражение лица этого человека оставалось безупречно невозмутимым. Его чуть не убили во сне вчера ночью. Он мог бы никогда не проснуться. В это самое мгновение кто-нибудь мог бы постучать в дверь его спальни, обнаружить его труп и поднять страшный крик.

Человек никогда не сумеет до конца понять этот мир. Таким он был создан.

- Я думаю, что мы должны уйти, - ответил он. - Кажется, наши страны снова вступили в войну. Сарантий станет опасным местом для бассанидов, пусть даже ни в чем не повинных. Если Синие согласятся нас принять, мы будем в большей безопасности в их лагере. - Он посмотрел на управляющего. - Разумеется, находясь здесь, мы подвергаем опасности всех вас тоже.

Управляющий, не слишком догадливый человек, об этом не подумал. Это отразилось на его лице.

- Я прикажу передать твое послание.

- Скажи им, - прибавил Рустем, ставя Шаски на пол рядом с собой и обнимая его рукой за плечи, - что я, конечно, предлагаю свою профессиональную помощь на время моего пребывания.

Он посмотрел на Винажа, человека, который привел все это в движение однажды зимним днем, когда ветер дул со стороны пустыни. Комендант, по-видимому, знал сарантийский язык. Он понял их разговор.

- Я оставил двух человек на другом берегу, - прошептал он.

- Тебе опасно возвращаться к ним. Подождем и посмотрим. Я просил, чтобы вас приютили вместе с нами. Это место - охраняемый лагерь, и у них есть причины хорошо ко мне относиться.

- Я слышал. Понятно.

- Но я не имею права действовать от твоего имени, как мне сейчас пришло в голову. Ты привез ко мне семью неожиданно. По многим причинам я хочу, чтобы они сейчас были вместе со мной. Я очень тебе обязан и не смогу достойно отблагодарить тебя, поскольку я не знаю, чего ты хочешь. Ты вернешься домой? Требует ли этого твой долг? Или ты... не знаю, слышал ли ты о возможности войны на севере?

- Вчера ночью на другом берегу ходили слухи. Мы достали гражданскую одежду, как видишь. - Винаж поколебался. Он снял шапку из грубой ткани и почесал голову. - Я... я уже говорил тебе, что твой сын умеет убеждать.

Управляющий услышал, что они говорят на языке бассанидов, вежливо отвернулся и поманил пальцем одного из младших слуг - посыльного.

Рустем посмотрел на коменданта.

- Он необычный ребенок.

Он все еще обнимал мальчика, не отпускал его. Катиун наблюдала за ними, ее голова поворачивалась от одного к другому. Ярита осушила слезы и теперь уговаривала девочку замолчать.

Винаж все еще боролся с чем-то. Он прочистил горло, потом еще раз.