безмолвствует, уставившись в пол. Непроизвольное пошевеливание крыльев
хрящеватого носа свидетельствует, как захвачен, взволнован старик
откровенностью Онисимова.
удивлен, что они воскресают в памяти, - он продолжает излияния. Слежка за
его машиной. Мучительные думы, ожидание ареста. И решение: написать
Сталину. Копию этого письма Онисимов тоже взял с собой, покидая Москву. Из
сейфа он достает несколько страниц машинописи:
на себя полную ответственность за всю служебную деятельность моих
подчиненных..." "Никакие вредительские акты не имели места в аппарате,
которым, выполняя поручения Центрального Комитета партии, я руководил..."
И затем просьба о расследовании.
сюда прибавить. Не мог бы изменить ни одного слова.
большевик, беспощадный ко всем, кто хоть раз шатнулся, мало-мальски
усомнился в Сталине. Он знал Онисимова по армии и по Москве. Не только
знал, - они давно уже породнились. Жене Онисимова, Елене Антоновне,
Уфимцев приходился дядей. Он, конечно, мог бы резко отмести эти
родственные отношения. Не вступился же он за арестованного своего
воспитанника, прежде любимого, который в двадцатые годы, студентом,
голосовал за оппозицию. Но Онисимову верил, был убежден в его готовности
всегда, в любых условиях, исполнять волю Центрального Комитета партии,
волю Сталина, и, рискуя вызвать недовольство, раздражение Иосифа
Виссарионовича, подвергая и себя грозной опасности, положил перед ним
письмо Онисимова. Сталин начертал резолюцию: "Создать комиссию".
Онисимов ведет дальше свой рассказ. Допросы, вызов в Кремль. Мерно
прохаживающийся Сталин. Улыбка Берии, не сулящая добра Александр
Леонтьевич в подробностях воспроизводит этот грозный, исполненный почти
нечеловеческого напряжения час. И вот он, уцелевший питомец Серго, вышел
от Сталина, облеченный доверием и новым званием народный комиссар
танкостроения. Тогда он переступил некий порог, шагнул в переменившиеся
времена.
опять он исповедуется.
занавесями. Поглощенный своей исповедью, Онисимов их не раздвигает. Он так
и продолжает говорить, не впуская утреннего света, словно пребывая еще во
вчерашнем дне. Болезненно бледное лицо к утру вовсе посерело. И дыхание
словно бы без причины участилось, стало слышимым.
времен. Чего к вам они цепляются? Перед вами еще будущее.
31
Василий Данилович, магнитогорскую ниточку жизни? Впрочем, к чему
спрашивать? Разве этакое позабудешь!
полушубке, в темных бурках стоит среди курящейся бураном степи, отмахав на
машине-вездеходе добрую сотню километров из Магнитки. Мимо по косячкам
снега, заметающим дорогу, проламываются сквозь пургу грузовики, везущие в
Магнитку островерхие кучки тяжелого исчерна-фиолетового камня. Это
марганцовая руда - необходимая добавка, или, по словцу плавильщиков,
присадка, без которой, как гласила технологическая грамота, не выдашь
черного металла, что идет на снарядную заготовку, на танковую броневую
плиту.
бассейн на Украине потерян в начале воины. Остались Чиатурские рудники в
Грузии. Подвоз оттуда слаб, выходные пути с Кавказа достает, бомбит
авиация врага, отсекая бакинскую нефть и заодно обостряя, делая
невыносимее безмарганцовое удушье наших могучих заводов Востока.
несколько скудных марганцовистых гнезд. Туда были быстро переброшены
отряды горняков Магнитогорска, сборные, некрашеного теса домики,
брезентовые, со слюдяными окошками палатки. И к печам горстками
потек-поехал добытый здесь же, в Приуралье, черно-сизый камешек. Но ранняя
в тот год зима, сразу же ударившая и немилосердной стужей и буранами,
засугробила, перемела протянувшуюся по низинам и взгорьям дорогу.
был развернут эвакуированный штаб стальной промышленности, решился
воззвать к Государственному комитету обороны. Держа трубку телефона,
вслушиваясь в невнятные посвисты, шумы, будто и провода доносили завывания
вьюги, он на ногах ждал соединения, присесть было невмочь. Доложил
мужественно: не справляемся, свои возможности исчерпаны, дорога-ниточка от
марганцовистых гнезд занесена, непроходима.
были переданы наркомату стали. И пробились к отрезанным снегами горнякам,
повезли новые пригоршни черноватой сыпи в бункера многотрубного
богатыря-завода, днем и ночью расстилающего по ветру и рыжие, и с
прозеленью, и кипенно-белые, и густо-сажистые пологи.
руды, сумел еще форсировать выборку. И вернулся к себе в Свердловск. Зашел
в кабинет Челышева. Маленькие глаза академика прятались, под нависающими
сивыми бровями, в уголках тонкого рта появлялась и упархивала и опять
возникала непонятная улыбка, не то сконфуженная, не то, черт его дери,
какая. Онисимов спросил напрямик:
весь процесс.
вырвалось из уст Онисимова. Он бросил:
дали некоторый сортамент сталей, которые выдержали испытание, строго
соответствовали государственным стандартам. Сдерживая чувства, Онисимов
внимательно, придирчиво просмотрел документацию, проверил с карандашиком
формулы шихты. И все-таки у него вылетело:
грешным...
последними. Из коробки на своем чинном посольском столе Онисимов забирает
еще сигарету, снова дымит. И неожиданно называет имя человека, про
которого, как доселе казалось Челышеву, не хотел говорить:
32
торопится поведать еще многое. Порой он говорит скомкано, сбивается и,
конечно, не живописует. Однако в уме, во взбудораженных мыслях, ярко
проносятся картина за картиной. Передадим по-своему одну из них.
пустынном служебном кабинете читал и перечитывал только что полученное им
постановление Совета Министров СССР об изобретении Лесных. В первых же
абзацах этой подписанной Сталиным бумаги Онисимову объявлялся выговор.
Формулировка была резкой: "Зажим ценнейшего новаторского предложения". И
все-таки Онисимов, как он ни был уязвлен, как ни страдало самолюбие, мог с
облегчением вздохнуть. Совсем близко, словно обдав дуновением лицо,
пронеслась, просвистела гибель. Александр Леонтьевич тут вряд ли впадал в
преувеличение. Если бы раздраженный Хозяин устранил Онисимова, Берия,
конечно, нашел бы способ доконать недруга. Александр Леонтьевич отделался
лишь этими двумя строками выговора, да еще заданием: выстроить, пустить
мощный завод с печами системы Лесных.
многих передрягах, непомерным, с удивлением наблюдая, как, будто ни с того
ни с сего, вдруг сотрясаются, мелко дрожат пальцы, он в конце недели
позволил себе отдохнуть; решил провести субботний вечер и воскресенье на
даче.
располагалась в сосновом бору близ Москвы-реки. Онисимов редко наезжал в
этот загородный домик, его и по воскресеньям притягивала служба, кабинет.
Переночевав в тот раз на даче, - ее тоже, как и квартиру в Москве, чьи-то
чужие руки обставили по гостиничному, - он в воскресный жаркий полдень
Херберт Фрэнк
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Шилова Юлия