аквариума. Приезжаешь на Птичий рынок...
вынужденного объяснять спесивым профанам очевидные истины, -- ничего
дельного не бывает. Пустельга разве. Пустельга ничего не стоит.
поместил за ухо. Потом сел напротив меня, опустил руку в краге -- и филин
сошел. К широкому железному кольцу вокруг птичьей лапы крепилась прочная
бечева, намотанная на запястье перчатки. Обозначала неволю. Этот короткий и
мощный крючковатый клюв, способный, наверное, пробить темя человеку, без
труда перерубил бы шнурок одним ударом -- почему не сообразит? Или не зря
досталась филину слава тугодума, попадающего в смешные просаки? Но по стати
не скажешь.
могучим лапам и накрывал толстые плоские когти длиною в мой мизинец. Желтые,
черные и белые перья воротника складывались в размытый узор. Круглые желтые
глаза -- точь-в-точь как у давешней рыси, только без снулой затравленной
поволоки; и кисточки над бровями усиливали неожиданное сходство. Такого и
клеткой не унизишь: все в нем останется -- хищно и приспособлено для
убийства. Правда, понаблюдав еще, я нашел, что вид у него все же несколько
нелепый: уж больно важно бросал он по сторонам губернаторские взоры и лупал.
Но руку протянуть к нему я так и не осмелился.
тему, парень пустился обстоятельно рассказывать о себе, и рассказ его
строился из явно обкатанных многократно периодов, подаваемых с заученной
небрежностью, -- чувствовалось, что с птицей он разъезжает часто и привык
быть в центре внимания, маленькой звездой. В отличие от основной массы
сверстников из подмосковного рабочего поселка, он резинового клея по
подвалам в детстве не нюхал, а прибился волею судеб к образовавшемуся в
Москве клубу соколиной охоты (я подумал: надо же, лыко в строку, прямо
охотничий праздник у нас сегодня). Клуб просуществовал недолго и около года
назад был закрыт по требованию экологической организации "Гринпис". Но к
тому времени многие его члены уже профессионально, по заказам, снаряжая
целые экспедиции в разные концы страны, занимались отловом благородных
соколов на продажу -- преимущественно контрабандную, за кордон. Свои люди в
нужных конторах пишут разрешения на вывоз: проводят птиц как научный
материал или выдают за породы, не представляющие ценности. Вот он прошлой
осенью ловил для японцев в Приморье и на Камчатке, продавали через
Владивосток. Покамест он вторым номером у одного мужика, на самостоятельные
дальние поездки ему еще денег не хватает. Но тут главное -- клиентура, и он
сейчас налаживает связи, подбирает свою, для начала среди перекупщиков.
Благо из техникума его теперь выгнали за прогулы, и учеба эта тупая больше
над ним не висит, можно наконец взяться за дело серьезно. Он знает в
Подмосковье два сапсановых гнезда и летом заберет птенцов, вставших на
крыло. Планирует выручить за них достаточно, чтобы отправиться самому, с
парой помощников, в Восточную Сибирь. Почему именно туда? Есть у него мечта:
белый кречет. Великая редкость оный сокол и тянет на большие тысячи
долларов.
совсем совесть не позволяла. Поэтому я укоряюще подытожил:
палец; филин открыл клюв, и Андрюха палец отдернул. -- На мышей?
летает не очень быстро... -- да никому и в ум не приходило его испытывать,
больно дурацкая была бы идея. Предназначен для души. Хотя в природе
действует умело. Мыши мышами и суслики -- их он, точно, предпочитает, -- но
бьет и утку, и глухаря. Зайца бьет. Когтищи-то не зря у него.
него покупаю. Он и доволен. Ему нравится головы им отрывать.
Погоди, кролики -- живые, ты имеешь в виду?
пальцами сжатый кулак, -- р-раз... Потом клюет, с горла. Интересно глядеть,
когда свыкнешься. Мамаша у меня никак не может. А чего такого -- хищник, ему
положено.
впечатление: пугал нас, короче говоря, как старушек в буклях, -- и
отслеживал результат. Но, правдивый или вымышленный, описанный им способ
умерщвления кролика что-то напоминал мне, причем ассоциации были культурного
порядка, -- рисунок, кадр, символ?.. Разговор заглох. Пассажиров не
прибавлялось. Андрюха потер лоб, разгладил глубокомысленные морщины и опять
отрешился, прижавшись к стеклу. Наконец я вспомнил: хрестоматийный иероглиф
с таблички фараона Нармера, объединителя царств: "Царь взял шесть тысяч
пленных" -- его печатают в любом учебнике по древней истории. Горизонтальный
прямоугольник, оканчивающийся человечьей головой: как бы пленник,
поверженный лицом в землю, -- и сокол, олицетворение царя, одною лапою
поправ его, вздергивает другой ему голову вверх за узду.
выбежал в последний момент, подхватив птицу с боков ладонями, будто тащил
чучело. Филин весь вытянулся, как петух на прилавке. Электричка тронулась,
но сразу же за платформой встала -- должно быть, на красный сигнал. Парень
шагал пешеходной дорожкой параллельно полотну, мимо покосившейся зеленой
голубятни, мимо угольной кучи возле кирпичной котельной и ангаров, похожих
на половины распиленных вдоль огромных алюминиевых труб. А поравнявшись с
нами, с нашим окном, -- но не для нас, потому что нас уже и тени не осталось
в его мыслях, -- вдруг резко подбросил филина в воздух. И тот, еще не
расправив крыльев, столбиком, как сидел на руке, на миг словно застыл,
раздумывая, между белой землей и тусклым небом, затем медленно перевалился
на грудь, сделал несильный пробный мах, еще один и пошел -- парень кольцами
скидывал бечеву с запястья -- набирать высоту. Я подвинулся к окну, нагнулся
и следил за ним. Филину открывался теперь выработанный карьер, роща и
пустошь и дальше -- тяжелые и темные кучевые дымы больших пригородов; а
здесь, за лесополосой и пригорком, -- корпуса старенькой фабрики и
трехэтажные жилые дома: если поселишься в них, начнет и тебе сниться из ночи
в ночь бегущая из-под резца стружка. Неволя не тяготила его. Он знал простые
вещи. Что жизнь бывает выносима и невыносима. И первое -- слишком большая
удача, чтобы ею поступаться, променяв на что-то неведомое. Филин оценил
землю под собой: вытоптана и бесплодна. Необитаема. Но все же упал несколько
раз на несуществующие цели, сбрасывая напряжение инстинкта, словно
электричество с оперения. Потом, уже пустой и безразличный, закладывал
широкие круги, натягивая веревку, -- так натягивает корды модель аэроплана.
Образ другого края, где все было иначе и охота шла не на призраков,
давным-давно филина не тревожил, истерся в его птичьей памяти. И только
направление, точный азимут на те североуральские леса, в которых филин
некогда появился на свет, некий орган ориентации у него в мозгу, совершенный
внутренний компас держал по-прежнему неизменно и указывал отовсюду. А там
мело сейчас, уже какую неделю наползали от севера, с океана, цепляя брюхом
еловые верхушки, набухшие снегом тучи. В деревнбях, засыпанных по коньки
приземистых низких крыш, ханты и манси вели учет запасу вяленой нельмы,
курили соскобленный со стен голубоватый мох и смотрели в огонь, глотая
высушенные летом мухоморы -- чтобы увидеть возвращающимися своих богов,
танцующих с тамбурином в славе из весенних цветов и молодой листвы.
Удавалось редко.
яркие находки.
Если не ошибаюсь, я купил на них у спекулянта в "Детском мире" четырехосный
спальный вагон для двенадцатимиллиметровой немецкой железной дороги. Эта
железная дорога была моей страстью. Миниатюрные паровозы и вагоны, мосты и
шлагбаумы, дома и платформы, воспроизводившие в точности все необходимые
оригиналу внешние детали и надписи (а в дорогих моделях -- даже видимые
через окна части интерьера), вызывали у меня сладкий трепет. Часами я
перекладывал и рассматривал свою небогатую коллекцию. На уроках вместо
конгруэнтных треугольников вычерчивал в тетрадях сложные планы путей, схемы
соединения управляющих контактов и реле, которые должны будут автоматически
переводить стрелки, открывать-закрывать семафоры.
свободного пространства, а его-то в нашей двухкомнатной квартирке и не
хватало катастрофически. Максимум, что я мог время от времени здесь собрать,
-- примитивное кольцо с одним-двумя ответвлениями. Убожество своих
обстоятельств я преодолевал, по-детски легко переходя на иной уровень
реальности: снимал с полки атлас, заложенный на карте Канады -- чем-то она
полюбилась мне больше других, -- и поезд мой катился уже не от батареи к
дивану и обратно, а из Ванкувера в Галифакс с остановками по всем
обозначенным пунктам для смены локомотивов и переформирования состава: в
Калгари ждали цистерну "Шелл" и контейнеры, из Виннипега в Оттаву отправляли
фирменные двухосники "Мартини" и "Чинзано". В кровати, перед сном,
повернувшись к стене и накрывшись второй подушкой, я мечтал, что однажды
каким-нибудь чудом у меня заведется отдельная комната (в чем не полагалось
сомневаться, ибо на этой вере держался весь мой внутренний мир), и тогда я
построю большой стационарный макет с прихотливым ландшафтом из папье-маше,
тоннелями, эстакадами, разъездами и многопутевым вокзалом. Такие макеты
демонстрировали на ежегодных выставках в Доме железнодорожника солидные
дядьки, игравшие в милые моему сердцу игрушки вполне самозабвенно, -- ходили
Шилова Юлия
Семенова Мария
Афанасьев Роман
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман