Чтение 28–й страницы книги ~Капитан и Враг~

- Он не мог уехать далеко, - сказал он. - Явно намерен сегодня
вернуться. - И он протянул мне скомканную пижаму, лежавшую на диване.

- Это я тут спал, - сказал я. - Это моя пижама.

- А-а! - Он не огорчился, успев за это время перевернуть подушку на
кровати. - В таком случае эта - его. Все равно выходит так на так. Он
рассчитывает вернуться.

- Вы этому рады?

- Да, потому что куда легче наблюдать за ним, когда он тут. Я полагаю,
он полетел обычным маршрутом. Над Коста-Рикой. Затем пересечет границу и
сбросит оружие где-нибудь в районе Эстели, где особенно сильны сандинисты.

- Я что-то не пойму, о какой вы говорите стране.

- Посмотрите-ка в гардеробе, а я проверю ведро для мусора.

Я повиновался. Мне самому было интересно. Никогда еще я так близко не
соприкасался с деятельностью Капитана, благодаря которой мы с Лайзой
вполне уютно жили столько лет. Чем-то близким к "информации", как любил
это называть мистер Квигли, можно считать лишь прочитанную мною строчку в
"Телеграф", где говорилось о "мужчине с военной выправкой", спросившем у
ювелира, как пройти на Бэкстер-стрит. Бэкстер-стрит, а теперь Эстели - два
неведомых мне места, упоминание о которых отделяло друг от друга несколько
лет.

- А где это - Эстели? - спросил я.

- Я же говорил вам. Там, где у гвардейцев Сомосы наиболее слабые
позиции, а у сандинистов - наиболее сильные.

- О какой стране вы все-таки говорите?

- До чего же вы, видно, невежественный малый. Неужели вы не знаете, что
в Никарагуа идет "гражданская война? Ну ладно, помогите мне хотя бы и
проверьте гардероб.

- Там нет ничего. Только костюм и несколько рубашек.

- А в карманах?

- Ничего, - солгал я, ибо там было письмо, которое я сунул в один из
своих карманов, даже не взглянув на адрес. Я ведь еще не служу у мистера
Квигли, сказал я себе. То, что он предоставил мне комнату на одну ночь,
даже без скромного завтрака, еще ни к чему не обязывает.

- Он явно планирует вернуться, - сказал мистер Квигли, - но, может, нам
еще удастся перехватить его до того, как он улетит. Мне сказали, что он
вышел из отеля всего полчаса назад. Не мог он далеко уехать на этом своем
старом "рено", да и большой арсенал на нем не увезешь. Разве что несколько
гранат. А они едва ли пригодятся против танков, которые США поставляют
Сомосе. Так что не презирайте финансовую информацию. Это штука удивительно
сложная. Кстати, насчет английской марки на письме. Вы говорите, его жена
умерла - так кто же ему пишет? Впрочем, сейчас не это главное. Надо ехать
- и быстро. Если мы перехватим его и обнаружим в самолете противотанковые
гранаты, я не представляю себе, как полковнику Мартинесу удастся замять
без скандала это дело. А скандал будет очень на руку янки - как и моей
газете, конечно. Любая газета любит скандал.

- Но куда же вы хотите ехать?

- К его самолету, конечно. Вы ведь знаете, где он держит его.

Душная ночь, проведенная в маленькой гостинице, где не открывалось окно
и была такая жесткая подушка, не уменьшила моей злости против Капитана,
так что я не стал медлить. Я готов был заработать награду.

Вот теперь "мерседес" мистера Квигли произвел на меня впечатление.
Когда он встретил меня в аэропорту, я был до того измотан, что не обратил
на машину внимания. Сейчас же я сел рядом с ним и несколько неуверенно
стал давать указания - через большой мост, мимо военных бараков Зоны, мимо
церквей, полей для гольфа, роскошных вилл, затем снова по настоящей
Панаме, пока мы не доехали до карты несуществующего города.

- Тут - помедленнее, - сказал я мистеру Квигли. - Скоро будем
сворачивать.

Он покорно слушался меня, но думал о своем. Он сказал:

- Если мы его схватим, скандал разразится такой, что может полететь
договор о канале. Сенат будет счастлив.

- Какой договор, о каком канале?

Он пропустил мимо ушей мой невежественный вопрос.

- И конгресс - тоже. - И добавил: - Это письмо с английской маркой.
Прочтите-ка мне его, пока мы едем.

- Не думаю, чтоб Капитану понравилось, если я вручу ему вскрытое
письмо.

- Я сильно подозреваю, что мы опоздали. Возможно, мы никогда больше его
не увидим. Ну да ладно. Поступайте как знаете. Не вскрывайте письма, пока
мы не доберемся до его - как это называется? - взлетной полосы. А вернее
сказать - улетной. Если его там нет, уже не будет оснований не вскрывать
письма. Ведь даже если он вернется, как он узнает, что оно вообще было.

- Оно не может представлять для вас интерес. Я узнал почерк на
конверте. Оно от покойницы.

- От покойницы?

- От Лайзы.

- А-а, в таком случае забудем о нем. Мистер Смит ведь знает, как долго
письма идут до Панамы.

- Стойте. Я почти уверен, что это здесь.

Я увидел в кустах следы от шин "рено". Мы поехали, подскакивая, по
оставленной ими колее, пока не увидели взлетной полосы и пустого сарая.

- Боже мой! - воскликнул мистер Квигли. (Я ни разу не слыхал, чтобы он
употребил более сильное выражение.) - Ну и дорога! Не хотелось бы мне тут
ехать... или взлетать... с грузом противотанковых гранат. - Какое-то время
он сидел, уставясь в пустоту, затем включил мотор. - Мне надо назад -
послать телеграмму.

- Информацию финансового характера?

- Вы недалеки от истины - можно назвать это и так, - с обычной своей
осторожностью ответил он.

В угрюмом и мрачном молчании он повез меня назад, а я раздумывал,
пользуется ли он в своих телеграммах кодом - возможно, самым простым, из
какой-нибудь книги, о чем я мальчишкой читал в одном романе о шпионах.
Шпион и те, кому он передает информацию, выбирают фразу из заранее
согласованной книги - скажем, из полного собрания сочинений Шекспира, что
дает широкий выбор строк, и на основе этой фразы и порядка слов в ней
устанавливается код. Я пытался представить себе, какую книгу выбрали бы
мистер Квигли и его американские друзья. Не Апдайка. У Апдайка слишком
короткие фразы, и код легко разгадать. Возможно, мистер Квигли выбрал бы
большой классический роман, вроде "Унесенных ветром".

Подъехав к отелю "Континенталь", мистер Квигли нарушил молчание.

- Вам нечего смущаться, - сказал он. - Номер, который вы делили с
мистером Смитом, все еще числится за ним. Вы можете даже спать на кровати.
Я сразу же позвоню, как только что-нибудь узнаю.

Когда я брал ключ у портье, он сказал мне:

- Тут вашему отцу звонили по телефону и оставили поручение.

Я прочел в лифте: "Просьба позвонить в Бюро полковника Мартинеса". Ну,
подумал я, полковнику Мартинесу придется долго ждать, пока ему позвонят.

Два непрочитанных письма, лежавших в кармане, не давали мне покоя, и,
оставшись один, я первым делом вскрыл то, что было адресовано мне. Сначала
из конверта выпали чек и авиабилет, а потом уже письмо. Оно поразило меня
своей длиной, а по мере того, как я читал, и содержанием. Капитан столько
лет носил это в себе, а теперь что-то побудило его высказаться, и этим
"что-то" была, конечно, смерть Лайзы.

"Джим, ты ежедневно врал мне со времени твоего приезда и одному богу
известно, почему вдруг перестал. По всей вероятности, ждал, чтобы я нашел
тебе работу, устроил тебя и ты продолжал бы жить на мой счет, как жил на
мой счет все эти годы. А я ведь содержал тебя ради Лайзы, теперь же Лайза
умерла. И я не желаю больше видеть тебя - слишком много связано с тобой
воспоминаний о Лайзе. Оставляю обратный билет до Лондона и чек, который
поможет тебе продержаться, пока ты не найдешь работы дома, недели две-три
- надо только получить по нему до отъезда отсюда. А здесь тебе не место.
Но последний мой тебе совет и мой последний долг по отношению к тебе -
предупреждаю: держись подальше от этого Квигли. Мне очень жаль, что я
попросил его встретить тебя, но он оказался под рукой, а он всегда готов
оказать мне мелкую услугу. Таким путем он поддерживает со мной контакт, и
за это ему платят его хозяева, черт бы их всех побрал. Они из меня ни на
пенни ничего не выудили.

У тебя нет никаких оснований верить мне. Я хорошо это знаю. Я тоже
врал, но никогда не врал тебе или - что бы там ни говорил тебе Сатана -
Лайзе; врал я только фараонам. Я знаю, это черно-копотная история. Я начал
красть не для того, чтобы разбогатеть. Крал без всякой цели. Это была для
меня игра, рискованная игра, вроде рулетки. На войне привыкаешь к
опасности, начинаешь даже получать от нее удовольствие. В том немецком
лагере мне было до смерти тошно от отсутствия риска, а когда я перебрался
через границу, было до смерти тошно от мира и покоя, царившего в испанском
монастыре. Когда я вернулся в Англию и стал учиться летать, это тоже было
очень легко - все равно как учиться вождению. А потом не успел я подняться
в воздух - как наступил мир. Никакой опасности. Никакого насладительного
волнения. И я начал красть. Это меня забавляло, пока я не встретился с
Сатаной и не увидел в больнице несчастную Лайзу, у которой по веленью
Сатаны убили ребенка, а она так хотела его иметь. Не знаю, была ли она в
самом деле так уж привязана ко мне. Она была девчонка честная, и не думаю,
чтоб когда-нибудь стала употреблять слово "любовь", раз она ее не
чувствовала. С тех пор я вел опасную игру только ради нее, чтобы она могла
спокойно жить, когда меня не станет. Когда ты сказал мне, что она умерла,
я понял, что больше ей не нужен. Я никогда не рисковал, - после того, как
встретил Лайзу, но сейчас все мои обязательства кончились. Я благодарю
Бога, если он существует, за то, что он даровал мне хотя бы это. Я не
горюю - ничего плохого теперь уже с Лайзой не случится, она свободна, и я