телками из каждой ноздри он водит над дымящейся, булькающей посудиной:
пар капельками оседает на его подпаленных усах, а капельки, покуда он
помешивает свое варево, медленно застывают, превращаясь в твердые проз-
рачные бусины. Со всех сторон сползаются муравьи. Густой чад нехотя сте-
лется по мху, застревает в папоротнике. Под косыми лучами переменчивого
лесного солнца большая куча искристых камней - кто бы это мог их нава-
лить? - наперебой вопит на разные голоса: пи-и-и! пи-и-и! пи-и-и! Каша
над пламенем уже подгорает, но по рецепту она и должна подгорать. Нем-
ножко загара ей не повредит. Теперь раскладывается и слегка намазывается
маслом пергаментная бумага. Наконец, руки берут сковороду: вязкое, лени-
вое тесто, коричневое и пузырчатое, растекается, словно лава, по перга-
ментной бумаге, тотчас же покрываясь стеклянистой корочкой, даже борозд-
ками от внезапного холода, и темнеет. Торопливо, пока не застыла, нож в
руке старшего преподавателя разделяет лепешку на квадратики со среднюю
карамельку величиной; ибо снадобье, над которым старший преподаватель
Освальд Брунис колдовал в самых глухих дебрях Заскошинского бора где-то
между криками "сестренка!" и стрекотом сороки, есть не что иное, как
мятные леденцы.
тей исчерпался. Потому что его котомка всегда полным-полна пакетиками,
кульками и коробочками. Потому что в пакетиках и кульках, коробочках и в
бутылке у него всегда наготове мята и сахар, имбирь, анис и кислый аммо-
ний, пиво и мед, перец и баранье сало. Потому что он из крохотной коро-
бочки - это его фирменный секрет! - посыпает остывающую леденцовую массу
толченой гвоздикой: теперь благоухают лес и грибы, черника, мох и пышная
многолетняя хвоя; папоротники и смолы силятся заглушить этот аромат - да
где там, сдаются. Муравьи сбегаются как безумные. Змеи во мху покрывают-
ся карамелевой глазурью. Сорока кричит иначе: пор - ее перья - склеи-
лись. Как теперь искать сестренку? На сладкой или на кислой тропинке? И
кто там плачет в кустах и хлюпает носом, потому что весь подгорелый чад
шел прямо на него? А узелок не иначе маку объелся, коли был тише воды,
ниже травы, когда учитель - видать, у него вместо ушей жернова - черен-
ком ложки с жутким скрежетом принялся соскабливать со сковороды прилип-
шие остатки карамели.
лины между камнями, старший преподаватель Освальд Брунис, собрав в при-
горшню, отправляет под свои и без того сладкие усики: рассасывает, прич-
мокивает, смакует. Сидя возле сникшего, устало долизывающего золу кос-
терка, он липкими пальцами, то и дело давя по пути отовсюду лезущих му-
равьев, ломает теперь уже твердую, стеклянно-коричневую лепешку, что ле-
жит на промасленной пергаментной бумаге, примерно на пятьдесят заранее
намеченных квадратиков. Этот леденцовый лом вместе с застывшими в нем,
как в янтаре, муравьями он ссыпает в большой голубой пакет, где до варки
карамели у него был сахар. Теперь все - сковорода, смятые пакеты и куль-
ки, пакет с пополненным запасом сладостей, жестянка с крышкой, пустая
бутылка, а также крошечная коробочка с толченой гвоздикой отправляется
обратно в котомку, туда, где уже сложены искристые камушки. А хозяин ко-
томки уже на ногах и держит покрытую коричневой карамелевой корочкой
ложку в своем учительском рту. Вот он уже шагает по мху в своих шнуро-
ванных башмаках и бисмарковской шляпе. После себя он оставляет только
промасленную бумагу и мелкие крошки леденцов. А вон уже и ученики - гал-
дя и мелькая между разрозненными стволами рощи, идут напролом по чернич-
нику. Малыш Пробст плачет - он напоролся на гнездо лесных ос. Шесть его
ужалили. Теперь четверо одноклассников его несут. Освальд Брунис при-
ветствует своего коллегу, старшего преподавателя Малленбрандта.
крики, смех, строгие голоса учителей-мучителей, три раза прокричала со-
рока. Пор - снова упало ее перо. Тогда Биданденгеро вылез из своего кус-
та. И остальные гакко - Гашпари, Гита и Леопольд - выбрались из кустов,
соскользнули с деревьев. Около промасленной бумаги, служившей прокладкой
для карамелевой лепешки, они встретились. Бумага была вся черная от му-
равьев и двигалась по направлению к Польше. И цыгане решили последовать
примеру муравьев: бесшумно ступая по мху, стремительно раздвигая папо-
ротники, они поспешили в южную сторону. Последним, мелькая меж стволов и
уменьшаясь в размерах, шел Биданденгеро. И тихое хныканье - словно узе-
лок у него за спиной, этот кулек с младенцем, эта голодная беззубая кро-
ха, сестренка, словно она плакала, - он тоже унес с собой.
спустя после таинственной варки леденцов случилось вот что: Вальтер Ма-
терн на поле подачи расставил ноги пошире и против обыкновения - да и то
только потому, что Хайни Кадлубек сказал, что он, Вальтер, одни свечи и
бьет, а вот дальние мячи ему слабо, - запустил дальний мяч, да такой,
что он перелетел через обе "метки", через весь ромб поля и через бедный
водой, но богатый лягушками плавательный бассейн. Словом, Вальтер Матерн
запустил мяч в лес. И пришлось ему, покуда Малленбрандт не пришел и не
начал пересчитывать мячи, перемахнуть через сетчатый забор и отправлять-
ся на поиски.
уже смотрел под каждым папоротником. Возле старой лисьей норы - он знал,
что нора пустая, - он опустился на колени. Засунул в нору сук и давай
шуровать в темной, жуткой дыре. Он уже собрался улечься на живот, чтобы
засунуть руку в нору по самое плечо, как вдруг крикнула сорока, полетело
сорочье перо и мяч стукнул его по спине: который же это куст мячом кида-
ется?
покачивалась, потому что человек беззвучно смеялся. Розовый кончик языка
трепетал в беззубом рту. Потертый шнур тяжело вдавился в ткань рубахи на
левом плече. На шнуре спереди были нанизаны три ежа. Кровь капала с их
острых носиков. Когда мужчина слегка повернулся, Вальтер увидел, что
сзади на том же шнуре у него, будто для противовеса, привязан мешочек.
Длинные, маслянисто-черные волосы на висках мужчина заплел в толстые,
упругие косички. Так делали еще цитенские гусары.
А где вы живете? А у вас правда такое чудное имя? А если лесник вас пой-
мает? А правда, что цыгане?.. А перстень на мизинце? А узелок спереди?..
ся. Сказал, что ему срочно надо на фабрику без окон. Там господин учи-
тель. Ждет дикого меду для своих леденцов. У него для учителя блестящие
камешки и еще есть один подарочек.
шиться и куда направиться. Наконец он уже собрался было двигать обратно
к сетчатому забору, на поле, - игра ведь не кончилась, - как вдруг из
кустов колобком выкатился Амзель, вопросов не задавал, и так все слышал,
рвался только в одну сторону: за Биданденгеро. И друга тянул за собой.
Они пошли следом за человеком с ежами, и, когда теряли его из виду, им
помогали алые капли крови на папоротниковых метелках. По этому следу они
и шли. А когда ежики на шнурке у Биданденгеро перестали окликать их сво-
ей кровью, им стала верещать сорока: пор - и где-то впереди мелькало со-
рочье перо. А лес становился все гуще, смыкался все плотней. Ветки хлес-
тали Амзеля по лицу. Вальтер Матерн наступил на красно-белый мухомор,
поскользнулся, упал в мох и зубами уткнулся в кочку. Окаменелая лиса.
Деревья корчат рожи. Паутина прямо в лицо. Пальцы в смоле. У коры кисло-
ватый привкус. Наконец лес чуть расступился. Солнечный свет, словно по
ступенькам, спустился и упал на сложенные учителем камни. Послеполуден-
ный концерт: гнейсы, прореженные авгитом, обманка роговая, сланцы, слю-
да, Моцарт, гермафродиты-кастраты от "Господи, помилуй!" до поочередного
"Dona nobis" - многоголосое "пи-и-и!", но учителя в бисмарковской шляпе
здесь нет.
лишь когда буки за опушкой снова сомкнулись и закрыли небо, они ее обог-
нали: черная от муравьев, она тоже куда-то двигалась. Муравьи торопились
переправить ее через границу, как Биданденгеро своих ежей. Но безнадежно
отставали - что муравьи, если даже наши друзья отставали тоже, тщетно
пытаясь нагнать сорочье перо, которое и звало, и дразнило, и посмеива-
лось: сюда! вот оно я! сюда! Вброд через папоротники, по пояс. Мимо ак-
куратных, чистеньких буковых стволов. Сквозь лучи зеленых лампад под ку-
полом леса. Пропал, мелькнул, снова исчез - Биданденгеро, вон он. Но уже
не один. Сорока созвала других смугляков. Здесь Гашпари и Гита, Леопольд
и цыпка Гиты, цыпка тетя и Леопольдова цыпка, словом, все они здесь,
гакко, старьевщики-барахольщики и лесные гусары, собрались под буками в
тихом папоротнике вокруг Биданденгеро. А цыпка Гашпари притащила за со-
бой Бороду - так звали козу.
ду, то есть козу, вышли из леса. От последних деревьев они сразу нырнули
в высоченную, в человеческий рост, траву ровной, без единого деревца, к
югу протянувшейся лощины: а посреди лощины, в волнах зноя, как мираж,
стоит фабрика.
постройка, воротники черной гари вокруг зияющих проемов окон. Наполовину
разрушенная труба выставила в небо свою выщербленную челюсть. Но все же
стоит, не падает, и высотой, похоже, поспорит с буками, что сплошной
стеной обступили лощину. При этом труба не кирпичная, хотя в этих местах
Корнев Павел
Максимов Альберт
Корнев Павел
Мичурин Артем
Юрьев Сергей
Сертаков Виталий