надо.
безвинного? Я же ничего не сделал!
видно, все для него и решится. И последнее слово будет за этим сержантом.
Но почему бы не вступиться за него Зоське? Почему она молчит, как воды в
рот набравши? Ведь эти его видят впервые и по наговору принимают за
какого-то агента, но ведь она может сказать, что он не агент. Ведь он
партизан! Из той же Липичанской пущи, из того же отряда, что и Зоська.
Почему же она не заступится за него? Неужели она не понимает, что они
надумали с ним сделать?
воевать буду. Мало ли что между нами случилось! При чем же тут они? Скажи
же им, Зося!
редкими былинками снег, и сержант вдруг вспомнил:
перебежать собрался.
недоразумение...
понимать?
Послушав тебя?
поругались. Ведь я... Ведь мы полюбовно. Зося, скажи им. Что же ты
молчишь? Ведь они хотят меня застрелить!
расхристанной фигуре, потом взглянула поодаль на троих партизан. Видно,
она колебалась, и сержант, которому стало надоедать это разбирательство,
крикнул:
смекнул, что от ее ответа будет зависеть, жить ему или умереть тут же. Но,
будто окаменев лицом, она продолжала молчать.
Пусть убивают! За мою любовь...
привычным движением плеча скинул в руку автомат. Обветренные губы Зоськи
вздрогнули, и, словно боясь не успеть, она пролепетала:
Какого черта ты нам мозги там мутила? То кричала: перебегать надумал, а
теперь наоборот. А то вот - обоих, к чертовой матери...
взрыв гнева, сержант заколебался и надо не дать ему вновь обрести
уверенность. - Товарищ сержант, я же говорил... Развяжите меня, я докажу.
Ей-богу! Ведь я свой, советский...
развяжите! Ну и женская логика! Ладно, что ж, действительно... Пачкаться
тут об него. Пашка! - кивнул он толстому. - Развяжи! Но имей в виду, чуть
что - сразу очередь в спину. Я цацкаться не люблю, японский городовой!
развязал сзади веревку. "Как здорово, черт возьми, иметь руки
несвязанными, - подумал Антон. - Словно обрести свободу". Но свобода была
еще не полная, хотя и появилась надежда. Быстро успокаиваясь, Антон надел
в рукава кожушок, тщательно застегнул его на все пуговицы.
придем, разберутся, тогда и получишь.
Антон. - Ну что ж, пусть пока так. Еще неизвестно, голубчики, как вам
удастся пройти мимо немцев. Это еще мы посмотрим..."
с Пашкой уже стояли в готовности двинуться, Антон тоже теперь не медлил,
только Зоська что-то замешкалась.
я куда поведу? Что я скажу там? Нет, сперва дойдем до Липичанки,
разберемся, а потом куда хошь. Хоть в Берлин к Гитлеру!
ну марш! Салей - вперед!
тронулся Антон. Сержант, выждав, пропустил вперед себя Зоську, толстяка
Пашку и сам пошел замыкающим.
Зоська, снова шагая по склону вслед за Антоном. Ей так не хотелось
тащиться неизвестно куда, беспокойство за невыполненное задание охватило
ее с новою силой.
усложнила до крайности. Конечно, у нее не хватило опыта, знаний, а больше
всего - характера, простой человеческой твердости. Она уже раскаивалась,
что заступилась за Антона, наверно, теперь без него было бы легче,
наверное, он заслужил того, чтобы его расстреляли. Но в судьи ему она не
годилась, она вообще никому не годилась в судьи, потому что сама во многом
чувствовала себя виноватой. К тому же в случае с Голубиным она не была
лицом беспристрастным, скорее заинтересованным, и теперь, когда немного
поостыла от происшедшего ночью на хуторе, почувствовала, что честнее будет
устраниться от этого малоприятного дела. Вот приведут в отряд и пусть
тогда его судят. На то есть начальство, товарищи, люди поумнее, а главное
- более решительные, чем она. Зоська не хотела больше связываться с ним и
его судьбой. Хватит с нее того, что у них уже было.
равнинный сосновый лесок. Идти было легко. Еще не старые, редкие, без
подроста сосенки, хотя и плохо скрывали людей, зато позволяли хорошо
видеть вокруг. Салей впереди беспрестанно крутил головой, но, кажется, в
лесу было пусто. Они все молчали, только смотрели и слушали. Но лесок
скоро кончился, впереди опять раскинулось притуманенное пространство поля,
и Салей, не дойдя шагов двадцать до опушки, остановился.
молодой сосенкой. Впереди в поле что-то происходило, кажется, там были
люди, но отсюда Зоська ничего еще не могла увидеть и следила только за
тем, как сержант сторожко наблюдает из-за сосенки. Возле нее, скинув к
ноге немецкий карабин, стоял толстяк Пашка. Тревожное беспокойство Зоськи
за невеселые свои дела слегка унялось, вытесненное тревогой другого рода,
тем более что теперь все зависело от этих людей, она же была лишена и
возможностей и инициативы и ничего предпринять не могла.
низкорослой сосенке. - Вон, видите?
Зоська увидела там людей, лошадей с повозками, очевидно, там проходила
дорога, и люди зачем-то остановились на ней и ждали. С этой стороны, от
поля, дорогу и людей слегка прикрывала редкая березовая рощица, сквозь
которую, однако, просматривалось все на дороге. Откуда-то справа в ту
сторону бежала наискосок невысокая насыпь железной дороги с рядом
телефонных столбов и жиденькой полоской кустарника. Наверно, это и была та
самая "чугунка", о которой говорил в овражке Салей.
боец, а не человек под арестом. - Только перебежками надо.
свирепо поправил его сержант.
первым. За мной - ты! - указал он на Антона. - Потом Пашка и ты, - ткнул
он пальцем в Зоську. - Салей, будешь последним. В случае чего - огонь и
рывком в лес. Понятно?
сторону железнодорожной линии. В леске их не было видно, но лесок не
достигал железной дороги, опушка скоро свернула в сторону, впереди был
голый участок поля, который предстояло переходить в открытую. Сержант
раздосадованно помянул японского городового, помедлил, и Зоська подумала:
пошлет кого-нибудь первым. Но не послал. Оглянувшись по сторонам и слегка
пригнувшись, помчался по полю сам. За ним, так же пригнувшись, широко
засигал по снегу Антон. Пашка-толстяк выждал пожалуй, больше, чем
требовалось, и, когда сержант уже достигал невысокой железнодорожной
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Кервуд Оливер Дж.