Чтение 28–й страницы книги ~Только обгон~

особенно в Париже, девчонок, восторгов, возвращений, развлечений и
неизвестной своей будущности, или счастливой и совершенной любви, чего-то
такого, а может просто Триумфальной Арки. И какие бы представления о
Франции или о Париже не грезились американцу, в особенности никогда там не
бывавшему, все они посещали и меня: - и даже о Жане Габене сидящем
покуривая на крыле раздолбанной машины на автомобильной свалке, скривив
губы в героическом галльском "Ca me navre"24, что заставляло меня
трепетать как подростка при мысли обо всей этой Франции в дымке, Франции
истинной подлинности, или даже о мешковатых штанах Луи Жувэ поднимающегося
по лестнице дешевого отеля, или банальная мечта о длинных ночных улицах
Парижа полных радостных передряг в духе какого-нибудь фильма, о внезапной
прекрасности влажного плаща с беретом, вся эта чепуха, совершенно
испарившаяся когда следующим утром я увидел ужасные известково белые холмы
Марселя в тумане, и мрачный собор на одном их них заставивший меня
прикусить губу будто я забыл собственное дурацкое воспоминание. Даже
солдаты были печальны, спускаясь вереницей с корабля в таможенные будки,
после того как несколькими нудными каналами мы пробрались к нашему
причалу. Воскресное утро в Марселе, куда ж теперь нам податься? Кого-то
ждет пышная гостиная, кого-то бильярдная, кого-то комната на втором этаже,
вверх по лестнице загородного домика возле шоссе? Кого-то квартира
третьего этажа. Кого-то кондитерская лавка. Кого-то дровяной склад
(угрюмый, как дровяные склады на рю Папино в Монреале). (На первом этаже
того загородного домика живет зубной врач). Кого-то наверное даже длинная
нагретая солнцем стена в бургонской глуши, ведущая к тетушкам в черном,
строго разглядывающим тебя сидящего в их гостиной? Кого-то Париж? Кто-то
будет продавать цветы на Лез-Аль пронзительными зимними утрами? Кто-то
станет кузнецом неподалеку от рю Сен-Дени и шлюх в черных мехах? Кто-то
будет днями бездельно слоняться в районе киношных шапито рю Клинанкур?
Кто-то насмешливо балясничать по телефону из ночного клуба на Пигаль, пока
на улице сыпет дождь со снежной крупой? Кто-то станет грузчиком в темных
винных погребах рю Рошешуар? На самом деле я этого не знаю.
Я сошел с корабля один, с моим большим рюкзаком, в сторону Америки, дома
моего, моей собственной промозглой Франции.

60

В Париже я сидел за уличными столиками кафе Бонапарт разговаривая с
молодыми художниками и девушками, на солнышке, пьяный, только четыре часа
как в городе, и вот через площадь Сен Жермен размахивая руками топает
Рафаэль, видит меня за целую милю и орет "Джек! Вот ты где! И вокруг тебя
тысячи девушек! Чего ж ты такой грустный? Я покажу тебе Париж! Здесь
повсюду любовь! Я только что написал новое стихотворение, оно называется
Перу!" (Пе-уу!) "У меня есть девушка для тебя!" Но даже сам он понимал что
это всего лишь шутка. Но солнце припекало, и нам было так хорошо вновь
пьянствовать вместе. "Девушки" были стервами студентками из Англии и
Голландии, только и дожидающимися как бы побольнее задеть меня и обозвать
засранцем, как только станет очевидно что я не собираюсь несколько месяцев
обхаживать их с записочками-цветочками и отчаянными посланиями. Я просто
хотел чтобы они раздвинули свои ноги в обычной человеческой постели, а
потом выкинули это из головы. Бог ты мой, после Сартра такие штучки в
романтическом экзистенциалистском Париже не проходят! Позже эти же девы
будут точно также сидеть в других мировых столицах, и томно говорить
окружающей их свите латинян "Я просто ожидаю Годдо, чувак". По улице
туда-сюда расхаживали по-настоящему улетные красавицы, но все они шли
куда-то еще - где их поджидает по-настоящему изысканный молодой француз,
трепещущий огнем надежд - Долгое же время понадобилось бодлеровой тоске
чтобы накатить волною обратно из Америки, но это случилось, начиная с
двадцатых годов. С утомленным жизнью Рафаэлем мы мчимся купить большую
бутылку коньяка и утаскиваем с собой рыжеволосого ирландца с двумя
девушками в Буа де Булонь (Булонский лес), пьянствовать и трепаться
посиживая на солнышке. Своими косеющими пьяными глазами я все же успеваю
заметить этот изысканный парк, и женщин, и детей, прямо как у Пруста,
радостных как цветы их города. Я замечаю что парижские полицейские бродят
маленькими группами, заглядываясь на женщин: чуть где что не так как они
появляются там целой толпой, и конечно же эти их знаменитые
накидки-перелины со спрятанными дубинками. Так мне и хотелось бы врубаться
в Париж, в одиночестве, маленькими личными наблюдениями, но меня затянуло
на несколько дней в точности те же самые расклады что и в Гринвич Виллидж.
Потому что Рафаэль потом ведет меня встречаться с какими-то злобными
американскими битниками на квартирах и в барах, и вот опять все "круто",
только сейчас Пасха, и в окнах фантастических парижских кондитерских
плавают трехфутовые шоколадные рыбы. Но мы все нарезаем круги вокруг
Сен-Мишель, и Сен-Жермен, и кружимся и кружимся, пока точно так же как в
Нью-Йорке не остаемся с Рафаэлем ночью на улице, задумавшись куда же нам
теперь деваться. "Сейчас бы самое оно наткнуться на мочащегося в Сену
Селина, или раздолбать несколько кроличьих клеток"
"Мы идем к моей девушке, Нанетте! Я отдам ее тебе". Но когда я ее вижу, я
понимаю что он никогда мне ее не отдаст, она потрясающая трепетная
красавица и по уши влюблена в Рафаэля. И мы вместе весело отправляемся
отведать шишкабопа с бопом на закуску25. Всю ночь я занимаюсь тем что
перевожу ему ее французские признания, в том как она его любит, а потом ей
его английские, что он знает это, но.
"Raphael dit qu`il t`aime mais il veux vraiment faire l`amour avec les
etoiles! C`est ca qu`il dit. Il fait l`amour avec toi dans sa maniere
drole" ("Рафаэль говорит, что он любит тебя, но больше всего ему хочется
заниматься любовью со звездами, так он сказал, он занимается любовью и с
тобой, но по своему, на свой чудной манер")
И милашка Нанетта шепчет мне на ухо в шумном арабском коктейль-баре: "Dit
lui que ma soeur vas m`donner d`l`argent demain" ("Скажи ему что сестра
завтра даст мне денег")
"Рафаэль, отдай лучше ее мне! У нее нет денег!"
"А что такое тебе она сказала?" Рафаэль смог влюбить в себя девушку, даже
не будучи способен говорить с ней. Все это кончается тем что кто-то
похлопывает меня по плечу, и я просыпаюсь лежа головой на стойке бара, где
в это время играют "прохладный" джаз. "Пять тысяч франков, пожалуйста".
Пять тысяч франков из моих восьми, ухнули все мои отложенные на Париж
денежки, оставшиеся три тысячи франков составляли (тогда) 7,5 долларов -
этого как раз хватит чтобы добраться до Лондона, взять у моего английского
издателя денег и отплыть домой. Я страшно зол на Рафаэля за то что он
вынудил меня потратить все эти деньги, и вот он опять орет на меня, за то
что я такой жадный и вообще полное ничтожество. Мало того, пока я лежу там
у него на полу, он всю ночь занимается любовью с Нанеттой, а она только
всхлипывает. Утром я смываюсь оттуда под предлогом что меня в кафе ждет
девушка, и никогда больше не возвращаюсь. Я просто брожу по Парижу с
рюкзаком за спиной, и выгляжу так странно что даже шлюхи с Сен Дени не
смотрят на меня. Я покупаю билет до Лондона и наконец-то уезжаю.
Но в конце концов в пустом баре, куда я захожу на чашечку кофе, я встречаю
парижанку моих грез. За стойкой только один бармен, приятный такой на вид
парень, и вот дразняще медленной праздной походочкой заходит красавица
парижанка, руки в карманах, и говорит, просто "ca va? La vie?26" Явно
бывшие любовники.
"Qui. Comme ci comme ca27" И она сверкнула такой мимолетной слабой
улыбочкой, стоящей больше всего ее обнаженного тела, настоящей философской
такой улыбкой, ленивой, любящей и принимающей все, даже дни затяжных
дождей, или шляпку на набережной, ренуаровская женщина у которой нет иного
занятия кроме как пойти навестить своего старого любовника и поддразнить
его вопросом про жизнь. Впрочем, такие встречаются и в Ашкаше28, и в
Форест Хиллс, но какая это была походка, какая ленивая грациозность, будто
ее преследует любовник на велосипеде от самого железнодорожного депо и ей
на это решительно наплевать. В песнях Эдит Пиаф поется о таких парижских
женщинах целыми днями нежащих свои волосы, на самом деле скука смертная,
кончающаяся внезапными истериками из-за денег на шубку, разносящимися из
окна столь громогласно, что даже печальная старая Surete29 в конце концов
приходит пожать плечами на эту трагедию ли, красоту ли, помня о том что
нет ничего ни трагичного, ни прекрасного, а есть лишь парижская скука, и
любовь, потому что больше совсем нечего делать, правда - Парижские
любовники отирают пот со лбов и разламывают длинные хлебные булки в
миллионе миль от Готтердаммерунга30 на той стороне Марне31 (кажется мне)
(никогда не встречавшему Марлен Дитрих на берлинской улице) -
Я приезжаю в Лондон вечером, вокзал Виктория, и сразу иду в бар
называющийся "Шекспир". Но с таким же успехом я мог зайти и в Шраффт32: -
белые скатерти на столах, тихонько позвякивающие бармены, дубовые панели с
рекламами портера, официанты в смокингах, ох, я спешу побыстрей убраться
оттуда и иду бродить ночными улицами Лондона, таща все тот же рюкзак за
плечами, и бобики33 провожают меня глазами, с той странной застывшей
ухмылкой что так хорошо мне запомнилась, говорящей: "Смотрите-ка на него,
да это ж ясен перец Джек Потрошитель вернулся на место своих преступлений.
Не спускайте с него глаз пока я буду звонить Инспектору".

61

А может они в чем-то и правы, потому что пока я шагал сквозь челсийские
туманы в поисках рыбы с жареной картошкой, в полуквартале передо мной шел
бобби, передо мной неясно маячила его спина с высокой фуражкой, и
бросающий в дрожь стих вдруг пришел мне в голову: "Кто задушит бобика в
тумане?" (не знаю уж и почему, просто потому что был такой туман и он был
ко мне спиной, а на ногах у меня были вкрадчивые полевые ботинки на мягком
ходу, как у разбойника) - А на границе, то есть на таможне на берегу
Ла-Манша (в Нью-Хейвене), они поглядывали на меня так странно будто были
со мной знакомы, и потому что в кармане у меня было только пятнадцать