банками консервов, свернутые отрезы черной материи и сейчас же вспомнил,
как Быков при нем, аккуратно укладывая эти банки, говорил ворчливо, что
дальний родственник его рад будет этому продуктовому подарочку из
столичных магазинов.
пакет, втиснул его в боковой карман. - Все ясно. Ну что ж, прекрасно
живем. Может быть, вы мне объясните, далеко ли мне топать до ОБХСС?
улыбнуться. - Вы шутите, как сумасшедший...
родственничку, - произнес Константин, чувствуя, как все тело его окатило
нервным знобящим холодком. - Не думал, что буду сбывать нецензурный
товарик. Вот так, господин Аверьянов. Наивняков нет. ОБХСС оплакивает вас
и толстячка Быкова. Куда денешься - закон!
внезапно небритое морщинистое лицо его задергалось, запрыгал подбородок, -
и он бессильно, напрягая жилистое горло, заплакал; слезы потекли по щекам,
застревая в щетине. Он умоляюще и жалко глядел на Константина сквозь
влагу, наползающую на глаза.
Аверьянов, отклоняясь к стене. - Я прошу... Прошу... У меня жена, семья...
Константина, потянул его к двери, во тьму сыро пахнущего плесенью
коридора, говоря с задышкой:
тупое на стене, Константин ринулся за ним по коридору, ослепнув в
потемках; потом спереди хлынул из раскрытой двери серый свет, мелькнули
там искаженные щека, губы Аверьянова, и Константин вывалился в мокрые
кусты перед крыльцом, захлеставшие по голове, по плечам ледяным ливнем
росы.
видя перед собой; заросли проволокой цеплялись за ноги, влажные ветви били
по коленям, хватали, отбрасывали назад чемодан, ставший стопудовым.
глупо!.. Что же это я?" - задыхаясь, думал Константин и почти наткнулся на
штакетник, затемневший за акациями, различил деревянную калитку и ударил
по ней носком ботинка. Крик Аверьянова толкнул его в затылок:
оборачиваясь. - Черт с вами...
зашагал по пустынному тротуару под чужими окнами, оглушая себя стуком
своих шагов; и только когда впереди заблестел росой незнакомый, сплошь
заросший травой пустырь, каркас разрушенного дома, тут только он
остановился, обливаясь потом, не зная, куда пойти.
отряхнув мокрые, облепленные лепестками брюки, двинулся торопливыми шагами
наугад - к вокзалу.
кроны каштанов вдоль улицы, заспанные дворники уже звучно шаркали метлами
по брусчатке мостовых.
немного освежило Константина.
окончательно пришел в себя - длинная очередь шумно толпилась у кассы на
Москву; окошечко было наглухо закрыто, висело объявление: "Касса справок
не дает". В очереди ему сказали, что билетов на сегодня нет, что стоят за
семь суток, что, возможно, будет на сегодня лишь несколько мест за час до
отхода ночного поезда. А он твердо знал, что должен был уехать отсюда,
уехать сегодня, чего бы это ни стоило, уехать хоть в тамбуре, хоть на
крыше, хоть на тормозной площадке товарного вагона.
спокойным лицом вышел на привокзальную площадь, уже людную, уже южно
блестевшую солнцем, жарким лаком легковых такси, стеклами ранних и еще
свободных автобусов, и некоторое время постоял на площади, окаймленной
кипевшей зеленью.
улице сел в маленький полупустой трамвай, поехал к морю, в Аркадию.
Трамвайчик, гремя, проворно катился в утренне-прохладном зеленом туннеле
каштанов, из открытых окон упруго дул в лицо легкий душистый ветер, и
Константин думал: "Убить время до вечера".
уходили до туго натянутой нити горизонта; там шел, дымил в синей
бесконечности белейший пароход, постепенно опускался за край знойной
синевы.
сильного тела, своим дыханием; зеркальное сверкание солнца на мелких
волнах щекочуще ослепляло его. Он с фырканьем окунался в это игривое
сверкание, в эту свежесть и влагу; лицо, волосы были мокрыми, мокрыми были
ресницы, и все от этого вокруг расплывалось в мягкой радуге. Он увидел,
как зеленая вода обтекала его покрасневшие от долгого лежания на песке
плечи, и вдруг задохнулся от полновесного ощущения молодого здоровья, от
удовольствия жить, дышать, чувствовать свое послушное тело.
радужный блеск волн, сразу почувствовал под собой черную, холодную толщу
глубины. Тогда он перевернулся на спину, отдыхая, и его охватило
неограниченное летнее небо с белыми дымками облаков в выси.
озяб в воде и злыми рывками, шумно выплевывая воду, поплыл к берегу в
неосознанном порыве движения к людям.
быстрее, потеряв ровное дыхание; приближались ажурные здания санаториев,
белизна тентов на пляже, накатывало оттуда теплым ароматом зеленых парков,
но он, отплевываясь, чувствовал только рвотный вкус воды во рту и
лихорадочно торопился ощутить твердое дно под ногами.
переливаясь под зеленой водой, галька, шуршала и звенела, перекатываемая
волной, ударяла по ногам. А он лег животом на горячий песок, думая: "Мне
бы еще раз встретиться с Быковым! Доехать до Москвы!.."
зонтики, нагие шоколадные тела, смех девушек в купальных костюмах и
резиновых шапочках, играющих в волейбол на песке, визг детей,
барахтающихся в воде, знойное море, запах мокрых топчанов, на которых
сидели во влажных плавках парни, стучали костяшками домино, из
репродуктора над санаторием лились песенки джаза - все говорило о жизни
праздной, курортной, южной.
бесстрастно:
Горького.
Повторяю...
девушкам в купальных шапочках, обвораживающе усмехнулся:
постучать с вами в волейбол?
улыбка, вид разбитного парня, его ордена смягчили неприступную суровость
проводницы. Его даже впустили в купированный вагон, на сидячее место, и
он, довольный, радостный, потом уже, далеко за Одессой, сидя в купе этой
молодой проводницы, сказал с иронически игравшей под усиками улыбкой:
Как вы считаете, дорогуша, у меня крупно наглая морда?
интересный мужчина!..
в ярко освещенном спальном вагоне было комфортабельно, чисто, тепло,
стрекотал вентилятор, вбирая папиросный дым, цветной коврик вдоль всего
вагона мягко и приятно пружинил, из открытых купе уютно, сонно зеленели
настольные лампы, дребезжали там ложечки в пустых стаканах, шуршали
газеты, в одном играли в преферанс, звучали голоса, смех, а непроглядная
темнота мчалась и мчалась мимо света окон, и шевелились от дрожания вагона
белые занавески.