равно дать не могу.
женщины.
туда, где находились носки его сапог.
особняка:
трубку телефона, оттуда на икону божьей матери в углу, а затем опять на
лицо Ная.
юнкерских бескозырок и черные штыки замелькали в дверях. Генерал стал
приподниматься с пухлого кресла.
некогда, нам чегез час выходить. Непгиятель, говогят, под самым гогодом.
бумагу и прыгающей ручкой нацарапал в углу, брызнув чернилами: "Выдать".
наследившим на ковре:
багровея, сказал ему:
военному суду. Эт-то что-то...
вот попгобуйте гади любопытства. - Он взялся за ручку, выглядывающую из
расстегнутой кобуры. Генерал пошел пятнами и онемел.
кольта звякну в голову, ты ноги пготянешь.
осталось сереньким. Най повернулся и вышел.
икону, взялся за трубку телефона, поднес ее к уху, услыхал глухое и
интимное "станция"... неожиданно ощутил перед собой траурные глаза
картавого гусара, положил трубку и выглянул в окно. Увидал, как на дворе
суетились юнкера, вынося из черной двери сарая серые связки валенок.
Солдатская рожа каптенармуса, совершенно ошеломленного, виднелась на
черном фоне. В руках у него была бумага. Най стоял у двуколки, растопырив
ноги, и смотрел на нее. Генерал слабой рукой взял со стола свежую газету,
развернул ее и на первой странице прочитал:
проникнуть к Святошину..."
помощник начальника снабжения. Он выразительно посмотрел на багровые
генеральские складки над воротничком и молвил:
блуждая глазами, - я почувствовал себя плохо... прилив... хем... я сейчас
поеду домой, а вы будьте добры без меня здесь распорядитесь.
Запрашивают из четвертой дружины и из конно-горной валенки. Вы изволили
распорядиться двести пар?
Изволил! У них исключение! Они сейчас выходят. Да. На позиции. Да!!
валенки? Рожу? Если будут запрашивать - дайте - дайте - дайте!!
Брест-Литовском переулке ожили. В громадном заслякощенном зале загорелась
электрическая лампа на стене между окнами (юнкера днем висели на фонарях и
столбах, протягивая какие-то проволоки). Полтораста винтовок стояли в
козлах, и на грязных нарах вповалку спали юнкера. Най-Турс сидел у
деревянного колченогого стола, заваленного краюхами хлеба, котелками с
остатками простывшей жижи, подсумками и обоймами, разложив пестрый план
Города. Маленькая кухонная лампочка отбрасывала пучок света на
разрисованную бумагу, и Днепр был виден на ней разветвленным, сухим и
синим деревом.
несколько раз к плану, как будто что-то хотел разглядеть в нем. Наконец
негромко крикнул:
валенками, подошел к лампе.
Если будет телефоног'амма, газбудите пгапогщика Жагова, и в зависимости от
ее содегжания он будет меня будить или нет.
отряд Ная. Вышел отряд на рассвете с тремя пулеметами и тремя двуколками,
растянулся по дороге. Окраинные домишки словно вымерли. Но, когда отряд
вышел на Политехническую широчайшую улицу, на ней застал движение. В
раненьких сумерках мелькали, погромыхивая, фуры, брели серые отдельные
папахи. Все это направлялось назад в Город и часть Ная обходило с
некоторой пугливостью. Медленно и верно рассветало, и над садами казенных
дач над утоптанным и выбитым шоссе вставал и расходился туман.
стреле, потому что днем все-таки приехал юнкер из его связи на четвертой
двуколке и привез ему записку карандашом из штаба.
принять бой".
руке, вдали, на заснеженном плацу военного ведомства показались
многочисленные всадники. Это и был полковник Козырь-Лешко, согласно
диспозиции полковника Торопца пытающийся войти на стрелу и по ней
проникнуть в сердце Города. Собственно говоря, Козырь-Лешко, не
встретивший до самого подхода к Политехнической стреле никакого
сопротивления, не нападал на Город, а вступал в него, вступал победно и
широко, прекрасно зная, что следом за его полком идет еще курень конных
гайдамаков полковника Сосненко, два полка синей дивизии, полк сечевых
стрельцов и шесть батарей. Когда на плацу показались конные точки,
шрапнели стали рваться высоко, по-журавлиному, в густом, обещающем снег
небе. Конные точки собрались в ленту и, захватив во всю ширину шоссе,
стали пухнуть, чернеть, увеличиваться и покатились на Най-Турса. По цепям
юнкеров прокатился грохот затворов, Най вынул свисток, пронзительно
свистнул и закричал:
залп. Три раза после этого рвало штуку полотна от самого неба до стен
Политехнического института, и три раза, отражаясь хлещущим громом, стрелял
най-турсов батальон. Конные черные ленты вдали сломались, рассыпались и
исчезли с шоссе.
человек в отряде еще ни разу не видел Ная испуганным, а тут показалось
юнкерам, будто Най увидал что-то опасное где-то в небе, не то услыхал
вдали... одним словом, Най приказал отходить на Город. Один взвод остался
и, перекатывая рокот, бил по стреле, прикрывая отходящие взводы. Затем
перебежал и сам. Так две версты бежали, припадая и будя эхом великую
дорогу, пока не оказались на скрещении стрелы с тем самым Брест-Литовским
переулком, где провели прошлую ночь. Перекресток умер совершенно, и нигде
не было ни одной души.
ними. Если встгетите фугы, двуколки или какие-нибудь сгедства
пегедвижения, отступающие неогганизованно, взять их. В случае
сопготивления уг'ожать оружием, а затем его и пгименить...
начали бить в отряд пули. Они застучали по крышам, стали чаще, и в цепи
упал юнкер лицом в снег и окрасил его кровью. За ним другой, охнув,
отвалился от пулемета. Цепи Ная растянулись и стали гулко рокотать по
стреле беглым непрерывным огнем, встречая колдовским образом вырастающие
из земли темненькие цепочки неприятеля. Раненых юнкеров подняли,
размоталась белая марля. Скулы Ная пошли желваками. Он все чаще и чаще
поворачивал туловище, стараясь далеко заглянуть во фланги, и даже по его
лицу было видно, что он нетерпеливо ждет посланных юнкеров. И они,
Херберт Фрэнк
Семенова Мария
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия