Чтение 28–й страницы книги ~Синий жасмин~

словно темным крылом. - Вчера ночью эта идея могла показаться тебе
неприемлемой, если бы я не удержался и рассказал. К тому же по моей вине на
твою репутацию пала тень... Зато теперь ты носишь одно из самых почетных и
известных имен в этой части света.

Лорна во все глаза смотрела на него, как бы вбирая в себя каждую черточку
смуглого красивого лица, освещенного янтарным светом. Это любимое до дрожи в
сердце лицо, это сильное гибкое тело.., так близко.., и так безмерно далеко;
перекинуть мост между их сердцами под силу лишь одной взаимной любви.

- Говорят, арабу, чтобы развестись с нелюбимой женой, достаточно одного
слова <Это слово - талак Произнесенное мужем трижды в присутствии жены и
кади (судьи), оно освобождает мужа о г уз брака Согласия жены при этом не
требуется.>.

- Ты хочешь, чтобы я сказал его, Лорна, и отпустил тебя обратно в твой
мир?

- Мой мир? - Она горько улыбнулась. - Ты подарил мне пустыню и показал
дорогу к звездам. Открыл для меня свет, а теперь хочешь снова ввергнуть во
тьму?

- Ты так сильно полюбила пустыню? - С затаенным блеском в глазах Касим
укачивал ее на руке.

- Что же произошло с твоим мятежным сердечком? Ведь всего несколько дней
назад ты пыталась сбежать и от меня, и от того самого света и тех пустынных
звезд, что открылись тебе. Если бы не буря, твой побег удался бы... А теперь
ты уверяешь меня, что хочешь остаться. Лорна, девочка моя, ты действительно
хочешь остаться моей женой?

Ее глаза смотрели робко, а щеки покрыл румянец смущения.

- Мсье, вы лишаете меня преимущества.

- Ты хочешь сказать, что стесняешься спросить прямо, желаю ли я
оставаться твоим мужем?

- Было бы замечательно, если б ты пожелал этого. - Лорна все-таки
набралась храбрости; глядя прямо в желтые глаза и ощущая восхитительную силу
его рук, она подавила остатки совершенно не нужной теперь гордости. - Я -
твоя теперь, Касим. Хочешь - бери меня, хочешь - бросай.

- Моя? - Он с силой прижал ее к себе, причинив боль, сладостную,
счастливую боль. - Mon amour adoree <Обожаемая любовь моя! (фр.)>! Ангел
мой! Прекрасная, нежная возлюбленная моя! Твоя доброта победила дьявола в
моем сердце. Любовь моя, жизнь моя, свет очей моих! Я с самой первой минуты
понял это, вот и пришлось похитить тебя, чтобы не потерять навсегда. И потом
- приручать и покорять той, своей, пустыней, утренними прогулками,
страстными рассветами и серебристыми ночами...

А теперь ты, мой золотисто-синий цветок, и сама стала частью всего
этого...

Касим замолчал и зарылся лицом в ее волосы.

- Я так страстно жаждал твоей любви, так стыдился за свое высокомерие!
Любишь ли? Простишь ли, что похитил тебя? Ты тогда показалась мне прекрасным
сновидением, и я просто не мог позволить себе проснуться, а тебе - растаять
легким облачком, как всем снам... Понимаешь?

- Ах, Касим! - Лорна что было сил прижала к себе эту гордую голову на
крепкой шее, голову, никогда ни перед кем не склонявшуюся, и вот теперь
склоненную ей на грудь. - Я поняла, что люблю тебя, во время песчаной бури.
Ты говорил тогда, что мы можем умереть, погребенные навечно, в объятиях друг
друга. И я вдруг поняла, что лучше смерть, чем разлука с тобой, Касим.

Она выдохнула его имя, а он губами словил и выдох, и свое имя, и ее губы;
поцелуй был так пронзительно сладостен, что у нее зашлось сердце.

- Наш брак станет настоящим, Лорна, честным, без всяких тайн друг от
друга, и будет длиться до самой нашей смерти.

- А у тебя есть тайны, Касим? - Она тихо рассмеялась, ибо в этот
восторженный момент понимала лишь, что он любит ее и держит в своих
объятиях, и только это имело сейчас значение. Лорна уже не была той
льдинкой, что в саду в Рас-Юсуфе насмехалась над любовью. Она таяла в
сильных руках Касима. Он все-таки растопил ее, этот пустынный житель...

- Да, дорогая. Я должен кое-что рассказать тебе. - Он поцеловал ее в
глаза и достал сигарету из коробочки, лежавшей на столике у постели. Лорна
молча, с бьющимся сердцем наблюдала, как Касим прикуривает. Что же он хочет
рассказать? Что до встречи с нею кого-то любил? Конечно, она проявит
снисходительность, но как же хочется надеяться, что это не так.

Несколько минут он молча курил, словно стараясь привести мысли в порядок,
а Лорна впервые обратила внимание на огромный букет синего жасмина в вазе,
благоухание которого смешивалось с дымом сигареты. На глаза попался портрет
мальчика в серебряной рамке, стоявший на низком бюро. Волосы у мальчика были
черные и кудрявые, а глаза веселые, лукавые; он напомнил ей детей, игравших
на парижских бульварах.

Касим заметил, что она рассматривает портрет, и улыбнулся.

- Мне было около десяти, когда маман велела сделать эту фотографию.

- Как бы мне хотелось узнать тебя мальчиком, - смущенно произнесла Лорна.

- Гораздо интереснее узнать меня мужчиной, дорогая. - Он улыбнулся так же
многозначительно, как и во дни их пребывания в пустыне. - Надеюсь, маман
оттуда, с небес, видит, какую прекрасную и добрую жену я нашел.

- А есть другое, арабское, слово, обозначающее мать? - Лорна была
заинтригованна.

- Конечно есть, но я никогда его не произносил. Едва я научился говорить,
как мама попросила меня называть ее маман.

- А почему, Касим? - Лорна смотрела на него любящими глазами женщины,
знающей, что и сама любима. - Она никогда не говорила, почему?

- Думаю, хотела сказать. - Сквозь дым, окутывающий худое, бронзовое от
загара лицо, матово мерцали задумчивые желтые глаза. Они с нежность и жадно
рассматривали Лорну, такую юную, маленькую, хрупкую на широкой арабской
постели, с глазами такими же синими, как благоухавший вокруг жасмин, и
припухшими губами, полураскрытыми для его жарких, всепоглощающих поцелуев.

Вдруг Касим схватил ее руку, поднес к губам и, словно настоящий француз,
принялся целовать каждый пальчик.

- Именно по настоянию матери я выучил и испанский и французский. Она вела
дневник, и после ее смерти прочесть его смог только я. Некоторые страницы
пришлось вырвать и сжечь... В них раскрывалась тайна, которой она могла
поделиться только со мной. А теперь я хочу поделиться ею и с тобой, Лорна,
потому что ты любишь меня и хочешь остаться моей женой. Лорна удивленно
смотрела на него.

- Я думала, ты хочешь рассказать мне, что любил кого-то до нашей
встречи...

- Девушек? - Он вздернул бровь. - Да, в студенческие годы в Париже у меня
были девушки. С ними было весело и приятно, но сердца моего они не
затронули. Я любил пустыню... И она была для меня главной и единственной
женщиной, пока в мою жизнь не вошла ты, синеглазая, солнечноволосая, с
характером, как у самой пустыни.

- Неужели ни одна прелестная арабская девушка ни разу не привлекла твоего
царственного взгляда?

- поддразнила Лорна. Ответная улыбка была чуть странной.

- Что ж, некоторые из них очень милы, например, Тюркейя, но по своим
внутренним побуждениям я, кажется, всегда был французом, а это...

- Французом? - воскликнула Лорна.

- Да, - Касим сжал ее пальцы. - Моим отцом был не эмир, а француз,
приехавший в Сиди-Кебир через год после того, как мать вышла замуж. Слова
прозвучали, словно удар грома, и в воцарившейся потом тишине Лорна даже
слышала биение своего сердца. Она уставилась на Касима синими, безмерно
удивленными глазами... А за окнами, в дворцовом саду, пел соловей; его
чарующий голос лился прямо в душу...

- Пожалуйста, - прошептала она, - расскажи мне все.

Касим опустил голову, словно даже Лорне ему нелегко было рассказывать о
тайне, которую он прочел в дневнике матери.

- Этот человек приехал сюда из La belle France <Прекрасной Франции
(фр.).>. Мать, вынужденная вести жизнь замкнутую, чуждую для нее, была не
слишком-то счастлива, и приезжий француз немного развлек ее. Он был молод,
образован, а здесь собирался изучать старинные пергаментные свитки,
найденные в одном из дворцовых подвалов. Обаятельный юноша, он напоминал ей
о том мире, который она оставила, выйдя замуж за эмира. Вскоре в дневнике
появилась виноватая запись о счастье, испытываемом ею в обществе Жюстена.

Касим поднял голову и многозначительно взглянул в широко раскрытые,
внимательные синие глаза Лорны.

- Эмир почти все время занимался государственными делами, а когда
все-таки уделял минутку своей молодой жене, то обращался с нею, как с
котенком, которого можно ласкать, но делится своей внутренней жизнью даже не
приходит в голову.

Жюстен был совершенно другим. Он обсуждал с нею свою работу, рассказывал
о странах, где побывал. Немудрено, что их дружба вскоре переросла в
преступную страсть.

Касим вздохнул и погладил кольцо с сапфиром на руке Лорны.

- "Птичка" играла с огнем. Она отваживалась принимать этого человека даже
здесь, в этих самых покоях. Конечно, ей ведь было так одиноко, а он -
обаятелен и молод... Но дни их любви оказались сочтены: в положенное время
Жюстен закончил свою работу и уехал. Мать старалась забыть его, но скоро
поняла, что у нее будет ребенок - от Жюстена, а не от мужа!

Касим прервал свое повествование, а Лорна снова почти ощутила присутствие
здесь, в этой самой комнате, и его матери и чувств, охвативших ее, когда
выяснилось, что их с французом любовь оказалась не бесплодной. Красавица, с
длинными черными волосами до талии, должно быть металась по этой комнате, не
сожалея, разумеется, о любви, подаренной Жюстену, но страшась за судьбу
ребенка - его ребенка.

- Какое-то время она, наверное, была в ужасе, - продолжал Касим низким,
проникновенным голосом. - Но эмир безумно хотел ребенка и, к великому
счастью, никогда не заподозрил, что его Елена была ему неверна. Он с
восторгом узнал о рождении сына. Кейша рассказывала, что я родился крупным,