Эллады и оказался в Греции, затем и на далеком Патмосе в единственном числе,
"без языка" и безо всякого представления о том, что же я здесь буду делать,
за что отвечать и чему соответствовать?
женщина-гречанка. Усадила она меня на теплоход-паром, сунула пачку
разноцветных бумаг, долго и громко говорила о том, что я должен делать, к
кому обратиться. Из всего бурного потока слов я постарался застолбить одно
-- Костас, которое, как потом оказалось, было в Греции все равно, что Иван в
России. Только тот Костас был не просто греческий Иван, был он зам. министра
культуры страны Эллады, госпожи Меркури, как явствовало из приглашения,
присланного и на мое имя.
ненавязчивым, но заботливым, всегда он оказывался в нужную минуту там, где
была в нем надобность. По его наущению, думал я, но потом выяснилось -- по
воле Божьей, подле меня оказался святой отец Ириней, одетый в темные одежды
совсем не праздничного свойства, просторы которых не скрывали его худобы,
раскосые глаза и жидкая бородка придавали ему вид псаломщика. Был он,
однако, преподавателем Сербской духовной академии, знал несколько языков, в
том числе и русский. Сказал, что станет мне помогать, и тут же включился в
работу.
монастыря и не без его помощи.
дежурным именем -- Нил и юная прекрасная гречанка сажали древо жизни в
серую, крупную, на кормовую соль похожую, супесь, едва склеенную затверделой
глиной. Яма уже была готова. Мы втроем, сомкнув руки на тонком стебельке,
занесли саженец в середину двора, опустили в яму и стали ждать воды, чтобы
полить и закопать привядший росточек.
Ириней. Народ, заполнивший двор, загалдел, уборщица гимназии, хлопнув себя
по просторной юбке, мешковато потрусила в помещение, откуда и вынесла бачок
с питьевой водой. Гимназисты, висевшие над нами по лестницам, антресолям и
балкончикам, закричали, захлопали в ладоши, увидев, что мы поочередно льем
воду в ямку и беремся за лопаты.
английского никто не переводил, все оратора понимали. Кто, как я, ничего не
понимал, делал вид, что понимает.
юноши из гимназии никогда не узнали, что такое война, и пусть залогом тому
будет нами посаженное древо мира. Девочка-гречанка тоже попробовала что-то
сказать, но от волнения расплакалась и закрыла лицо руками. Ей аплодировали
и кричали больше, чем всем ораторам. После нас еще говорил Костас, министр
образования, мэр города и директор новой гимназии. Затем был обед во дворе
"в стоячку", и отец Ириней, приободряя меня, помогал мне в выборе блюд,
питья и всяких фруктовых яств, сладостей и десертов, а также есть и пить не
садясь. Стол был так изобилен, яства были так разнообразны и вкусны, что
одному мне, пожалуй, с обедом было не совладать.
Кругом так все нагрелось, от почвы, от стен, от всего строения несло, будто
от русской печки, сухим загнеточным жаром. Костас, выпивший со мной и с
американцем отдельные тосты, от благодарности, не иначе, за наши пламенные
речи, пощадил нас и сказал, что семинар по экологии, чтоб нас не спалило
совсем, назначено проводить с утра и вечером в зале гимназии, сейчас же всем
следует ехать по отелям отдыхать после столь важного и торжественного дела.
"при мне" -- чудо, какой воспитанный и чуткий это человек оказался.
Стремился он показать мне все самое значительное в монастыре, рассказать о
наиболее ценном, что есть в нем и на острове.
рождения, бдением и старанием его обитателей, а также отсутствием великих
революций и атеистически настроенного, мигом дичающего пролетариата,
находится в хорошей сохранности, хотя печать древности и отразилась на его
суровом лике.
монахи работали, не дожидаясь команды и постановлений о перестройке. Монахи
Патмосского монастыря гранили камень, копали землю, очищали потолки и фрески
от нагара, пыли и сажи, ремонтировали утварь, строили, стряпали, жали хлеба,
гнали вино, вовремя звонили в колокола, справляли все требы и только в день
приезда патриарха всея Европы позволили себе несколько часов отдыха, не
прекращая, однако, внутренние службы, принимая гостей, ублажая их, вели себя
деликатно, но не подобострастно.
нерушимого Союза были лишь грузинский и армянский высшие духовные лица.
Грузинский партиарх, или как его называют -- католикос Илия 2-й оказался
веселым мужиком с живо и молодо сверкающими глазами, когда ему представили
меня, не без ехидства заметив, что это тот самый тип, что написал рассказ
"Ловля пескарей в Грузии", он лукаво подмигнув, воскликнул: "Зачем пишешь
чего не надо?!"
горловине перекрыли три военных корабля -- крейсер и еще какие-то судна
поменьше, наверное, канонерки. Уже с утра в вышине, на Патмосском монастыре,
били редко, устало и равномерно большие колокола, и гул их разносился по
небу, эхом опадая под обрывистые скалистые берега.
маревом, по морю катилась легкая волна, плетя легкое кружево на ярко-синей
воде.
Черном, Адриатическом морях и даже на Тихом океане, ничего не воспринял,
разве что много воды и что она во время бури страшна. Но Эгейское море --
особая статья: ярко-синее, расшитое по всей ширине белыми прошвами, вдали
оно сливается в белое покрывало, утопающее в мерцании воздуха, качаемого
солнечным зноем. Из воды там и сям торчат скалистые останцы,
растрескавшиеся, с гротами, впадинами, унырками, часто сквозными. Нa многих
островах и скалах торчит деревцо, живое, приземистое, длиннолапое, где и
рощица сосен.
с длинными, хрусткими иглами. Подле этих сосен, в тени рощиц, по крутым
склонам -- огородики -- перевернутые комки серой супеси, склеенные все той
же бурой глиной. Что на них растет -- не знаю. Стоял сентябрь, и огороды
давно уже пустовали, сады также были убраны, но в магазинах и в ларьках
всего было навалом. В городке и в порту кое-где велись деревца, посаженные
жителями -- никлые пальмочки, серые акации, инжир, орех и все та же живучая
сосна да мелкие полузасохшие кустарники, уцепившиеся оголенными сплетениями
корней за камни, которые там и сям крутобоко и обвально вдавались в узкие
улочки, в каменистые щели переулков, чаще всего кончающиеся каменным
тупиком. И в этом раскаленном пекле, в теньке, в щелке ли бликом желтел
сухопарый цветок или обнаруживалась на обочине россыпь разбрызганных
синеньких головочек, похожих на окаменелые брызги моря. Низкорослая, сухо
хрустящая полынь росла и дурманно пахла вечерами. Однажды нас угостили
крестьянским вином, настоянным на этой полыни, и я понял: как нелегка, но
пряна жизнь обитателей здешних тысячелетних островов. Кстати, все здесь,
даже солнце, приручено и приспособлено для труда и жизни. Электричество,
например, добывают с помощью солнечных батарей, расположенных на всех крышах
городка. В полдень солнце пекло так, что все вокруг плавало, колебалось в
расплавленном воздухе, и не иначе, как по причине жары и слепящего солнца
греческие военные моряки, ставшие заслоном в горловине бухты, прозевали
пассажирский паром, и в тот же миг, когда на горизонте показался огромный
белый корабль с патриархом и высокими духовными лицами, к пирсу подкатило
суденышко, но было тут же отогнано в глубь бухты, к благоговейно замершим
кораблям, яхтам, катерам и лодкам. Парадно были выстроены сдвоенные оркестры
военных моряков в нарядной форме, терпеливый народ не простого рода, мэр
города, начальство со всех концов Европы стояло под солнцем вокруг трона,
сооруженного посреди пирса.
назывался "Эллада", был весь в праздничных гирляндах, украшен разноцветными
флагами многих государств, сверкал золотом и ослепительной белизной. Дух
захватывало при виде этого шествия с моря, думалось о Древней Греции, о ее
сказочных царях, правителях, воинах, дворцах...
неугомонный пассажирский паром подбортнулся к пирсу и вступил в диалог с
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Марко Джон
Афанасьев Роман
Белогорский Евгений
Посняков Андрей