Чтение 28–й страницы книги ~Концерт для колобка с оркестром~

Я щедро облила наколотые чурочки жидкостью, поставила бутылку на стол и спросила:

- Где спички?

Никитос, решив принять посильное участие в процессе разжигания огня, быстро мял газету. Кристина отняла у брата скомканную бумагу, запихнула ее в печь.

- Ну где же спички? - продолжала вопрошать я, оглядывая кухоньку. - Куда подевались?

- Эй, девки, - донесся с порога мужской голос, - помните, что вы мне стакан должны?

Я обернулась. Не слишком трезвый Семеныч, пошатываясь, приближался к столу.

- С какой стати угощать тебя водкой? - возмутилась я.

- Так вы мне должны, со вчерашнего, за утюг!

- Мы ничего не гладили.

- Ну, за кипятильник!

- Уже расплатились давно, ступай себе.

- Во, я попутал, о плите речь, - затряс головой Семеныч.

- Иди отсюда, - обозлилась я, - ступай вон.

Водки нет. Впрочем, будь ее хоть бочка, все равно не дала бы!

- Ну жадобина! - изумился Семеныч. - Вон же стоит бутылевич початый! Хоть глотнуть позволь.

С этими словами пьянчуга шагнул к столу.

- Не смей, это не для питья, - закричала я.

Но алкоголик уже схватил средство для разжигания костров. Я кинулась к болвану с целью отнять у него смертельно опасное средство. Но не успела, дальнейшие события напоминали кошмар.

- Нашла спички, - взвизгнула Кристина, тряся коробком.

- Самогоночка, - любовно произнес Семеныч, поднося ко рту бутылку, - первачок, мутненький, желтый, а запах! Прям с ног сшибает!

- Оладушки, - дискантом вел Никитос.

- Сейчас! - завопила Кристя и швырнула спичку на дрова. - Печка, зажгись!

Семеныч сделал огромный глоток, глаза его начали медленно выкатываться из орбит, волосы на голове вздыбились. Похоже, средство для костров подействовало на пьянчужку не хуже электрического тока.

Я застыла на месте, судорожно соображая, как теперь спасти дурака от смерти. Влить в него срочно литра три воды с марганцовкой? Дать раствор соли, чтобы очистить желудок? Но тут мои раздумья нарушил резкий, громкий звук. Бах!

Из плиты вырвалось черное облако, на секунду показалось яркое пламя, потом кастрюля с тестом поднялась в воздух и понеслась прямо на Семеныча.

Не успела я понять, что происходит, как эмалированная емкость со всего размаха стукнула Семеныча по лбу. Алкоголик всхрапнул и рухнул на пол, на секунду взметнув вверх две ноги. Я, зажав рот руками, с ужасом наблюдала за происходящим.

Кастрюля упала около порога, жидкое тесто поползло на пол.

В печи что-то загудело и опять послышалось: бабах! Снова вырвались клубы то ли дыма, то ли сажи.

Со стены с оглушительным звоном свалилась полка, на которой стояла посуда.

Ба-бах! С потолка упал абажур. Ба-бах! В разные стороны полетели пакеты с луком и крупой, стоявшие возле печки. Поняв, что от избы сейчас камня на камне не останется, я, схватив в охапку Никитоса, рванула на улицу. За мной, толкая перед собой Кристю, вынеслась Томочка.

Ба-бах! Из окна кухни вылетело стекло и мелкими осколками осыпалось на грядки.

Потом неожиданно установилась тишина.

- Чего случилось? - поинтересовался Альфред, перевешиваясь через забор. - Я только заснул.

- Похоже, ты постоянно дрыхнешь, - огрызнулась я и затряслась, словно голая мексиканская собачка, на которую идиоты-хозяева забыли надеть в двадцатиградусный мороз попонку.

- Мы оладьи жарим, - дрожащим голосом объяснила Томочка.

- Похоже, они у вас с начинкой из взрывчатки, - кашлянул Фредька, - ну и воняет, керосином вроде несет!

Ба-бах! Мы с Томочкой мигом шлепнулись в грядки, не забыв уложить рядом детей. Ба-бах! Ба-бах!

- С ума сошел! - заорал Альфред. - Откуда ты выполз!

Я осторожно повернула голову. В двух шагах от нашей избы стоял дед, одетый самым невероятным образом. На нем была рваная телогрейка, из многочисленных дыр которой торчали куски гнилой ваты, темно-зеленые, выцветшие штаны и черные, пыльные, местами потрескавшиеся сапоги. Над макушкой дедка ореолом стояли длинные, седые, спутанные волосы, подбородок украшала лопатообразная серая борода. Чем-то крестьянин напоминал великого русского писателя Льва Толстого. Может, сходство с отлученным от церкви литератором дедуле придавало фанатичное, безумное выражение блеклых глаз? В одной руке дедок сжимал древнюю винтовку.

- А ну прекрати! - взвыл Фредька.

Старичок вскинул берданку и принялся палить во все стороны. Ба-бах! Ба-бах!

- Мне уже не хочется есть, - заявила Кристя, - весь аппетит пропал.

- Во, патроны кончились! - взвыл дедок.

- Да что тут творится? - зачастила появившаяся Лена. - Господи, дядя Мотя! Ты откуда взялся? Зачем стреляешь?

- Так немцы в деревне, доча! - закудахтал дед. - Я фрицев гоняю. На Москву не пущу! Нет им туда дороги! Бомбы швыряют, но нас ничем не возьмешь! За Родину, за Сталина! Ночь работе не помеха! Не болтай, враг услышит! Троцкист, шпион, оппортунист на правый бок склоняется, но на пути стоит чекист, он с ними рассчитается!

- Баба Клава! - взвыла Лена. - Забери дурака.

- Ой, беда, - зачастил дребезжащий голосок, - сбег, идол проклятущий, и берданку спер! Ступай домой, отрава горькая.

- Немцы...

- Мы давно с ними замирились.

- С фашистами?

- Да.

- Нет! Нельзя такого.

- Пошли домой!

- У-у-у, всех сейчас перебью.

Послышалось сопение, ругань, треск, вопли, потом вдруг стало тихо.

- Чего в грядках валяетесь? - спросила Лена. - Вставайте, увели дядю Мотю. Грешным делом, я думала, что он помер, ан нет, живехонек.

Я встала и ужаснулась.

- Семеныч!

- А с ним чего? - подперла бока кулаками Лена.

- Его убило!

- Чем?

Тут я наконец осознала масштабы катастрофы.

Средство для разжигания костра, скорей всего, представляет быстро воспламеняющуюся горючую смесь.

Недаром Альфред только что сетовал на сильный запах керосина. Кристина же выплеснула на дрова почти полбутылки, или это я сама не пожалела замечательного средства? Да какая, в конце концов, разница, кто это сделал, важен результат, а он сногсшибателен, в прямом смысле этого слова. Семеныча сбило с ног, мы с Томочкой тоже уже давно валяемся на огороде, пытаясь прикрыть собою детей, кухня разнесена в клочья, а Семеныч... Он труп!!!

- Эх-ма, девки, - закашлял мертвец, выползая в огород, - ну и самогонку варите! Во шибает!

- Ты жив?! - я рванулась к алкоголику и принялась судорожно его ощупывать. - Миленький, любименький, дай тебя поцелую.

- Ну и ханка, - тряс головой Семеныч, - убойная штука, меня по мозгам как шарахнет, как дербалызнет, как охреначит! Прямо чувств лишился. И что интересно! Сначала завалился, с копыт скинулся, а сейчас ни в одном глазу, словно и не пробовал ничего, отрыжка только мучает.

Семеныч со смаком рыгнул, меня обдало запахом Керосина.

- Ну дела! Ведьмы у нас появились, - плел пьянчуга, - жутко страшные! Вы из чего зелье варите!

А ну, колитесь.

Наблюдая краем глаза, как Томочка, стряхнув с себя землю, идет в избу, я спросила:.

- Ведьмы? Кто же такую глупость придумал?

Семеныч икнул и ткнул корявым пальцем в сторону дороги.

- Там Коля живет, шофер, зашибает крепко.

- Больше, чем ты?

- Я и не потребляю вовсе, так, для веселья чуток приму, а Коля по-черному гудит, - объяснил Семеныч, - его жена, Аленка, говорит, что он вот уж неделю каждое утро, когда на своем грузовике из двора выезжает, вот тут, на пригорке, ведьму встречает. Она на ракете верхом летит. Коля теперь боится за руль садиться, вдруг его колдунья приметит. Только, похоже, она за ним охотится, он уж в разное время за баранку лез, и все равно, стоит ему на дороге показаться, стерва эта тут как тут! Мне-то все равно, на чем кто летает, а Коля боится! Ну лады, пойду, завтра опять вас навещу, самогоночки нальете?

Я молча уставилась на Семеныча. Ну, если неизвестный шофер зашибает столько, что Семеныч считает себя на его фоне непьющим, тогда удивительно, что мужик лишь сейчас начал видеть колдунью, летающую по Пырловке на ракете. Лично мне кажется, что он давным-давно уже должен дрессировать розовых мышей, зеленых чертей и голубых свиней.

- Вилка, - крикнула Томочка, высовываясь из разбитого окна, - представляешь, печь-то просто огненная. Сейчас оладушки поджарю!

- Не хочу, - взвизгнул Никитос, - не хочу оладушек!

- Послушай, - стараясь не вскипеть, сказала я малышу, - ты два дня требовал блинов. Мы с Томой чуть не спалили хату, походя отравили Семеныча, перепугали Альфреда, взбаламутили Лену... Уж не стану тебе описывать эпопею с колкой дров. И теперь, когда наконец ценою нечеловеческих усилий мы растопили печь, ты...

- Не хочу оладьи!

- Нет уж, теперь придется их съесть!

- А-а-а, - зарыдал Никитос и унесся в кусты.

- Что на этот раз? - опять выглянула из избы Тамара. - Эй, Никитцын, иди оладушки есть.

- Он их не хочет, - мрачно сказала я.

- Да? - удивилась Тома. - Ну, бывает! Эй, Никитосина, отвечай, ужинать идешь?

- Неть, - донеслось из кустов.

- Почему?

- Не хочу оладьи.

- Ладно, - смилостивилась Томочка, - говори, что приготовить.

- "Наполеон".

- Торт?!

- Да.

Услыхав это, я пошла в избу, пускай разбираются без меня.

- Вилка, - заверещала Ленка, - включи первый канал, там такой фильм прикольный!

- Издеваешься, да?

- Почему?

- Электричества нет.

- Как это? У всех горит, его на секунду выключили.

- Но у нас темно!

- А... Понятно! Ваша печка пробки вышибла, это ерунда! Сейчас покажу, где щиток.

Спустя пару мгновений ярко вспыхнул свет, на кухне стало как днем. Разбитый абажур в форме тарелки валялся на полу, с потолка свисал шнур с голой лампочкой.

Я оглядела феерический кавардак: горы битой посуды, кучи черной грязи, остатки пакетов с крупами - и решила прояснить ситуацию до конца:

- Значит, просто вылетели пробки?

- Угу, - кивнула Лена.

- И можно было не топить печь?

- Ага.

- Нужно просто нажать на кнопочку, и плитка бы заработала?

- Точно.

- И давно ты поняла, в чем дело?

- Так пошла к себе, - словоохотливо объясняла Лена, - и думаю: дай пробки проверю. В Пырловке всегда так: если один сосед что-то не то включит, у другого тоже беда. Ну и вижу, точно, вылетели. Нажала и села телик смотреть.

- Почему же нам не сказала? - процедила я.

- Так чего бегать? Думала, сами догадаетесь, - захлопала глазами Лена, - экие вы тупые, беспомощные, ну просто цыплята новорожденные, от первого ветерка падаете.

Глава 29

В отдел кадров Дома писателей я принеслась к девяти утра и была остановлена охранником.

- Вы к кому?

- В Союз.

- Там никого нет.

- А во сколько же они на работу приходят?

- К одиннадцати подтянутся, - зевнул секьюрити.

Я пригорюнилась. С какой стати спешила, вставала ни свет ни заря, могла еще поспать! Но делать нечего! Пришлось ждать.

Около часу дня я возмутилась:

- Ну и где служащие?

- С меня какой спрос? - удивился охранник. - Ты ступай вокруг дома, войди в заднюю дверь и топай на второй этаж, авось там кто-нибудь есть.

В длинный темный коридор выходило множество дверей. Я толкнула одну, вторую, третью... Заперто. Очевидно, все писатели творили дома, а служащие Союза литераторов мирно занимались своими делишками.

Уже ни на что не надеясь, я пнула очередную лакированную дверь и внезапно увидела крохотную комнатенку, заваленную папками. За столом сидела девушка лет двадцати.

- Вы ко мне? - удивилась она.

- Нет, в отдел кадров, - ответила я.

То, что мне сообщила девушка, повергло меня в полное уныние. Оказалось, что заведующая уехала в отпуск, одна из сотрудниц заболела, вторая взяла отгулы за свой счет, мне к папкам не подобраться.

- Ну беда! - воскликнула в сердцах я.

- А вы откуда? - поинтересовалась девушка.

- Из газеты, - на автопилоте соврала я, - велели материал сделать про писателя Леонида Фомина. Съездила к фантасту, а он в маразме, ничего не помнит, я хотела в его документах порыться.

- Я на журфаке учусь, - оживилась девушка, - ладно, помогу вам, как коллега коллеге. Ступайте сейчас налево, до конца, там дверь найдете.

- И кто там сидит?

- Циля Яковлевна, она про всех всю подноготную знает, в особенности про старперов, только спросите, такое выложит Циля всю жизнь в Союзе работает, ее многие боятся, заискивают, лебезят, да и кому охота нарваться на неприятности. А уж как ее жены писателей ненавидят, - девушка захихикала, - мрак. Есть такой литератор, Крюков-Озерский, слышали?

- Нет.

- Ну не важно, он из тех, из старых, из советских.

Супруга его, Мария Семеновна, один раз Цилю задела, сказала громко при всех в буфете: "Некоторые дамы нацепят на себя брюлики размером с колесо, а замуж-то, как ни старались, выйти не смогли!"

Циля отреагировала мгновенно, отставив чашечку с кофе в сторону, она воскликнула:

"Твоя правда, Машенька, в загс я не ходила, мне не повезло так, как некоторым. Были б... и, которые обслуживали посетителей в гостиницах, так наш Крюков-Озерский, человек наивный, не разобравшись, что к чему, одной из них руку предложил. Давно, правда, дело было, еще до войны. Но не надо думать, что все свидетели умерли. Я-то хоть и в девятьсот семнадцатом родилась, памятью не обижена, в маразм не впала!.."

- Спасибо, - обрадовалась я и полетела искать Цилю Яковлевну.

Будущая журналистка меня не обманула. В конце коридорчика нашлась крохотная дверца. Я деликатно постучала.

- Да, да, - донеслось из-за нее хрипловатое меццо, - прошу.

Я вошла в комнату.

- Вы ко мне? - спросила сухощавая дама, стоявшая возле шкафа.

Циля Яковлевна выглядела потрясающе: черные вьющиеся волосы были уложены умелым парикмахером. Лицо дамы покрывал ровный слой косметики, на щеках ее играл персиковый румянец, губы пламенели, в ушах висели тяжелые бирюзовые серьги, ожерелье из таких же камней украшало блузку, пальцы, изуродованные артритом, были унизаны кольцами.

- Вы кто? - нетерпеливо спросила Циля Яковлевна.

- Разрешите представиться, Виола Тараканова.