Чтение 28–й страницы книги ~Синий мопс счастья~

- Эй, Лампа, - без всякого стука влез в ванную Юра, - оладьи будешь?

- Да, - быстро умывая лицо, ответила я.

- С вареньем или со сметаной?

- И с тем и с другим.

- Вместе?

- Да.

- Ну молодец, - восхитился Юра, - вот это по-нашему, по-крестьянски, а то начинают выеживаться, калорийность считать, кривляться. Беги скорей, пока горячие.

Я покорно отправилась на кухню, где Юра набросал в мою тарелку штук пять пышных, румяных оладьев. Они были просто восхитительными, и я, на некоторое время забыв о скорой смерти, слопала первую порцию, потом вторую, третью.

- Эй, Лампа, - предостерег Юра, - заворот кишок будет, помрешь от обжорства. Или печень скрутит, ну, дорвалась.

Я молча отодвинула пустую тарелку.

Какой толк теперь беречь печень? Не есть сладкое, жирное, мучное, вкусное? Все равно умирать.

Абсолютно не к месту я вспомнила анекдот. Человеку, приговоренному к смертной казни, утром, перед расстрелом, приносят хороший завтрак. Надзиратель спрашивает:

- Сколько кусков сахара класть в кофе?

- С ума сошли! - возмущается заключенный. - У меня диабет.

Но отчего-то сейчас от черного юмора не стало легче на душе. Поблагодарив Юру, я пошла в спальню, попыталась заснуть, но не смогла.

Встав, я достала листок бумаги, написала сверху большими буквами "Завещание", погрызла ручку, почесала в затылке, потом сходила на кухню, принесла себе еще тарелку оладий, банку с клюквенным вареньем и принялась излагать последнюю волю.

Значит, так. Я, Евлампия Андреевна Романова, год рождения... Фу, зачем он нужен? Все и так в курсе, сколько мне лет. Итак, дальше. Находясь в здравом уме и твердой памяти.., нет, твердом уме и здравой памяти... Ой, ну хорошо. Совершенно не ощущая себя сумасшедшей идиоткой, на пороге кончины, распоряжаюсь своим имуществом. А) Квартиру, которая принадлежит мне, следует продать, а на вырученные деньги построить загородный дом. Мы давно хотели жить на свежем воздухе в ближайшем Подмосковье, вот пусть эта мечта осуществится. Б) Дачу в Алябьеве тоже пустить с молотка. На все полученные средства купить машины Сережке, Юлечке и Кате. Новые иномарки. В) Коллекцию картин сдать на аукцион. Относить их туда по одной, по мере необходимости. У меня нет особых иллюзий по поводу Лизаветы и Кирюшки. Учатся они не слишком хорошо, значит, наверное, им понадобятся деньги для получения высшего образования.

Глотнув воды из бутылки, я удовлетворенно перечитала текст. Отлично, справилась с финансовыми вопросами за пять минут. Теперь следующая проблема: в чем хоронить Лампу. Итак, голубое платье, то самое, купленное на Вовкин юбилей. Нет, оно меня полнит и плохо, несмотря на лазурный цвет, оттеняет глаза. Впрочем, скорей всего они будут закрыты. Но все равно, выглядеть в последний час ожирелой свинкой, затянутой в узкое платье, неохота. Тогда вишневая блузка и черная юбка. Фу! Ужасно, слишком мрачно. Белый свитер... Я вновь покусала ручку, ну, у нас все-таки не свадьба. Что там еще есть в шкафу?

Оставив бумагу на столе, я ринулась к гардеробу и стала перебирать вещи. Футболочка с зайчиком?

Джинсы с карманами? Ну, согласитесь, это не слишком солидно. Симпатичный кардиганчик с вышитыми кошками? Красная водолазка? Льняные брюки и пиджак? Да, вполне ничего, цвет приятный, светло-розовый, он мне к лицу, только не подойдет. В этом наряде я замерзну. Хотя я ведь умру. Но, в конце концов, оттуда никто не возвращался и не рассказывал правды. Вдруг покойник все видит, слышит и чувствует, а? Тогда посмотрим дальше. Купальник, парео, шорты, бермуды... Нет, какой ужас! Даже умереть не могу нормально, потому что нечего надеть в последнюю дорогу! А обувь! Без слез не взглянешь: босоножки, лодочки и сапоги. Нет, так нельзя, не натягивать же обожаемые мною кроссовки. Сумка!

Она у меня одна, коричневая, кожаная.

Впрочем, я ошибаюсь, имеется еще крохотная, бархатная, она вполне подойдет покойнице. Но что туда влезет? Да ничего, пудреница и та не войдет, а я привыкла носить с собой кучу всяких вещей: ключи, губную помаду, она почему-то всегда размазывается и "стекает" с моего лица, упаковку жвачки, мобильный, расческу, абсолютно бесполезный предмет, сколько ни тыкай его в волосы, они лучше не лягут, кошелек, зеркальце... И как это все запихнуть в крошечную сумчонку? Воображение нарисовало картину: лежу в гробу в розовом льняном костюме, кроссовках и с хозяйственной торбой, правда из натуральной кожи. Отвратительно. Завтра же отправлюсь в магазин и куплю необходимые вещи. Сколько у меня денег в заначке?

Пересчитав "подкожные", я слегка успокоилась, легла в кровать и неожиданно мгновенно отбыла в царство Морфея.

Утром я проснулась бодрой, быстро вскочила на ноги, побежала было в ванную и наткнулась глазами на листок, лежавший на столе. Завещание. В ту же секунду у меня заболело все: голова, шея, плечи, руки, спина, грудь, живот, ноги. Согнувшись пополам, надрывно кашляя, я выползла в коридор и увидела Юру, натягивающего на собак комбинезоны.

- Это какой-то ужас! - воскликнул он. - Одну оденешь, вторая разденется, впихнешь ее снова в одежду, первая голая стоит.

- Ты им дай по ванильному сухарику, - прохрипела я, - здорово помогает. Пока грызут, справишься.

- Простудилась, что ли? - заинтересовался Юра.

- Немного, - соврала я.

- Виданное ли дело по холоду в куртенке бегать! - возмутился Юра. - Купи себе шубу.

- Не хочу.

- Почему?

- Потому.

- Очень красивые есть, из норки.

- Знаешь, сколько такая доха стоит?

- Ну.., тысячу!

- Долларов!

- Не так уж и много, - пропыхтел Юра, застегивая на Рейчел ошейник, - накопить можно. Эй, пошли.

Стая кинулась к лифту. Впереди вышагивали Рамик и Рейчел, следом семенили две толстые колбаски: Муля и Ада. Феня и Капа, повизгивая, вертелись на поводках, норовя запутаться.

- Смирно, - скомандовал Юра, - по порядку рассчитайсь!

Собаки замерли перед лифтом.

- Сначала полковники, - велел Юра.

Я усмехнулась, здорово он научился справляться с псами. Рейчел и Рамик вошли в лифт.

- Теперь майоры!

Муля и Ада проследовали в кабину.

- Отлично, - одобрил Юра, - замыкают роту сержанты. Эй, Феня, тебе отдельное приглашение прислать? Все, разжалована в рядовые, вечером моешь пол в казарме зубной щеткой и чистишь всем сапоги!

- Как тебе удалось их так выдрессировать? - изумилась я.

Юра засмеялся:

- Созвал собрание и объяснил суть дела. Предложил избрать генерала и слушаться его беспрекословно. В бюллетене была одна моя фамилия, по-моему, очень демократично! Выбрали единогласно, навечно, более избирательной кампании не предвидится.

Лифт закрыл двери и уехал. Я умылась, причесалась, потом оделась, вышла на кухню и чуть не зарыдала от умиления. На столе испускала пар кружка, рядом стояла тарелка с тостиками.

Пока я собиралась, Юра успел прогулять собак, вымыть им лапы и сварить мне кофе.

- Спасибо! - с чувством воскликнула я.

- За что? - удивился Юра.

- Ну за все!

- Странная ты, - улыбнулся Юра, - я себе кофе сделал и тебе заодно, чего тут особенного?

- Еще собак на улицу отвел.

- Знаю же, тебе неохота.

Переполненная чувством благодарности, я снова пошла в ванную и стала тщательно красить лицо.

Итак, как поступить? Поехать в театральный институт, найти Рагозину и осторожно, не попадаясь той на глаза, взглянуть на девицу! Проверить для начала, она ли была той самой цыганкой, пришедшей ко мне в недобрый час. Ну-ка, где у меня адрес института?

Наложив на щеки румяна и оставшись крайне довольна своим внешним видом, я побежала в свою спальню и увидела Феню с Капой, самозабвенно дерущихся на моей подушке. Выгнав обнаглевших щенков, я стала рыться в сумочке в поисках нужной бумажки, под руку попался белый конверт, запечатанный, без адреса и какой-либо надписи. Я повертела его в руках. Откуда взялось странное письмо?

Ах да, это послание передала мне Гликерия Петровна. "Деточка, - орала актриса, - надеюсь, вы привлечете меня к этому делу!"

Пальцы быстро разорвали бумагу, на мои колени спланировал прямоугольник, фотография. Я взяла ее и ахнула. Держу в руках собственное изображение, как всегда, ужасное. Неизвестный человек заснял меня в момент радости. Рот у Лампы растянут до ушей, брови чуть приподняты, волосы торчат в разные стороны. Да уж, на этом снимке я больше всего напоминаю мартышку, получившую шоколадную конфету. Полюбовавшись на фото, я перевернула его и увидела надпись, сделанную на компьютере:

"Идиот. Это Романова Евлампия Андреевна".

Глава 30

Думаю, вы понимаете, до какой степени я была поражена. Повертев снимок и так и этак и не поняв, где и кем он был сделан, я сунула его назад в сумочку и схватила телефон.

- Аллоу, - пропела Гликерия Петровна, - слушаю!

- Это Нина Рагозина, помните, мы вчера с вами встречались в "Лукошке".

- Душенька, - завопила Гликерия, - у меня стопроцентная память.

- Решила привлечь вас к работе.

- О-о-о!.. Наконец-то! Никогда об этом не пожалеете!

- Скажите, Сергей Васильевич вернулся?

- Нет, он приедет через три дня, похороны...

- Да, да, понимаю. Вы одна дома?

Гликерия захихикала:

- Было бы странно предположить, что я привела в отсутствие сына любовника.

Надо же, старушка еще помнит об амантах!

- Почему бы и нет, - быстро ответила я, - такая красивая и молодая женщина, как вы, должна нравиться мужчинам.

Послышался удовлетворенный смешок.

- Ах, милая, все в прошлом. Но было, было. Знаете, в пятьдесят пятом году...

Понимая, что бабусю сейчас унесет на волне воспоминаний слишком далеко в океан жизни, я быстро прервала ее:

- Сейчас приеду к вам.

- Домой?

- Да, напомните адрес.

Старушка назвала улицу, номер дома и воскликнула:

- Но лучше опять в кафе!

- Нет, именно на квартире.

- Почему? - не успокаивалась бывшая актриса. - Вы же с Сережей всегда в "Лукошке" беседуете. Там так шумно!

- Мы хотим с вами доказать Сергею Васильевичу, что способны вдвоем справиться со сложным делом, ведь так?

- Да, да.

- Тогда я приеду в квартиру. Чтобы осуществить задуманное, мне следует посекретничать с вами именно там.

- Конечно, - воодушевленно заорала бабуся, - жду. Кстати, продемонстрирую вам свое умение перевоплощения!

На сей раз Гликерия предстала передо мной в образе женщины-вамп. Иссиня-черный парик с крупными локонами до плеч, забор щетинящихся ресниц, огромные, увеличенные карандашом, кроваво-красные губы, кожа цвета перезревшего апельсина и туловище, затянутое в тесное длинное платье из шелка темно-синего цвета. Справедливости ради следует отметить, что, несмотря на преклонный возраст, Гликерия Петровна сохранила девичью фигуру, похоже, у нас с ней один размер.

Желая сделать старушке приятное, я сделала каменное лицо и спросила:

- Гликерия Петровна дома?

Хозяйка радостно засмеялась:

- Не узнали? Говорила же, мастерски перевоплощаюсь.

- Скажите пожалуйста! - закатила я глаза. - Великолепно, невероятно, волшебно! Феерия!

- А не выпить ли нам чаю? - взвизгнула Гликерия.

- Конечно! - радостно воскликнула я. - Заодно и поболтаем.

В красиво обставленной итальянской мебелью кухне мне налили вкусный чай. Я, словно Шерлок Холмс, делала логические умозаключения. Похоже, Гликерия Петровна, пенсионерка, абсолютно не экономит. Кухонные шкафчики совершенно новые, холодильник роскошный, трехкамерный, плита со стеклокерамической поверхностью. А на столе шоколадные конфеты, дорогое печенье, французский сыр. И чай хозяйка заварила элитный, достала его из фирменной железной банки. Многие из пожилых людей под занавес жизни становятся отчаянными лакомками, едят мало, но вкусно. Однако отнюдь не все имеют возможность потакать себе. Гликерия Петровна принадлежит к счастливому меньшинству российских пенсионеров, у которых нет материальных проблем. Еще похоже, что в квартире недавно делали ремонт.

- Вы разбили стену между комнатами? - для затравки разговора поинтересовалась я.

- Ах, - дама моментально попалась на крючок, - сейчас все расскажу. Наша квартира историческая, каких только людей тут не перебывало.

Я принялась спокойно вкушать изумительный чай. Сейчас Гликерия сама расскажет мне историю семьи, узнаю, каким образом Борис Сергеевич Касаткин связан с Сергеем Васильевичем, и, может, пойму, куда, кому и зачем последний собрался передать мое фото.

Жили были два брата Сергей и Василий Касаткины, оба художники, работали для театра. Мужчины нежно любили друг друга, обитали в одной квартире и в нее же привели своих жен. На отношение братьев не повлиял даже тот факт, что господь несправедливо распределил между ними талант. Василий получил все, а Сергей ничего. Первого считали гением, второго держали на работе лишь из уважения к Василию. В подобной ситуации между родственниками возникает ревность, гремят скандалы. Но Василий никогда не заносился, а Сергей всегда с улыбкой говорил:

- Я всего лишь хорошо выученный ремесленник, а Васенька вдохновенный творец.

Непохожими оказались братья и по характеру.

Василий уродился положительным, никогда не пил, не заглядывался на молоденьких актрис, не принимал участия в гулянках, женился на Гликерии и хранил верность супруге. Своего единственного сына назвал в честь брата.

А вот Сергей был иным. Во-первых, он любил приложиться к бутылке, нет, поймите правильно, художник не валялся в луже у метро, не лакал портвейн "Солнцедар" или "Три семерки". Сергей напивался дома, в гостиной, армянским коньяком, но суть дела от этого не менялась. Еще он обожал женщин, сколько их прошло через квартиру, Гликерия вспомнить затрудняется: роты, батальоны, дивизии.

Гликерия в отличие от Василия не слишком любила Сергея, один раз она попыталась открыть мужу глаза, но всегда ласковый Вася обозлился и сказал:

- Мы с Сережей одно целое.

Молодая жена крепко усвоила урок и более не высказывала претензий, она была приветливой с братом мужа, но Сергей ей решительно не нравился.

Затем родственник женился, тоже на актрисе. Вере Руфиной. Отправиться в загс пару вынудила неожиданная беременность невесты, на свет появился Боря.

Вера оказалась под стать мужу. Парочка пила, гуляла, шумела, устраивала скандалы, частенько с мордобоем. Причем не Сергей поколачивал Верушку, а она его. Потом они громко мирились, укладывались посреди бела дня в кровать, по квартире начинали разноситься охи и стоны, красная от смущения Гликерия уводила детей в свою спальню и включала радио.

Но самое интересное, что иногда жена Василия завидовала Вере, причем ей самой было непонятно почему. Жизнь Гликерии казалась безмятежно счастливой, муж не то что никогда не поднял на нее руки, но даже не повысил голоса.

Когда Боре исполнилось двенадцать лет, умер его отец. Верочка осталась жить при Василии, который стал полностью обеспечивать вдову брата и ребенка.

Впрочем, он и до этого содержал семью Сергея.

Лишившись супруга. Вера пустилась во все тяжкие, могла по три дня не приходить домой, потом заявлялась страшная, опухшая, с синяками, щедро украшавшими лицо. Гликерия каждый раз ужасалась, но что она могла поделать? Василий словно не замечал отвратительного поведения Веры.

Больше всех переживал Боря. Увидав пьяную мать, мальчик принимался судорожно рыдать и прятаться за Гликерию. По мере того как Борис рос, слезы сменялись злобой. Недовольство Верой росло, и однажды случился взрыв, произошел он в самый неподходящий момент, тридцать первого декабря, когда все сели за праздничный ужин. Сережа, студент театрального вуза, Борис, поступивший к тому времени в медицинский, Гликерия, Василий и гости, восемь человек. Хрустальные фужеры, елка, телевизор, пироги с капустой, салаты, хлопушки, подарки...

За пару секунд до боя курантов, когда все встали, держа в руках бокалы, наполненные шампанским, дверь в столовую распахнулась и появилась Вера, но в каком виде! Платье висело на ней клочьями, волосы сосульками обрамляли окровавленное лицо, ни чулок, ни туфель на "красавице" не было.

- Празднуете? - икнула Вера. - Ща сяду, налейте!

Все растерялись, а Боря побелел так, что Гликерия испугалась и кинулась к юноше:

- Милый, тебе нехорошо?

- Мне просто замечательно, - ответил парень и, швырнув на пол бокал, убежал.

Праздник был сорван. Гости, правда, старательно делали вид, что ничего не случилось. Веру Василий увел и уложил в кровать. Все вели разговор на отвлеченные темы. Но беседа не клеилась. Боря не выходил из своей спальни, Сережа сидел возле двоюродного брата, ребят, росших вместе с пеленок, связывала крепкая дружба. Гликерия нервничала, и в результате народ разбежался по домам рано, так и не повеселившись по-настоящему.

Ох не зря говорят: как встретишь год, так и проведешь его. На Касаткиных валом обрушились неприятности. Василий устроил Веру в клинику нервных болезней. Но как бы ни называлось это заведение, все знали: там выводят из запоя и лечат "элитных" алкоголиков - писателей, актеров, композиторов, директоров крупных заводов и дипломатов. В самый разгар лечения Вера раздобыла невесть где бутылку водки, выхлебала всю и скончалась.

Страшно сказать, но Гликерия была рада, Сережа с Борисом тоже не пролили ни слезинки. Зато Василий еле пережил горе, заработал инфаркт. Едва оправившись, он потребовал тщательно разобраться в произошедшем. В клинике царили почти тюремные нравы, больных не выпускали на улицу, никаких свиданий с родственниками и передач "с воли".

Только больничная еда, диета, режим и лекарства.

Следовательно, "беленькую" принес сотрудник больницы и убил Веру. Именно убил, потому что все "постояльцы" получали препараты, абсолютно не совместимые с алкоголем.

Нажав на все возможные педали, задействовав свои немалые связи, Василий заставил-таки правоохранительные органы шевелиться.

- Милый, - умоляла мужа Гликерия, - ты заработаешь второй инфаркт.

- Папа, - пытался вразумить отца Сергей, - Веру никаким расследованием не вернуть.

- Дядя Вася, - просил Борис, - не надо!

- Хочу наказать виновных, - уперся Василий.

И невероятное случилось. Был найден человек, передавший Вере бутылку. Им оказался сотрудник Рагозин, студент медицинского вуза, подрабатывающий в клинике санитаром.

- Как фамилия санитара? - Я чуть не упала со стула.

- Рагозин, - спокойно повторила Гликерия, - якобы он принес водку для себя, хотел отпраздновать день рождения, угостить сотрудников. А Вера, хитрая, как все пьянчуги, украла поллитровку. Но потом выяснилось - родился парень шестого сентября, ну и пришлось ему признаться, что Вера просто пообещала ему денег, а он и приволок выпивку.

Уж не помню, сколько ему дали.

Василий, узнав правду, свалился со следующим инфарктом. Через месяц художника не стало, для Гликерии наступили тяжелые времена, пришлось тянуть на себе двух студентов, Бориса она давно считала родным сыном.

Ну а потом, постепенно, жизнь устаканилась.

Юноши получили дипломы. Боря стал врачом, Сережа актером, только не очень-то у них получалось с карьерой.

Боря женился рано, и Гликерия только удивлялась, глядя на племянника. Тот был вылитый отец, вечно заводил любовниц, стоило Наташе летом уехать на дачу, как в доме появлялись бабы. Гликерия только качала головой. Слава богу, что молодые жили отдельно, в квартире, доставшейся Наташе от родителей. И еще, Борис совершенно не пил, капли в рот не брал, даже не мог видеть спиртное, этим он совершенно не походил на покойных родителей, но бабником был отменным, и Сергею пару раз приходилось выручать сластолюбивого братца. Борис очень боялся, что сведения о его похождениях дойдут до жены. Властная, бескомпромиссная Наташа ни за что бы не простила супругу измены. А в те годы Борис ничего не имел, его материальное благополучие целиком и полностью зависело от Наташи, это у нее были квартира и дача. В случае развода Боря остался бы голым, потому что за все время брака они с женой ничего совместно не приобрели. К тому же Наташа работала гинекологом в больнице, делала аборты и получала намного больше Бориса, преподававшего в медицинском институте.

Но потихоньку дела у всех наладились, откуда ни возьмись у Бори появились деньги, потом он основал академию.

- Борис взял к себе брата, платил ему хорошие деньги, но Сережу тоже не назовешь неудачником, он создал агентство "Арлекино", - щебетала Гликерия.

- Что? - Я снова чуть не упала.

- "Арлекино", - повторила страшно довольная собой Гликерия. - Он с вами, Ниночка, устраивает праздники людям. Одна беда, меня привлечь не хотите. Столько раз я подкатывалась к сыну, а он только отмахивался: "Мама! Общайся с подружками, не выдумывай! Никакого "Арлекино" нет! С чего ты взяла?"

Гликерия Петровна замолчала, хитро прищурилась и с торжеством заявила:

- Но потом ему таки пришлось признать, что "Арлекино" работает! Просто я прижала его к стенке. И теперь знаю всю правду про вас, хотите, скажу, чем занимаетесь?

- Ну и чем? - спросила я.

- Ставите спектакли в домах богатых людей, - стала загибать пальцы Гликерия, - работаете для тех, кто может заплатить. Сережа сначала стеснялся такого рода деятельности, скрывал это от меня. Знаете, музыканты, служащие таперами, тоже неохотно рассказывают, где получают зарплату. Но я считаю, что любой труд почетен. Да, сейчас такое ужасное время, когда искусство вынуждено приседать перед кошельком, но, с другой стороны, даже великий Шаляпин не гнушался петь у богатых купцов в гостиных и получать гонорары. В конце концов я сумела объяснить сыну свое понимание ситуации, и он стал со мной откровенен, но работу не дает, боится за мое здоровье, это же несправедливо! Милая моя!