получила сама бабушка. Приятная старушка и, как видно, строгих правил.
Старику дала три рубля, Пашке несколько монет и уехала сама в зимовье. А
дедушка Гурьяныч с Пашкой вышли на улицу, уселись на скамеечке и, как
сиротки, долго сидели молча. Видно, старушка расстроила их планы, не так
распределила заработок. Вечером дедушка зашел ко мне на квартиру, говорит,
что они с внуком были за ружье, а старушка как оглохла, повернула деньги на
одежину. Конечно, тоже нужно. Спрашивал, нет ли у нас старенького дробовика,
хотя бы ствол. Говорит, парнишка пристрастился к охоте, а стрелять не из
чего.
выдайте ему, -- сказал я. -- Только, прошу вас, не балуйте Пашку, чтобы он
не бросил школу, да и дедушка пусть будет с ним построже.
Тучи ушли к горизонту. Замер, не шелохнется старый лес. Но в эту пору
весеннего обновления невольно ощущаешь его дыхание, чувствуешь, как он
свежеет весь и пробуждается от долгого зимнего сна. Хорошо сейчас в тайге!
Становому, затем стал обходить высокую часть хребта с востока. На борту
находился необыкновенный груз -- паутиновый кокон весом менее грамма. Мы все
дежурили у костра. Столб дыма, поднявшись над ущельем, должен быть виден
далеко. Небо, всполоснутое дождем, ярко голубело. Гольцы с одной стороны
политы ярким светом солнца, с другой -- покрыты тенью, и от этого заметнее
выделяются и изломы и линии отрогов.
самолет -- не различишь. До слуха долетает гул мотора.
далекой синеве неба. Мы с Геннадием усаживаемся за аппарат.
Как слышите меня, отвечайте!
найдет... Расставьте по гольцу людей как можно шире для приема груза.
-- Разворачивается над нами. Выбросила полотнище черной материи, вероятно, с
паутиной. Уходит обратно.
Макаровой.
выпрямляя спину, словно после тяжелой ноши.
кричит Василий Николаевич, выскакивая из палатки и увлекая всех за собою.
Океанским прибоем шумят вершины старых деревьев. Много солнца и света. Небо
после ненастья кажется прохладным.
Люди бросают вверх шапки, кричат, но гул мотора глушит их голоса.
сделали крупную надпись из еловых веток: "От всех спасибо! Слава комсомолу!"
уходит на юг.
радисту Лемеша и тут же начинает принимать радиограмму.
журналу.
сообщает Лемеш. -- Посадка еще возможна только у кромки леса. Рубим подход.
Мобилизован весь состав, но раньше чем через два часа посадку обеспечить не
сможем".
Любой ценою обеспечьте посадку. Срочно осмотрите ниже вас косу. В случае
безвыходного положения сигнализируйте кедровке -- пусть действует по своему
усмотрению. Вы отвечаете за ее жизнь.
появления самолета над лагерем Лемеша площадка еще не была готова. Лес
медленно отступал под ударами топоров. Люди выбивались из сил. Вода заливала
край косы, на которой должна была сесть машина. Катастрофа казалась
неизбежной. Мотор уже заглатывал последние капли бензина. У летчика уже не
оставалось времени для размышления, и он решился на отчаянный шаг...
Развернув самолет, Шувалов нырнул в просвет между высоких лиственниц,
"прополз" брюхом по стланику и, сбив скорость, хлюпнулся на край косы. Мотор
заглох, но машина уже бежала на колесах по гальке, все глубже зарываясь в
воду.
держать штурвальное колесо в такие минуты, -- рассказывал вечером Лемеш. --
Когда мы помогли Шувалову выбраться из кабины, он был бледный, растерянный,
но улыбался. Этот человек только что смотрел в глаза смерти. Машину выкатили
из воды, привязали к дереву. После осмотра она оказалась исправной,
пострадал только хвостовой костыль, сейчас чиним его. У нас похолодало. К
утру вода должна спасть, и машина будет отправлена со старой площадки".
тревог. Теперь можно было подумать и о своем пути. Решаем завтра выступать.
моем дневнике остались незаконченными записи позавчерашних наблюдений за
трясогузками. Изменилось ли их "настроение", когда они увидели освобожденное
из-под снега гнездо? Я вышел на берег Джегормы. Остров пустовал: ни
трясогузок, ни куликов. Пришлось перебрести протоку -- иначе я унес бы с
собою неразгаданный вопрос.
уже лежало крошечное яйцо. Хозяева, видимо, улетели кормиться или проводят
утро в любовных играх.
встреча была трогательной. Мы радовались, что он здоров и разделит с нами
трудности походной жизни. Геннадий с этой машиной улетел в штаб.
невидимому Становому.
вперед только под ударом топора. Это не нравится Улукиткану. Хочется ему
попасть к подножью гор, которые справа от нас.
зарослей.
почти все ложе долины. Только изредка видны на ней узкие полоски перелесков
Олени грязнут, тянутся на поводке, заваливаются. Слышится крик, понукание,
угрозы. Все же добираемся до середины мари, а дальше -- болота, затянувшие
марь зеркальной гладью. На подступах к ним вырос густой непролазный
троелист. Улукиткан опускает палку в воду, но дна не достает. Покачав
головой, прищуренными глазами осмотрев местность и не увидев конца болотам,
молча поворачивает обратно к реке.
сопровождает отвратительный гул паутов. На оленей нельзя смотреть без
сожаления. Бедняжки, связанные ремнями друг с другом, да еще тяжело
навьюченные, они не имеют возможности защищать себя. А пауты наглеют,
садятся на голые спины, на грудь, к нежной коже под глазами. В муках
животные быстро теряют силы. Падают уши, из открытых ртов красными лоскутами
свисают языки.
гор. В поисках прохода он вел нас стланиковой чащей вдоль высокоствольного
берегового леса.
воздух.
что-то рассматривать. Вдруг он схватил повод и повернул оленя обратно в лес.
оглядывая равнину с заметным беспокойством.
неподвижно торчали засохшие лиственницы, да видны были горбы земли,
выпученные вечной мерзлотою. Однако беспокойство старика заразило нас, и мы,
слепо следуя за ним, скрылись в лесу.
со всей тайги слетались пауты. Никогда они не были такими свирепыми, как в
этот знойный полдень. Олени безвольно попадали на землю и уже не
сопротивлялись.
валежник и мох. Дым костра отпугнул от стоянки паутов. Но животные
продолжали лежать в полном изнеможении.
свежий, сегодняшний.
речке вернется, потом опять на гору побежит, и так весь день, туда-сюда...
Минута не стоит. Шибко худой время для зверя! Иди с ружьем на Зею.