Чтение 28–й страницы книги ~Вратарь республики~

аппарат с рукояткой, шнурами и медными клеммами. Зеркала, как эхо,
подхватывали каждое движение.

Тут человек подвергался почтительной обработке. Парикмахер порхал и вился
над клиентом, как мотылек над кашкой; прикосновения его пальцев были нежны и
почтительно-фамильярны. Он совершал над человеком таинственные процедуры, и
тот вставал благоухающий и полный достоинства.

Здесь, как по мановению жезла, перед Антоном появлялись дымящиеся приборы.
Мастер распечатал кисть с треском, словно колоду карт. Торжественно налив в
чашечку воду, посыпав порошок, он замешал все это со сосредоточенной
пренебрежительностью. Брея Антона, он непринужденно болтал с другими
мастерами. Он говорил с ними совсем иным, нормальным человеческим голосом.

Мастера непринужденно переговаривались между собой из конца в конец зала,
от кресла к креслу. Клиенты, чувствуя себя вне этого разговора, неодобрительно
слушали. Антону стало обидно.

- Смотри, куда бреешь, - сказал он.

- Попрошу не учить! - обиделся мастер. - Мы вас пахать не учим. Колхозник?
- спросил он.

- Чемпион! - сказал Антон.

И мастер, взглянув на плечи клиента и оценив их, охотно поверил, рассудив
за благо не спорить.

Мастер побрил Антона, причесал, сделал ему массаж. Зажмурившись, Антон
подставил свое лицо под снопы душистых брызг из пульверизатора.

- Пудру принимаете? - спросил парикмахер.

- Можно.

И Антон погрузился в душистые облака пудры.

- Больше со мной ничего нельзя сделать? - спросил он, когда облако
рассеялось.

- Желаете, можно седину убрать? Под общий тон сделать.

- Это, уж оставь, - сказал Антон и получил счет на три с полтиной.

Он расправил плечи, тряхнул головой и весело зашагал по улице. Теперь он
чувствовал себя совсем по-другому - бодрее, увереннее. Он шагал и смело
заглядывал в глаза встречным девушкам. Те краснели и отводили взгляд.
Прохожие, остановленные им, сказали, что дом, который он ищет, тут недалеко.

Вдруг он увидел, что на углу собрался народ. Выбившись из сил, скользя
подковами по обледенелой мостовой, падала на колени ломовая лошадь. Она
старалась стащить с места сани. Сани были тяжело нагружены. Возчик, упершись
плечом сзади в тюки, махал кнутом, кричал надсадно. Лошадь, напрягаясь до
дрожи, скользила, срывалась. Прохожие глядели. Антон раздвинул зевак, подошел,
привычным взглядом окинул кладь.

- Тут разгружать требуется, - сказал Антон. Он поставил на землю свой
багаж и начал сгружать тяжелые тюки, ящики на мостовую. Потом он схватился за
оглобли саней. - А ну, давай! - сказал он возчику.

Под улюлюканье и свист лошадь без труда свезла с места облегченные сани.
Полозья, застрявшие в рытвине, оказались теперь на ровном накатанном месте. Но
сгруженные тюки и ящики загромоздили мостовую. Уже серди-то рычали два
грузовика. Названивал трамвай. Приближался милиционер.

Антон насторожился. Сконфуженно показал он милиционеру бумажку, где был
записан адрес гидраэровцев. Милиционер почему-то сразу стал приветливым.

- Дядя, вот ваши вещи, - сказал мальчишка, стороживший по своему почину
багаж Антона.

А милиционер любезно пригласил Антона следовать за ним. Их сопровождали
шумной толпой мальчишки. Ребята сразу почувствовали, что человек, так легко
сдвинувший огромные сани, - замечательный человек. Мальчишки, решив, что Антон
арестован, забегали вперед, кричали, что гражданин не виноват.

ГЛАВА 29

Клятва на половнике

Так в сопровождении милиционера Антон ввалился в общежитие гидраэровцев.
Все были в сборе. Только что закончилось обсуждение нового проекта глиссера,
который разработала Настя. Раздался стук в дверь. В кают-компанию двинулись
клубы пара. Когда они рассеялись, все увидели милиционера. За спиной
милиционера высилась громадная фигура Антона. Антон был смущен.

- Добро пожаловать! - сказал Баграш.

- Поздравляю! - развел руками Карасик, решив, что Антон уже что-то
натворил,

- О, тамада! - удивился Бухвостов.

- Милости прошу к нашему шалашу! - сказал Фома.

- Кто это? - шепнула Настя.

- Вам известен этот гражданин? - спросил милиционер, румяный и
застенчивый.

- Как же, как же! - закричали все. - Он скоро всей Москве известен будет!

- А что такое? - спросил Баграш.

- Не обращайте внимания, - примирительно сказал Фома. - Садитесь, давайте
чай пить.

- Такая, понимаешь, петрушка вышла... - смущенно забормотал Антон.

Он подробно рассказал о происшествии, виновато улыбнулся.

Милиционер, не в силах скрыть восхищения, поглядывал на него снизу вверх,
и румяное его лицо теряло официальность.

- А я ведь вас признал, - сказал вдруг он Баграшу. - Я на матче вас видел,
вполне приличная командочка. Вот этот товарищ, - указал он на Баграша, - в
центру играет, а вы вот, - кивнул он на Фому, - полусредним стоите. Я к этому
делу сам привержен. Футбол - явление отважное.

Гидраэровцы гордо улыбались.

- А это, значит, ваш будет? - спросил милиционер.

- Наш, товарищ милиционер, будущий чемпион. - Очень приятно! - сказал
милиционер. - Снежков моя фамилия. - Он строго повернулся к Антону. - Ну,
принимая во внимание ваше провинциальное положение, как вы являетесь приезжий,
то хочу вас предупредить за уличное нарушение...

И милиционер откозырял.

В дверях он обернулся.

- Ну и парень! - не выдержал он. - Геркуланум!..

- И шумный же ты человек! - сказал Карасик, обнимая Антона. - Не успел
явиться - уже нагрешил. Антона тормошили, с него стаскивали тулупчик.

- Молодец, приехал! - хлопнул его по плечу Баграш.

Антон вынул из заднего кармана брюк бумажник, покопался в нем и вытащил
аккуратно сложенный документ. Этот документ дал ему горсовет физкультуры,
отпуская в Москву. Баграш взял документ и прочитал его вслух:

- "Дано сие вратарю сборной города Кандидову Антону Михайловичу в том, что
за истекший сезон он не пропустил ни одного мяча в ворота и за проявленную
инициативу, способствующую спасению города во время паводка, награжден
грамотой и Почетным знаком спасения на водах..."

- Здорово! - сказал Баграш. - Спасение на водах целого города.

- Теперь держитесь! Первенство Москвы наше! - закричал Фома.

- Опять? - иронически спросил Бухвостов. Но Антон сдернул с себя пиджак и
засучил рукава:

- Принимаю! Усохнуть мне на этом месте - ни одного мяча сроду не пропущу!

Он отбежал в конец зала и стал там, где когда-то были церковные царские
врата. Мяча под рукой не было. Оглянувшись, Бухвостов схватил со стола большой
глобус, снял с ножки и бросил в Антона. Ловким приемом вратаря Антон поймал
над головой желто-голубой глянцевитый шар.

- Стой, замри! - сказал Карасик.

Антон стоял в царских вратах. Не целиком закрашенные угодники плавали за
его плечами на взбитых облаках. Рослый и плечистый, он держал над головой
модель планеты.

- Геркулес с глобусом! - сказал торжественно Карасик и подмигнул Антону. -
Геркулес с глобусом... Вот такой стоял перед театром Шекспира.

- Комсомольцы! - вмешалась мама Фрума. - Комсомольцы, рабфаковцы,
допризывники, что вы делаете? Человек с дороги, человек устал, а они его уже
футболят, они его уже мучат... Не обращайте на них внимания - они просто
сумасшедшие. Идемте, я вам дам умыться, закусите с дороги. Вы любите яичницу?

- Обожаю! - сказал Антон, послушно следуя за маленькой старушкой.

- Омлет или глазунью?

- Глазунью.

- Ах, какая досада! А я сделала омлет!

- Глубоко обожаю омлет, - сказал Антон. Тут он увидел Настю. Настя стояла
в сторонке и с радушным любопытством смотрела на него.

- Извиняюсь, - сказал Антон, - кажется, я не поздоровался... Такая
петрушка! Извините, не заметил, здравствуйте.

- Ничего, - сказала Настя. - Ничего, я маленькая, трудно сразу заметить.

- Ничего подобного, совсем наоборот даже... - забормотал Антон. - Это
просто с моей стороны даже непростительно...

- Омлет стынет! - закричала мама Фрума. До ночи обо всем договорились.
Баграш устраивал Антона в свою бригаду, сперва чернорабочим. Одновременно
Антон поступал на учебу в заводской комбинат. Поселили его в одной комнате с
Карасиком.

- Ну, мама, - сказал Баграш, - готовьте большой силос! Будем принимать.

И, когда на столе появилась миска с "большим силосом", то есть с
винегретом, и руки всех сошлись на, половнике, Антон возложил поверх всех рук
свою мощную длань.

- Теперь повторяй за нами, - сказал Баграш. Старательно окая, Антон
повторял:

- Сим черпаю и вкушаю, сим клянусь, равный среди равных, на водах и на
зеленом поле битвы славить надежной доблестью коммунара и верной советской
службой свой очаг, и дом, и веселое товарищество наше. И если нарушу я словом,
делом или тайной мыслью закон дружбы и труда, то не будет мне места за этим
столом изобилия и да минует меня круговая чаша!

- Ура! - рявкнули гидраэровцы и, рассаживаясь, запели свою песенку, давно
уже сочиненную сообща для подобных случаев: