возвышение закончится так трагически. Вергилиан смотрел на него как на
баловня судьбы.
возлюбленной супруге и пристойно облобызал ее, приятно пощекотав нежное
лицо пушистой бородой. Юлия осталась на ложе и закрыла на мгновение глаза.
бороду, якобы запущенную, а в действительности лелеемую как некое
сокровище, август подражал великим императорам из династии Антонинов и в
их честь назвал этим именем своего сына. Даже в улыбке августа было что-то
от Марка Аврелия.
дружелюбно оглядел собравшихся.
Антонином, и с большой осторожностью вытянул ноги, искривленные подагрой.
О нем столько ходило рассказов, начиная с истории, в которой якобы
огромную роль сыграла тога Марка Аврелия, одолжившего ее Септимию Северу,
когда тот, будучи еще легатом, явился однажды на императорский пир прямо с
дороги в плаще. По мнению многих, этот подарок и предопределил судьбу
будущего императора. Известна была всем и сплетня о женитьбе Севера на
Юлии Домне, на которой выбор честолюбца остановился только потому, что в
ее гороскопе существовало указание звезд на замужество с человеком,
облеченным в пурпур. Септимий Север сам изучал науку халдеев и верил в
подобные предсказания.
всяких болтунов и стихоплетов, которые всегда могли сочинить какой-нибудь
памфлет или пустить гулять по Риму ядовитый стишок. Септимий Север не
постеснялся умертвить Лета, спасшего ему жизнь в битве под Лугдунумом,
предал смерти тысячи людей, виновных только в том, что их гороскопы
намекали на блестящую судьбу, или увидевших во сне пурпур и имевших
несчастье рассказать об этом болтливым друзьям. Однако даже император был
бессилен против яда короткой, как пчелиное жало, эпиграммы.
Африки или из Сирии стекались в Рим подобные честолюбцы, люди без стыда и
без совести, умеющие произносить красивые слова и неутомимые в снискании
общественных почестей и богатства, деятельные, как торгаши, хитрые, как
змеи. Они проникали в магистратуру, в сенат и иногда кончали свою жизнь
консульским званием. Септимию Северу особенно благоприятствовала фортуна,
и он добился императорского пурпура.
поэта.
пышную бороду, ожидая очередного ходатайства.
отца, на которого обрушился гнев господина в связи с каким-то глупым
доносом. У старика отняли все имущество и дом, вытащили ночью из постели и
на военной галере доставили на отдаленный остров. Теперь сын явился
ходатайствовать о помиловании.
Император, слегка морщась, слушал сына. Потом потрепал его по щеке.
девушки.
Напиши распоряжение об отмене ссылки отца стихотворца. Как его зовут?
Оппиан? И вели выдать поэту двадцать... двадцать пять золотых.
двадцать пять золотых! Было чему удивляться. И тотчас на Оппиана
посыпались как из рога изобилия похвалы.
несущее в своем чреве страшную для смертных грозу? Великолепно!
глазами, видимо всю жизнь добивавшийся подачек, льстец и лизоблюд.
серебряных блюдах сласти, доставленные из далеких стран, орехи,
великолепные плоды из императорских садов. Другие принесли в узких амфорах
вино, сваренное со специями, от которых приятно кружилась голова. Пить
чистое вино здесь считалось предосудительным.
боги положительно изливали свое благоволение! Септимий Север сам был не
чужд литературе и в свободное от государственных трудов время, может быть
и в этом подражая Марку Аврелию, составлял свое "Жизнеописание". Слог ему
выправлял Антипатр, подделываясь под Плутарха. Теперь все кому-нибудь
подражали, и секретарий выбрал совсем не плохой образец.
Север расспрашивал Филострата о том, как он намерен поступить с записями
Дамиса, о которых слышал от своей просвещенной супруги. Но даже в улыбке
императора чувствовалось что-то неуверенное в себе, почти растерянность
звучала в его нарочито громких словах, сопровождаемых величественными
жестами. Казалось, все удалось ему на жизненном пути. Какие победы, какие
достижения и постройки! Родной Лептис, провинциальный и ничем не
примечательный город, превратился по его воле в столицу африканской
провинции; легионы повиновались одному его слову и обожали своего
повелителя; гордость сената и всех этих выродков патрицианских семей была
укрощена на вечные времена. Сотни тысяч солдат, земледельцев, получивших
землю и волов, римских ремесленников, уносивших домой хлеб, вино и елей во
время бесплатных раздач, взирали на него как на своего благодетеля.
Хлебных запасов в императорских житницах было собрано на семь лет. Теперь
уже не пышная эпитафия на гробнице, предел всех желаний честолюбивого
человека, а апофеоз, обожествление и храмы в Риме и Лептисе должны
завершить его земное существование! Однако непреодолимая усталость все
чаще и чаще сковывала сердце. Сколько разочарований и огорчений! Сколько
обманутых надежд! Что сделают с его наследием - плодами неустанного труда
- сыновья? И не только труда, но и злодеяний. Север ненавидел мрачной
своей душой соперников и презирал тех, кто пытался стать на его пути,
произнося лицемерные речи о справедливости и свободе. За эти годы, что он
носил пурпур на плечах, император уже привык считать себя отмеченным
перстом гения и стоящим выше простых смертных, участь которых -
преклоняться пред его волей. Почему же Юлия не желает понять этого? Почему
она изменяла? Уничтожить ее любовника, простого центуриона с челюстью
крокодила? Но ведь его заменит другой. Предать Юлию смерти? Но он не мог
без нежности и скорби думать об этой женщине. Кроме того, разве она не
пользуется влиянием среди населения Антиохии и Афин, не считается "матерью
лагерей"? К ней тянутся философы. А в этой страшной игре, в какой ставкою
была жизнь, так легко проиграть! Лишь неимоверным напряжением воли и
жестокими мерами возможно сохранить римский порядок. Однако Септимий
Север, как и все его сподвижники, не отличался дальновидностью. Опьяненный
властью и жадностью, он не был способен построить новый мир. Золотой век
не желал наступать на измученной земле.
Вергилиан, как будто бы я сам являлся свидетелем событий. Но приходилось
сложить таблички, потому что мы приближались к Остии и все находившиеся на
корабле проявляли большое волнение по поводу прибытия.
спускающийся к морю город. Я впился глазами в открывшуюся картину. На
каменном портовом возвышении стояла огромная квадрига слонов, воздвигнутая
каким-нибудь африканцем из Феццаны, разбогатевшим на торговле клыками. У
пристаней замерли корабли, и происходила обычная в таких местах
человеческая суета. Видно было, как под арками ближайшей улицы толпились
торговцы и совершали сделки, пересыпая зерно с ладони на ладонь, пробуя
его качество на зуб. Менялы разложили на мраморных прилавках серебряные
монеты. Грузчики, только с жалкой тряпицей вокруг бедер, носили по зыбким
мосткам, переброшенным с пристани на торговле корабли, амфоры. Шестерка
серых волов медлительно влекла повозку с чудовищной глыбой мрамора, из
которой, может быть, резец ваятеля создаст новую статую императора.
Деревянные колеса повозки, сплошные, без спиц, немилосердно скрипели, и
возчики поминутно хлопали бичами. На набережной тянулись кабачки, таверны,
склады, канатные лавки, и повсюду толпился народ. Над лесом голых мачт,
над колоннадой храма Нептуна и над квадригой бронзовых слонов кружились
чайки. Мы поспешили с Вергилианом сойти на берег. Так я ступил на
священную землю Италии.
отправиться в Рим, так как слишком много людей желали попасть в столицу
мира, и, воспользовавшись невольной задержкой, я бродил по Остии,
удивляясь ее торговому оживлению. Товары стекаются в этот город со всех
концов земли. Италия свозит сюда тонкие вина и благоухающие плоды,
многочисленные корабли доставляют из Египта пшеницу и дорогой моему сердцу
папирус, из Эллады - мрамор, статуи и оливковое масло, из Сирии - тонкое
стекло, из Аравии - благовония, из Индии - пряности и кораллы, из далекой