тихую заводь найти, почитай, что уж и не живешь, а похоронил себя заживо.
Что ж, если суждено кому снова мне душу всю разворотить, значит, так тому
и быть.
снова потянула его к этой женщине. - Нет, мне было очень-очень хорошо. А
вам?
чувствовала.
впустил Конни.
обе руки.
горизонте сгущались подле дома, и в этой мгле все больше растворялась
Конни. Она пробудила в нем едва ли не досаду: он, казалось бы, совсем
отгородился от жизни, а Конни снова вовлекает его в мир. Дорого придется
ему заплатить - свободой, горькой свободой отчаявшегося человека. И
нужно-то ему лишь одно: оставаться в покое.
уже властвует луна. И все-таки чуткое ухо улавливало ночные звуки:
далеко-далеко на шахте чухают маленькие составы с вагонетками, шуршат по
дороге машины. Не спеша влез он на плешивый пригорок. Оттуда видна долина:
рядами бежали огоньки на "Отвальной", чуть поменьше - на "Тивершолльской".
Кучка желтых огней - в самой деревне. Повсюду рассыпались огни по долине.
Совсем издалека прилетали слабые розоватые сполохи сталеплавильных печей.
Значит, в эти минуты по желобу устремляется огненно-белая струя металла.
"Отвальная" светит резкими, недобрыми электрическими огнями. В них -
средоточие зла, хотя словами это не объяснить. В них - напряженная и
суетливая рабочая ночь. Вот в подъемники на "Отвальной" загрузилась
очередная партия углекопов - шахта работает в три смены.
покоя, он просто пытается себя обмануть. Уединение его нарушается шумом
шахт и заводов, злые огни вот-вот прорежут тьму, выставят его на
посмешище. Нет, нигде не сыскать человеку покоя, нигде не спрятаться от
суеты. Жизнь не терпит отшельников. А теперь, сблизившись с этой женщиной,
он вовлек себя в новую круговерть мучений и губительства. Он знал по
опыту, к чему это приводит.
жизнь, что вокруг: злобные электрические огни, адский шум и лязг машин. В
царстве жадных механизмов и механической жадности, там, где слепит свет,
льется раскаленный металл, оглушает шум улиц, и живет страшное чудовище,
виновное во всех бедах, изничтожающее всех и вся, кто смеет не
подчиниться. Скоро изничтожится и этот лес, и не взойдут больше по весне
колокольчики. Все хрупкие, нежные создания природы обратятся в пепел под
огненной струей металла.
обделена она вниманием, а ведь красива, хоть и сама этого не понимает. И
уж конечно, не место такой красоте в окружении бесчувственных людей;
бедняжка, душа у нее хрупка, как лесной гиацинт, не в пример нынешним
женщинам: у тех души бесчувственные, точно из резины или металла. И
современный мир погубит ее, непременно погубит, как и все, что по природе
своей нежно. Да, нежно! В душе этой женщины жила нежность, сродни той, что
открывается в распустившемся гиацинте; нежность, неведомая теперешним
пластмассовым женщинам-куклам. И вот ему выпало ненадолго согреть эту душу
теплом своего сердца. Ненадолго, ибо скоро ненасытный бездушный мир машин
и мошны сожрет и их обоих.
доме темно. Он зажег свет, затопил камин, собрал ужин, хлеб, сыр, молодой
лук да пиво. Он любил посидеть один, в тишине. В комнатке чистота и
порядок, только уюта недостает. Впрочем, ярко горит огонь в камине, светит
керосиновая лампа над столом, застеленным белой клеенкой. Он взялся было
за книгу об Индии, но сегодня что-то не читалось. Сняв куртку, присел к
камину, однако, изменив привычке, не закурил, а поставил рядом кружку
пива. И задумался о Конни.
Бередили душу дурные предчувствия. Нет, отнюдь не сознание содеянного зла
или греха. Из-за этого совесть его не мучила. Ибо что такое совесть, как
не страх перед обществом или страх перед самим собой. Себя он не боялся. А
вот общества - и это он сознавал отчетливо - нужно бояться. Чутье
подсказывало, что общество - чудовище злонамеренное и безрассудное.
Снова всколыхнулась страсть, птицей встрепенулось его естество. Но вместе
с этим давил, гнул к земле страх - нельзя показываться Чудищу, что злобно
таращится электрическим глазом. Молодая страдалица виделась ему лишь
молодой женщиной, которой он овладел и которую возжелал снова.
года живет отшельником - ни мужчины, ни женщины рядом. Он встал, снова
надел куртку, взял ружье, прикрутил фитиль в лампе и вышел; на темном небе
горели россыпи звезд. Собака увязалась следом. Страсть и страх перед
злокозненным Чудищем погнали его из дома. Медленно, неслышно обошел он
лес. Так приятно укрываться в ночи, прятать переполняющую его страсть,
прятать, точно сокровище. И тело его чутко внимало чувству, в паху вновь
занимался огонь! Эх, если б у него нашлись соратники, чтоб одолеть
сверкающее электрическое Чудище, чтоб сохранить нежность жизни, нежность
женщин и дарованные природой богатства - чувства. Если б только у него
нашлись соратники! Увы, все мужчины там, в мире суеты, они гордятся
Чудищем, ликуют, жадные механизмы и механическая жадность сокрушают людей.
задумывалась. Пока не задумывалась. Успеть бы к ужину.
Открыла ей миссис Болтон.
игриво защебетала она. - Сэр Клиффорд, правда, еще о вас не справлялся. У
него в гостях мистер Линли, они сейчас беседуют. Вероятно, гость останется
на ужин?
торопясь переодеться.
мнению Клиффорда, недостаточно напорист. Во всяком случае по теперешним,
послевоенным Меркам и для работы с теперешними шахтерами, которым главное
"не особенно надрываться". Самой Конни мистер Линли нравился, хорошо, что
приехал без льстивой жены.
хозяйку: скромную, предупредительную и любезную, в больших голубых глазах
- смирение и покой, надежно скрывающие ее истинное состояние. Так часто
приходилось играть эту роль, что она стала второй натурой Конни, ничуть не
ущемляя натуру истинную. Очень странно: во время "игры" из сознания Конни
все остальное улетучивалось.
наконец, своим мыслям. Похоже, долготерпение - самая сильная ее сторона.
Что решить, как ей быть? Что это за мужчина? Впрямь ли она ему
понравилась? Не очень, подсказывало сердце. Да, он добр. Теплая,
простодушная доброта, нежданная и внезапная, подкупила не столько ее душу,
сколько плоть. Но как знать, может, и с другими женщинами он добр, как и с
ней? Пусть, все равно, ласка его чудесным образом успокоила, утешила. И
сколько в нем страсти, крепкого здоровья! Может, не хватает ему
самобытности, ведь к каждой женщине нужен свой ключ. А он, похоже,
одинаков со всеми. Для него она всего лишь женщина.
увидел в Конни женщину и приласкал. Прежде мужчины видели в ней лишь
человека, а женского начала попросту не замечали или того хуже -
презирали. С Констанцией Рид или леди Чаттерли мужчины были чрезвычайно
любезны, а вот на ее плоть любезности не хватало. Этот же мужчина увидел в
ней не Констанцию или леди Чаттерли, а женщину - он гладил ее бедра,
грудь.
зарослей лещины на земле уже показался сочно-зеленый пушок, деревья молча
тужились, выпуская листья из почек. Она чувствовала это всем телом:
накопившиеся соки ринулись вверх по могучим стволам к почкам и напитали
силой крохотные листочки, огненно-бронзовые капельки. Словно полноводный
поток устремился вверх, к небу и напитал кроны деревьев.
надеялась встретить его. Фазанята уже выбирались из гнезд и носились,
легкие как пушинки, по поляне, а рыжие куры в гнездах тревожно кудахтали.
Конни села и принялась ждать. Просто ждать. Она смотрела на фазанят, но
вряд ли видела их. Она ждала.
Шилова Юлия
Махров Алексей
Белов Вольф
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Шилова Юлия