Поскольку я не могу принять всерьез того, что ты пишешь относительно твоей
склонности к другому, то прошу тебя умерить свое негодование по поводу
присланного тебе кольца и еще раз как следует все взвесить. Мои
христианские убеждения, дорогая моя дочь, подсказывают мне, что каждый
человек должен уважать чувства другого. И кто знает, не придется ли тебе в
свое время держать ответ перед всевышним судией за то, что человек, чьи
чувства ты так жестоко и упорно отвергала, совершил великий грех
самоубийства. Еще раз напоминаю тебе о том, что я уже не раз тебе говорил,
и радуюсь возможности закрепить сказанное мною в письменной форме, ибо
если изустная речь и воздействует на собеседника живее и непосредственнее,
то начертанное слово имеет другие преимущества: его выбираешь не спеша, не
спеша наносишь на бумагу, и вот, запечатленное в той самой форме, в том
самом месте, которое выбрал пишущий, оно обретает прочность, может быть не
раз перечитано адресатом и потому в состоянии оказывать на последнего
длительное, прочное воздействие. Мы, дорогая моя дочь, рождены не для
того, что, по близорукости своей, склонны считать нашим маленьким, личным
счастьем, ибо мы не свободные, не независимые, вразброд живущие существа,
но звенья единой цепи, немыслимые без долгой чреды тех, что предшествовали
нам, указуя нам путь, - тех, что, в свою очередь, не оглядываясь по
сторонам, следовали испытанной и достойной преемственности. Твой путь,
думается мне, уже в течение добрых двух месяцев четко обозначен и ясно
предопределен, и ты не была бы моей дочерью, не была бы внучкой твоего
блаженной памяти деда и вообще достойным членом нашей семьи, если бы
вздумала упорствовать в легкомысленном желании идти своим собственным,
непроторенным путем. Все это, дорогая моя Антония, я и прошу тебя взвесить
в сердце твоем.
прогостила у отца в "Неблагодатном"), а также мамзель Юнгман шлют тебе
наисердечнейший поклон. Все мы с радостью готовимся вновь заключить тебя в
свои объятия.
11
Ветер налетал, злобно подхватывал косые струи дождя и бил ими об окна
домов так, что с помутневших стекол сбегали уже не капли, а ручьи.
Жалобные, полные отчаяния голоса перекликались в печных трубах.
веранду посмотреть, что делается на небе, перед ним неожиданно вырос
господин в длиннополом клетчатом ульстере [дорожное пальто (англ.)] и
серой шляпе. Возле дома стояла наемная коляска с блестящим от дождя
поднятым верхом и сплошь облепленными грязью колесами. Мортен в изумлении
уставился на розовое лицо незнакомца. Бакенбарды этого господина выглядели
так, словно их присыпали порошком, которым золотят орехи для елки.
слугу, то есть скользнул по нему невидящим взором, и бархатным голосом
спросил:
мутно-голубыми, как у гуся, глазами.
спокойствия и уверенности.
Будьте любезны доложить обо мне вашему отцу, молодой человек! Моя фамилия
Грюнлих.
дверь справа, которая вела в контору старшего лоцмана, и направился в
гостиную доложить отцу о посетителе. Г-н Шварцкопф вышел, Мортен же сел
возле круглого стола, уперся в него локтями и, не обращая ни малейшего
внимания на мать, штопавшую чулки у помутненного окна, видимо углубился в
"жалкий листок", сообщавший разве что о серебряной свадьбе консула имярек.
Тони отдыхала наверху в своей комнате.
доволен только что съеденным обедом. Форменный сюртук его был расстегнут,
так что виднелся белый жилет, плотно обтягивавший его основательное
брюшко. Морская бородка топорщилась вокруг его красного лица. Он проводил
языком по зубам, отчего его рот принимал самые причудливые очертания.
Поклонился он быстро, рывком, словно говоря: вот, смотрите, как надо
кланяться.
его рта слегка опустились. Потом негромко произнес:
обшитыми деревом стенами. Окно, о которое неумолчно барабанил дождь, было
завешано насквозь прокуренными гардинами. Справа от двери стоял длинный
некрашеный стол, сплошь заваленный бумагами, на стене над ним была
приколота большая карта Европы и поменьше - Балтийского моря. Посредине
комнаты с потолка свешивалась тщательно сделанная модель судна с поднятыми
парусами.
и растрескавшейся черной клеенкой. Сам он удобно уселся в деревянное
кресло, тогда как г-н Грюнлих, в наглухо застегнутом ульстере, со шляпой
на коленях, присел на самый краешек дивана.
Чтобы вам было понятнее, добавлю, что я являюсь постоянным и давнишним
клиентом оптового торговца консула Будденброка.
Может быть, стаканчик грогу с дороги? Я сейчас прикажу.
меня каждая минута на счету. Мой экипаж ждет, и потому я вынужден просить
вас, о наикратчайшей беседе.
головой и затем горделиво ее вскинув. Он помолчал, видимо для того, чтобы
сделать свое обращение более выразительным, и при этом так сжал губы, что
его рот стал походить на кошелек, туго стянутый завязками. - Господин
старший лоцман... - повторил он и потом вдруг выпалил: - Дело, приведшее
меня сюда, касается одной молодой особы, уже более месяца проживающей у
вас в доме.
головой, в углах рта у него залегли глубокие складки. - Я... вынужден
сообщить вам, - продолжал он модулирующим голосом, в то время как его
глаза с выражением напряженного внимания быстро перебегали от одного угла
комнаты в другой, пока наконец не уставились в окно, - что в недавнем
времени я просил руки упомянутой мадемуазели Будденброк, получил
безусловное согласие ее родителей и что сама она, хотя формальное
обручение еще и не имело места, недвусмысленно обещала мне свою руку...
А я-то и не знал... Поздравляю, господин Грюнлих! От всего сердца
поздравляю! Ну, вам, надо сказать, достается настоящее сокровище, самое
что ни на есть...
Должен, однако, заметить, господин старший лоцман, - продолжал он все тем
же модулирующим, но уже слегка угрожающим голосом, - что на пути к
упомянутому мной брачному союзу совсем недавно возникли препятствия,
причину которых будто бы следует искать в вашем доме. - Все это он
произнес вопросительным тоном, словно спрашивая: возможно ли, что слух
этот правилен?
свои седые брови и обеими руками, загорелыми, волосатыми руками моряка,
схватился за подлокотники кресла.
Грюнлих. - До меня дошли слухи, что ваш сын, студент медицинского
факультета, позволил себе... пусть без заранее обдуманного намерения...
посягнуть на мои права и воспользовался пребыванием мадемуазель Будденброк
в вашем доме, чтобы выманить у нее известные обещания...
подлокотники, мгновенно вскочил на ноги. - Ну, это я сейчас... Ну, этого я
им... - Он в два шага очутился у двери, рванул ее и голосом, который мог
бы заглушить рев бури, закричал: - Мета! Мортен! Идите сюда! Оба идите!
тонкой усмешечкой, - если заявлением о большей давности своих прав я
разрушил ваши отцовские расчеты...
голубыми, в лучистых морщинках глазами, как бы силясь понять, что он такое
говорит.
глотнувшего не в меру горячего грога, - я простой моряк и ни в каких там
тонкостях и деликатностях не разбираюсь. Но ежели вы полагаете... ну,
тогда позвольте вам заметить, сударь, что вы на ложном пути и сильно
заблуждаетесь насчет моих правил! Я знаю, кто мой сын, и знаю, кто
мадемуазель Будденброк, и у меня, сударь, довольно разума, да и гордости
Акунин Борис
Корнев Павел
Конюшевский Владислав
Панов Вадим
Лукин Евгений
Роллинс Джеймс