Чтение 28–й страницы книги ~Жюльетта~

суровые и жестокие, и я докажу вам их несправедливость. Но прежде чем
продолжить нашу лекцию, я ненадолго остановлюсь на этом законе возмездия.
Предположим, что Петр оскорбляет и третирует Павла, затем в суде, где
царствует принцип "око за око", Петра заставляют страдать от тех же обид,
которые он нанес Павлу. Но это же вопиющая несправедливость, потому что
когда Петр наносил эти оскорбления, у него были свои мотивы, которые
согласно всем законам естественной справедливости снижают, если можно так
сказать, степень его вины, а вот когда, в качестве наказания, вы третируете
его точно так же, как он третировал Павла, у вас нет мотива, который
вдохновлял обидчика, хотя, на первый взгляд, наказание адекватно проступку.
Таким образом, я показал вам крайнюю несправедливость закона, который так
возносят глупцы {Законом возмездия мы обязаны лености и глупости
законодателей. Ведь насколько проще промычать "глаз за глаз", чем умно и
справедливо определить степень вины и назначить наказание. Это требует
больших умственных способностей, и за исключением трех-четырех случаев я не
знаю во Франции ни одного представителя судебной власти за последние
восемнадцать веков, который обладал бы хоть зачатками здравого смысла.
(Прим. автора)}.
Было время, когда одним из прав немецких баронов считалось право
грабить на большой дороге. Это право вытекало из самых древних установлений
в обществе, когда свободный человек или бродяга зарабатывал себе на
пропитание на манер лесных зверей и птиц: доставал пищу из любого
попавшегося под руку источника в те далекие времена человек был дитя и
ученик Природы, сегодня он - раб нелепых предрассудков, отвратительных
законов и религиозных глупостей. "Все ценности в этом мире, - вопит слабый,
- были равномерно распределены среди всех людей". Очень хорошо. Но, сотворив
слабых и сильных, Природа достаточно ясно показала, что она предназначала
эти ценности только сильным и что слабые лишены возможности пользоваться
ими, за исключением жалких крох со стола, за которым сидят сильные и
капризные деспоты. Природа призвала последних обогащаться за счет слабых,
которые, в отместку, могут воровать у богатых, так что она разговаривает с
людьми тем же языком, каким советует вольным птицам воровать зерно с полей,
волку - пожирать ягнят, пауку - плести свою паутину и ловить мух. Все, все в
этом мире - воровство, нескончаемая и яростная борьба за выживание
стремление отобрать что-нибудь у других - основная и самая законная страсть,
которую посеяла в нашем сердце Природа. Таковы главные законы поведения,
которые навечно вошли в нашу плоть и кровь воровство - первейший инстинкт
живых существ и, без сомнения, самый приятный.
Воровство уважали лакедемоняне. Его узаконил Ликург по мнению великого
законодателя, оно делало спартанцев ловкими, быстрыми, сильными и смелыми
на Филиппинах до сих пор почитают воров и разбойников.
Германцы считали его упражнением, весьма полезным для юношества, и
устраивали состязания, над которыми смеялись римляне египтяне включали его
в программу своих школ всякий американец - ловкий вор оно широко
распространено в Африке без предубеждения относятся к нему по ту сторону
Альп.
Каждую ночь Нерон выходил из своего дворца и отправлялся на улицу
грабить, а утром все награбленное им у своих подданных продавали на рыночной
площади, и деньги шли в императорскую казну.
Президент Рие, сын Самюэля Бернара и отец Беленвилье, грабил в силу
своих наклонностей и для собственного обогащения: на мосту Пон-Неф он
поджидал с пистолетом в руке ночных прохожих и выворачивал их карманы.
Однажды ему понравились часы друга своего отца, тогда, как гласит молва, он
дождался, когда тот вышел из дома Самюэля после ужина, и ограбил его
ограбленный тут же вернулся к отцу разбойника, пожаловался и назвал
преступника вначале Самюэль возмутился и сказал, что это невозможно,
поклялся, что сын его спит в своей кровати, но, войдя в спальню, они нашли
кровать пустой. Немного позже Рие вернулся домой, старики набросились на
него с обвинениями, он сознался не только в этом, но и во многих других
ограблениях, обещал исправиться и сдержал слово: Рие стал очень
высокопоставленным, судейским чиновником {Такая же слабость была у отца
Генриха IV. (Прим. автора)}.
Воровство и разврат - братья-близнецы: воровство дает необходимую
встряску нервной системе, отсюда вспыхивает пламя, разжигающее
сладострастие. Тот, кто подобно мне, безо всякой нужды соединяет это с
распутством, знаком с тем тайным удовольствием, какое можно испытать, разве
что жульничая за игорным столом или в других азартных играх. Отъявленный
шулер граф де X. во время игры доходил до невероятного возбуждения однажды
я видел, как он ободрал одного юношу на сотню луидоров - мне кажется, граф
сильно возжелал этого молодого человека и просто не мог испытать эрекцию без
воровства. Они сели играть в вист, граф смошенничал, член его поднялся,,
потом он занялся с партнером содомией, но, насколько я помню, деньги ему не
вернул.
Из тех же самых соображений и с аналогичной целью Аргафон воровал все,
что попадется под руку он организовал публичный дом, где очаровательные
женщины обкрадывали клиентов, и это зрелище доводило его до экстаза.
А кто сравнится в воровстве с нашими финансистами? Я вам приведу пример
из прошлого века.
В ту пору во всем королевстве насчитывалось девятьсот миллионов
наличных денег к концу царствования Людовика XIV жители платили в виде
налогов 750 тысяч в год, и из этой суммы только 250 тысяч доходило до
королевской казны, то есть полмиллиона оседало в карманах жуликов. И неужели
вы думаете, что этих по большому счету выдающихся воров мучала совесть?
- Хорошо, - заметила я, - меня, конечно, впечатляет ваш список и
восхищают ваши аргументы, но, признаться, я никак не могу понять, по какой
причине такой богатый человек, как вы, получает удовольствие от воровства.
- Потому что сам процесс сильнейшим образом действует на нервную
систему, я уже говорил об этом, и об этом свидетельствует моя недавняя
эрекция, - отвечал Дорваль. - Это чрезвычайно возбуждает меня, хотя я очень
богат, но независимо от моего богатства я устроен как и любой другой
человек. К этому могу добавить, что я имею не более того, что мне
необходимо, а иметь необходимое не означает быть богатым. Воровство
позволяет мне получать больше, наполнить чашу до краев. Однако повторяю мы
счастливы совсем не удовлетворением своих элементарных потребностей -
счастье в том, чтобы иметь возможность и власть утолить наши маленькие, но
ненасытные прихоти, которые безграничны. Нельзя назвать счастливым того, кто
имеет лишь самое необходимое, - он попросту бедняк.
Приближалась ночь, мы снова понадобились Дорвалю, который предвкушал
новый сладострастный спектакль, и предстоящее предприятие требовало полного
сосредоточения.
- Бросьте этих германцев в карету, - приказал Дорваль одному из своих
наймитов, человеку, знавшему, что делать в таких случаях, - и увезите
подальше отсюда. Они не проснутся, так что разденьте их и положите голыми
где-нибудь на улице. Пусть Бог сам позаботится о своих неразумных чадах.
- Господин! - вскричала я. - К чему такая изощренная жестокость?
- Ты так считаешь? Но это не совсем так. Они удовлетворили мои желания,
другого я от них и не требовал, так что теперь прикажешь мне с ними делать?
Поэтому отдадим их на волю провидения, в конце концов, все в его власти.
Если Природа заинтересована в этой парочке, будьте уверены - они не
погибнут, а если нет... - и Дорваль, улыбаясь, развел руками.
- Но ведь это вы обрекаете их на гибель.
- Я? Я только действую заодно с Природой: я довожу дело до определенной
черты, где останавливаюсь, а дальше ее всемогущая рука делает остальное. Им
еще повезло, что с ними не поступили хуже, хотя, впрочем, может быть,
следовало...
Приказ Дорваля был выполнен незамедлительно: спящих глубоким сном
бедняг-немцев отнесли в карету и увезли. Как мы узнали позже, с ними
случилось следующее: их сбросили в глухой аллее возле бульвара, а на
следующее утро в полиции, когда стало ясно, что ни один не может толком
объяснить происшедшее, их отпустили.
Когда немцев увезли, Дорваль дал нам ровно четвертую часть того, что
было у них взято, затем вышел из комнаты. Фатима предупредила меня, что нас
ожидает еще один неприятный и довольно опасный эпизод, она не знала в
точности, в чем он будет заключаться, но была уверена, что ничего страшного
с нами не случится. Едва она успела шепотом сообщить мне это, как на пороге
появилась женщина и приказала нам следовать за ней мы повиновались, и,
поднявшись по нескольким лестницам и пройдя по длинным коридорам в самой
верхней части дома, она втолкнула нас в темную комнату, где до прихода
Дорваля мы ничего не видели вокруг себя.
Вскоре пришел Дорваль. Его сопровождали два огромных усатых типа очень
мрачного вида, они держали в руках свечи, которые вырывали из темноты
необычную обстановку комнаты. В тот момент, когда за ними на засов закрылась
дверь, мой взгляд упал на сооружение, похожее на эшафот, в дальнем углу
комнаты. На нем стояли две виселицы, под ними лежало оборудование,
необходимое для повешения.
Дорваль заговорил грубым голосом:
- Итак, негодницы, сейчас вы будете наказаны за свои преступления. Это
произойдет здесь. - Он уселся в большое кресло и велел своим прислужникам
снять с нас все до последней тряпки. - Да, да, и чулки и туфли тоже. Все.
Снятую одежду бросили в кучу к его ногам. Он переворошил ее и взял все
деньги, какие нашел в наших карманах, потом, скатав одежду в сверток,
выбросил ее в окно.
Лицо его было бесстрастным, голос флегматичным. Как будто про себя, но
не спуская с нас глаз, он проворчал:
- Это тряпье больше им не понадобится. Приготовьте для них по савану, а
гробы у меня уже есть.
Откуда-то из-за эшафота один из помощников Дорваля действительно
вытащил два гроба и поставил их рядышком.
- Дело в том, - начал Дорваль, - что сегодня в этом самом месте, а
именно - в моем доме, вы двое самым наглым образом украли у двух