Чтение 28–й страницы книги ~Мы такие же люди~

лунном свете они напоминали сказочные существа из царства теней.

Луна притягивает темнокожих детей так же, как белых детей - солнце. Во
время полнолуния они бродят по ночам стайками или затевают веселые игры. Эти
игры при лунном свете похожи на танцы и сопровождаются мелодичными
выкриками.

Взрослые тоже не находят себе места во время полнолуния. Они бродят по
ночам, молчаливые, словно тени; может быть, они погружаются в мысли, которые
не приходят при свете дня. Иногда они далеко за полночь сидят у костров или
в своих шалашах и о чем-то разговаривают.

Спустившись вниз, я направился по тропинке к тамариндам, где мерцали
огни лагеря Гарри. Пока я шел, раскаты грома, давно доносившиеся из-за
горизонта, стали громче. Зигзаги молний прорезали лунный свет. Потом гряда
зловещих туч, несшихся на запад, закрыла луну. Я шел в полной темноте.

Гарри и его семейство сидели на корточках перед костром. Белые
чуждаются ночной тьмы, но для темнокожих это родная стихия,

- Пришел поболтать с вами! - сказал я.

Гарри встал и начал искать, на что бы меня усадить, но я присел на
корточки рядом с аборигенами, чтобы они чувствовали себя более
непринужденно.

Я передал по кругу табак. Те, у кого были малайские трубки, набили их и
зажгли при помощи угольков из костра, которые они брали прямо пальцами.
Малайская трубка представляет собой полый деревянный цилиндрик. В него
вставлена металлическая трубочка для табака.

- Ты что-нибудь расскажешь, а? - спросил Гарри.

Мне пришлось отказаться от своего первоначального намерения поболтать с
аборигенами. В Милингимби. я каждый день рассказывал по меньшей мере одну
занимательную историю какой-нибудь группе слушателей. Мой опыт на острове
Баду подсказал мне, что это помогает завоевать доверие аборигенов, и я
никогда не отказывал, если они просили меня о чем-нибудь рассказать. Гарри,
обычно сопровождавший меня, играл роле переводчика, поскольку многие
аборигены не понимали по-английски. Я нарочно старался сделать так, чтобы он
на чем-нибудь споткнулся при переводе: употреблял слова, означающие
абстрактные понятия, или описывал сложные ситуации (хотя и простыми
словами).

Жадность, с какой аборигены слушали рассказы, доказывала, что
интерпретация Гарри была во всяком случае интересной. Я пытался следить за
его переводом, приглядываясь к его жестам и мимике, которые всегда правильно
воспроизводили мои собственные.

Совершенно неверно думать, что язык коренных австралийцев крайне беден.
Их язык может передавать разнообразные мысли, у них довольно большой запас
слов. Абориген легко запоминает те английские слова, для которых на его
языке имеются эквиваленты; ему трудно выучить те, которые он не может
перевести на свой язык. Однако у Гарри запас английских слов был достаточно
большим, чтобы без особого труда понимать все, о чем я говорил.

Едва я приступил к рассказу, как пошел дождь.

- Будет сильный дождь, - сказал Гарри и умолк, не зная, как я
отреагирую на это косвенное приглашение забраться в шалаш.

- Я залезу в шалаш вместе с вами, - сказал я.

- Хорошо, - ответил Гарри. - Там сухо.

Я стал на колени и пополз на четвереньках через низкий вход.

- Вы уж извините, - сказал мне вслед Гарри. - Здесь пахнет дюгонем. Мы
ели дюгоня. Извините, дурной запах.

Все залезли в шалаш - женщины с грудными младенцами, дети, мужчины. В
темноте, которую прорезал лишь свет луны, время от времени пробивавшейся
из-за туч, да отблески молний, трудно было различить фигуры людей. Только
блеск глаз выдавал местоположение каждого.

Мои слова звучали в полной тишине; когда же начинал переводить Гарри,
слушатели реагировали, издавая различные звуки.

Размахивая в темноте руками, Гарри вкладывал много энергии в пересказ
каждого отрывка. Он точно воспроизводил мою интонацию и эмоциональные
ударения.

В одном месте, описывая человека, который в темноте пересекал болото, я
сказал:

- Слышу, идет - шлеп-шлеп-шлеп по воде. Слышу, подходит ближе -
шлеп-шлеп-шлеп.

Мне было интересно, как Гарри передаст "шлеп-шлеп-шлеп".

Дойдя до этого места, он шесть раз повторил какое-то туземное слово с
точно такой же интонацией.

Пока я рассказывал, ни один ребенок не заплакал. Время от времени я
слышал, как какой-нибудь младенец причмокивает, прильнув к материнской
груди.

Когда я, наконец, собрался уходить, дождь прошел. Деревья снова были
освещены лунным светом.

- Посмотри-ка на луну, Гарри, - сказал я, когда мы вышли из шалаша. -
Наверное, у твоего народа есть много рассказов о луне.

- Да, есть, - сказал он и добавил: - Есть один хороший рассказ.

- Расскажи мне!

- Я не все помню, - сказал Гарри. - Я слышал этот рассказ от стариков,
когда я был молодой, давным-давно...

- Попробуй! - попросил я.

- Это история про луну и про рыбу. Раньше они не были луной и рыбой;
они были два человека. Одного звали Луло - голубая рыба, а другого -
Нулланди.

Они говорили на языке людей, оба были женатые, и у обоих были дети.

Однажды Луло, голубая рыба, сказал: "Придет день, и я умру. Я знаю, что
не буду жить вечно. Я покину жену и детей. Я буду мертв. После смерти нет
жизни".

"А я не собираюсь умирать, - сказал Нулланди. - Я не умру никогда. У
меня будет короткая смерть, а потом я снова оживу".

"Я не увижу больше ни жены, ни детей, - сказал Луло. - Я умру
навсегда".

"А я умру вон там, - ответил ему Нулланди и показал на восток. - Я
превращусь в луну и умру ненадолго, а потом снова оживу. Ты говоришь, что
умрешь навсегда, - значит; ты умрешь навсегда".

"Все люди, как и я, будут умирать навсегда", - сказал Луло.

"Нет, - сказал Нулланди. - Со всеми случится то же, что и со мной,
когда я превращусь в луну. Они умрут ненадолго, а потом снова оживут".

И они превратились в луну и рыбу. И луна умирает ненадолго и снова
оживает. А Луло, голубая рыба, умер навсегда, и его кости лежат на берегу.

"27"

"ФРЕД"

Каждый день во время отлива женщины Милингимби ищут на обнажившихся
скалах и отмелях съедобных моллюсков. Однажды, вскоре после моего приезда, я
пошел понаблюдать за ними. Когда я проходил по берегу, ко мне решительным
шагом подошел средних лет абориген с живыми глазами и, улыбаясь, сказал:

- Меня зовут Фред. А тебя?

Я сказал ему свое имя, и он его повторил.

- Хочу посмотреть, как женщины собирают моллюсков, - сказал я ему.

Фред пренебрежительно фыркнул. Он был явно невысокого мнения о
женщинах.

- Давай поговорим, а? Это гораздо приятнее. Женщины все равно понесут
моллюсков мимо нас. Тогда и посмотрим.

Он огляделся вокруг, соображая, куда бы меня посадить, и принес банку
из-под керосина. Я сел, а он присел рядом на корточках.

Фред был одет в старые спортивные трусы. В руках он держал ч
копьеметалку, хотя копья у него не было. Грудь и плечи пересекали выпуклые
шрамы от надрезов.

В поисках темы для разговора я спросил его, что это за шрамы. Он
неохотно ответил:

- Мы делаем рубцы, так красивее...

- Как наносят такие рубцы? - спросил я.

Фред ответил скороговоркой, словно это скучная тема для беседы:

- Острым камнем. Потом в надрез втирают золу. Получается красивый шрам.

Фред нетерпеливо махнул рукой, как бы покончив с этим вступлением, и
перешел к основному:

- Ты знаешь Америку, а?

Он услышал об Америке от американских летчиков, размещавшихся во время
войны неподалеку от миссии Милингимби.

- Я никогда не был в Америке. Америка за океаном.

- Там много курева - "Лаки Страйк", "Кэмел"...

- Много сигарет давали тебе американцы? - спросил я.

- Много. Американцы - все как один настоящие джентльмены. Верно, что
Америка очень большая?

- Да. Там живет много людей. У них большие дома, такие высокие, как
четыре дерева, поставленные одно на другое.

Мои последние слова едва не изменили отношения Фреда ко мне. Он
посмотрел на меня с некоторым сомнением, но когда я его заверил, что говорю
правду и у меня в комнате есть снимки таких зданий, то вернул себе его
дружеское расположение.

Я попросил его рассказать что-нибудь о своей жизни. Фред сказал:

- Родился я у залива Бокаут. Мой отец и мой дед, все наши старики
пришли издалека давно-давно... Моя мать была из одного племени, отец - из
другого. Я оставил мать, пошел за отцом. Говорил на языке отца. Теперь
говорю иногда на языке матери, иногда на языке отца.

Тут я опять сказал, что хотел бы присоединиться к женщинам, которые
ищут моллюсков.

- Женщины! - фыркнул Фред. - От иных женщин - одни неприятности.