Чтение 28–й страницы книги ~В родном городе~

И все-таки война кончилась. Кончилась в Берлине. Не не Волге, не на
Урале, а в Берлине. В том самом Берлине, о котором мечтал каждый солдат.
Все мечтали: вот придем в Берлин, разыщем среди развалин имперскую
канцелярию, доберемся до Гитлера...

Стало совсем светло. Подул ветерок. Откуда-то появились две девушки,
какой-то танкист в шлеме, парень с баяном. Поеживаясь, тихо наигрывает
что-то. Что ты стесняешься? Смелей, смелей! Что-нибудь фронтовое.
"Землянку" или "Темную ночь". Давай, не стесняйся. "Те-е-емная
но-о-очь..."

Как любил эту песню Веточкин, славный, в кубаночке своей набекрень,
лейтенант Веточкин. И пел ее хорошо. У него был чистый высокий голос, и
бойцы часто просили его спеть что-нибудь. И он пел. Последний раз это было
недалеко от Ковеля, в лесу, на лужайке, за день до наступления. Он много
пел в тот вечер. А на следующий день он подорвался на противотанковой
мине. Никто не мог понять, как это произошло. Нашли только его пилотку и
полевую сумку.

Нет его больше. И Кадочкина, замполита Кадочкина тоже нет. В последнем
письме, откуда-то уже из Германии, Леля писала, что он погиб во время
бомбежки. Похоронили в небольшом разрушенном селе на берегу Одера,
недалеко от Франкфурта.

Многих уже нет. Не дожили. Казаков, Трофимов, Майборода, медсестра
Наташа, которую, как говорили, даже пуля жалела...

А ты вот жив...

Прозвенел где-то внизу, на Подоле, первый трамвай. Зажегся кое-где уже
свет в окнах. Люди собираются на работу. И может, даже не знают, что уже
мир.

Лейтенант-танкист разложил на коленях карту, что-то показывает Алексею
и Ромке. Должно быть, пройденный путь. Склонили головы, разглядывают.

Николай смотрит на лейтенанта. Немолодой уже, со следами ожогов на
руке. Горел, должно быть. Повидал войну.

Николай смотрит на него и думает... Вот встреться они недели две-три
тому назад, и он не то что позавидовал бы лейтенанту, но что-то екнуло бы
в груди. Парень, может, из госпиталя выписался, на фронт едет. А Николай
уже не поедет, отвоевался.

Но это было бы две-три недели тому назад. А сегодня? Парень вот уже
тоже вспоминает войну, карту показывает. Для него война уже кончилась, как
и для Николая, как для всех. И скоро он скинет свои погоны и, может быть,
так же как и Николай, задумается: а что ж дальше?

Но ему будет легче. Война уже кончилась. Самое главное в нашей жизни
уже другое - не война.

И Николаю вдруг от этой мысли стало легко и весело. Именно здесь, в это
свежее радостное утро ему вдруг стало ясно, что все то, что его так мучило
последнее время, - сознание, что ты делаешь не самое важное, не самое
нужное, что ты - пусть не по своей вине, но отстранился от самого важного
и нужного, - что этого больше нет.

6

Как-то, укладывая в чемоданчик Николая завтрак, Шура обнаружила на дне
его серенькую тоненькую книжицу - программу для поступающих в средние и
высшие учебные заведения.

- Это что, твое? - удивилась она.

- Мое, - ответил Николай.

- Зачем?

- Да так. Решил посмотреть.

Ответ был по меньшей мере уклончивый, но в тот же вечер Шура, при
содействии, правда, Алексея, добилась более ясного.

Да, Николай решил попробовать силы. Дело, конечно, не легкое, - за
каких-нибудь два с половиной месяца надо подготовиться и по математике (в
объеме десяти классов!), и по русскому, и по истории СССР, и по
иностранному языку, - но в конце концов у него скоро начнутся каникулы, и
почему бы не попробовать...

Встал вопрос - куда?

Шура считала самым подходящим геолого-разведочный ("был на войне
разведчиком, вот и сейчас им будешь"), но Алексей запротестовал:

- Только в строительный. Строительный - и никаких разговоров.

Во-первых, строители сейчас очень нужны, во-вторых (тут Алексей
подмигивал Шуре), окончив институт, Николай сможет вернуться в свое РЖУ
("будешь уже знать, какая балка гнилая, а какая нет"), а в-третьих, и в
самых важных, в начале будущего месяца Алексея демобилизуют (это почти
факт), а в институте он уже договорился относительно места декана
факультета ПГС (промышленно-гражданского строительства), - иными словами,
протекция обеспечена.

Какой именно из этих аргументов подействовал на Николая, трудно
сказать. Возможно, что все три, а может, и еще какие-нибудь. Много времени
спустя Николай в шутку говорил, что поступил в строительный институт
просто потому, что ему была знакома туда дорога. А может, и не только
дорога, бог его знает... Так или иначе, по этим или другим причинам, но
выбран был именно строительный институт.

Экзамены должны были быть в августе. Николай сел за книги.

Сергей, глядя на него, только посмеивался.

- Учишься? Ну, учись, учись, авось и в академики выберешься. Возьмешь
меня тогда к себе шофером, а?

Николай отмалчивался.

Не одобрил Николая и Яшка. Встретились они как-то на улице. Яшка ехал
на своем "студебеккере" и, увидев переходившего улицу Николая, заорал во
всю глотку:

- Э-э, капитан!

Николай обернулся. Яшка круто подрулил к тротуару.

- Куда ж ты провалился, друг, а?

Николай посмотрел в сторону.

- Да так как-то все... Работы много, и вообще... - он повернул ручку
дверцы. - В институт вот надумал поступать.

- Уговорили-таки? - Яшка иронически улыбнулся. - Ну, а друзей почему
забыл?

- Что поделаешь, женатый человек! А жены, знаешь, теперь какие - никуда
не пускают.

Яшка раскрыл рот.

- Постой, постой! Какая еще жена?

- Обыкновенная, довоенная.

- Нашел, что ли?

- Нашел.

Яшка протяжно свистнул.

- Вот это да, - почесал свою лохматую голову. - А ведь такая парочка
была, такая парочка...

Он стал рассказывать о шестнадцатой квартире. Анна Пантелеймоновна все
еще болеет. Два раза было воспаление легких. Совсем сдала старуха, а ведь
какая бойкая была. Зашел бы все-таки, навестил. Неловко как-то получается.
Бэлочка в этом месяце, вероятно, родит. Муня работает как вол, - на
пеленки зарабатывает. Старики Ковровы как всегда. У Валерьяна Сергеевича
опять кабак в комнате, еще одну кошку завел. Сам Яшка работает все там же,
в "Союзтрансе".

- Напрасно ты тогда не согласился. Давали бы дрозда на пару. Жить
все-таки можно. Надоест учиться - приходи, всегда устрою.

На этом разговор кончился: подошел милиционер и велел Яшке следовать
дальше, если он не хочет уплатить штраф.

- Есть, товарищ начальник! - весело козырнул Яшка и помахал Николаю
рукой. - А зайти все-таки надо. Нехорошо друзей забывать, ей-богу
нехорошо!

- Зайду, обязательно зайду! - крикнул вдогонку Николай.

Но прошел июнь, июль, а он так и не зашел.

7

Всю ночь с тридцать первого июля на первое августа Николай не спал. В
голову лезли какие-то формулы, длиннущая фраза из диктанта: "Большая, без
единого деревца и кустика, освещенная красным, лишенным лучей солнцем,
выжженная, сухая степь казалась сейчас вымершей и пустынной на всем своем
протяжении с севера на юг, от того места, где стоял офицер, до крохотного,
почти незаметного курганчика на горизонте".

Проклятая фраза! Николай сделал в ней десять ошибок и надолго запомнил
эту идиотскую степь с курганчиком, солнцем и офицером... Потом вспомнилось
почему-то, что три года тому назад, в эту самую ночь, с июля на август, он
лежал где-то в степи, под Сталинградом. Лежал вот так же, как и сейчас,
закинув руки за голову, смотрел на крупные немигающие звезды и думал о
том, что творится сейчас на правом берегу Дона, у Калача, и что ожидает
его с товарищами в Сталинграде.

И вот прошло три года, ровно три года, и он так же лежит и опять никак
не может заснуть. И отчего? Оттого, что завтра долговязый желтолицый
математик будет спрашивать его, что такое бином Ньютона или еще что-нибудь
похуже. Смешно. Ей-богу, смешно...

В семь он уже был на ногах. Есть не хотелось - выпил стакан чаю, с
трудом впихнул в себя кусок хлеба с колбасой. Шура пожелала "ни пуха ни
пера", велела обязательно позвонить после экзамена к ней на работу. Он
сказал, что непременно позвонит, чмокнул ее в лоб и ушел задолго до
назначенного часа.