Чтение 28–й страницы книги ~Жестокость~

и нерешительным.

В окнах нашей амбулатории, или "предбанника", как мы ее называли, было
уже темно, когда мы проходили мимо. Поляков, должно быть, лег спать. И
Венька постеснялся разбудить Полякова, хотя плечо у Веньки разболелось
так, что я думал, он в самом деле сойдет с ума.

Он метался всю ночь на узенькой своей кровати, бредил, скрежетал
зубами. То сердито, то жалобно и нежно звал Юльку, называл ее Юлией,
Юленькой. То вдруг открывал глаза и разумно спрашивал:

- Я кричу?

- Нет, что ты!

- Ну, тогда извини, пожалуйста. Спи. Нам рано вставать. Мне чего-то
такое приснилось. Ерунда какая-то...

И опять начинал бредить.

- Отойди! - кричал он кому-то. - А то я покажу тебе сейчас христианскую
мораль.

И ругался с такой свирепостью, что сразу разрушил нашу репутацию в
глазах богобоязненной нашей хозяйки.

- Никак, напились, - объяснила она за дверью соседке. - А были на
редкость смирные ребята. Несмотря что из уголовного розыска.

Во втором часу ночи я все-таки пошел и разбудил фельдшера Полякова.

Заспанный, сердитый, Поляков осмотрел Венькино плечо и развел руками.

- Что же я теперь могу поделать? Ведь я же не врач-хирург, я только
всего-навсего деревенский фельдшер. А это уже начинается, кажется,
заражение крови. Вам понятно, что такое заражение крови?

- Понятно, - сказал я. - Надо немедленно что-то делать...

- Делайте что хотите, а я отмываю руки, - пожал плечами Поляков. - Я
вам предлагал Гинзбурга?

- Ну, предлагали.

- А теперь Гинзбург уехал в Ощепково. И оттуда уедет прямо к себе. А я
отмываю руки. Это уж не по моей специальности.

Тогда я вынул из-под подушки кольт, положил его на стол и сказал
Полякову:

- Вот это вы видите, Роман Федорович? Если Венька умрет, я вас - даю
честное комсомольское - в живых не оставлю. Я вас тогда на краю земли
найду. И из земли выкопаю...

- На это вы только и способны, - презрительно вздохнул Поляков,
опасливо покосившись на кольт. - Ну хорошо, тогда я сейчас съезжу в
Ощепково. Может, я еще Гинзбурга найду. Хотя я, конечно, не ручаюсь.
Может, Гинзбург уже дальше проехал...

Веньку поместили в уездную больницу, которой заведовал родной брат
нашего Полякова - тоже фельдшер - Сергей Федорович. Такой же длинный и
сухощавый и такой же малограмотный, он, однако, отличался от своего брата
необыкновенной важностью.

- Здесь медицинское учреждение. Посторонних попрошу удалиться, - сказал
он сразу же, как Веньку уложили на койку против окна.

Посторонним был тут только я. Но я не мог удалиться, не хотел
удаляться. Я ждал, когда приедет Гинзбург.

У Веньки опять начался бред. Он, должно быть, вспоминал в бреду поездку
в Воеводский угол, на кого-то сердился, что-то искал под одеялом. Наверно,
пистолет искал. И вдруг ясно, неожиданно ясным голосом, позвал:

- Ну, Юля, подойди сюда! Ну, не бойся, подойди...

Мне было неприятно, что при этом присутствует заведующий больницей.
Чтобы отослать его, я спросил:

- У вас есть термометр?

- У нас все есть, уважаемый молодой человек, - сказал заведующий. - Но
посторонние, еще раз повторяю, должны удалиться. Мы будем обрабатывать
больного согласно нашим правилам...

- Вы не будете обрабатывать больного, - твердо сказал я. - Пусть сперва
приедет Гинзбург.

А Гинзбург все не приезжал.

Начался тоскливый, медленный рассвет.

На рассвете я разглядел, что окно, подле которого лежит Венька, выходит
прямо на погреб, украшенный большой, старинной, чуть поржавевшей по краям
вывеской с твердым знаком: "Для усопшихъ".

- Вы бы хоть вывеску убрали, - показал я заведующему. - Для чего эта
вывеска? Вы же сами знаете, где у вас хранятся усопшие...

- Мы-то знаем. А родственники? Тут же каждый день родственники забирают
усопших...

- Неужели каждый день?

- Каждый день. А как же вы хотели? Тут же больница, приемный покой...

Я не думал, что Венька вот сейчас умрет в больнице. Я знал, что Венька
сильный и обязательно выживет. Но я не хотел, чтобы он открыл глаза и
увидел своими глазами эту вывеску, которая хоть кому испортит настроение.

Я вышел во двор, залез на земляную кровлю погреба и сорвал вывеску.

Заведующий позвонил нашему начальнику. Он кричал с визгом и стоном в
телефонную трубку, что тут сотрудники уголовного розыска ужасно озоруют,
что, если сейчас начальник лично не прибудет сюда, они, эти сотрудники,
чего доброго, разнесут все лечебное учреждение.

Вскоре наш начальник прибыл в больницу. Он сердился, ругал меня,
грозился посадить под арест. И не за то, что я оторвал вывеску, а за то,
что вовремя не известил его о таком несчастье с Вениамином Малышевым.

От шума, поднятого сперва заведующим больницей, а затем нашим
начальником, не только проснулись все больные, но очнулся и Венька,
которому заведующий уже успел положить на голову резиновый мешочек со
льдом.

И на Веньку тоже напустился начальник.

- А ты что тут разлегся? - кричал он на него. - Где же ты раньше-то
был? Почему скрывал такое дело? Разве ты не знаешь, что ты от такого дела
можешь в любую минуту помереть?

- Ну уж, помереть... - тихо сказал Венька, стараясь приподняться в
присутствии начальника.

- Свободно можешь помереть, - подтвердил начальник. - Я даже знал
одного мужика, который вот так же от глупости своей помер.

Я понял, что напрасно оторвал вывеску.

Наш начальник кричал не только на меня и на Веньку, но и на заведующего
больницей, как будто он тоже ему подчиняется. Он оглядел всю больницу,
всех больных, нашел, что тут очень грязно и душно, велел проветрить
помещение и сам раскупорил и распахнул в коридоре окно.

В это время и прибыл доктор Гинзбург.

Очень шустрый старичок с черными внимательными глазами и острой
бородкой, он делал все так быстро, уверенно и ловко, что мне вдруг самому
захотелось стать доктором, и именно хирургом. "А кто знает, может, еще и
стану", - подумал я.

Доктор Гинзбург не просил удалиться посторонних. Он при нас раздел
Веньку, протер ему грудь и плечо спиртом, поудобнее усадил на кровати, для
надежности, привязал полотенцем, дал чего-то попить. И Венька даже ойкнуть
не успел, как доктор разрезал плечо и стал выдавливать ватой какую-то
гниль, чуть не погубившую Веньку.

Не только мне, но и нашему начальнику понравилось, как работает доктор
Гинзбург. Начальник поблагодарил его и сравнил эту работу с цирковой, что,
конечно, было наибольшей похвалой в устах нашего начальника. Но доктор
сказал, что это не бог весть какая сложная операция, что бывают операции
много сложнее, и похвалил Веньку за его спокойствие и железный организм.

- Организм такой, - сказал доктор, - рассчитан на добрую сотню лет.
Прекрасный молодой человек богатырского телосложения.

И нам это было особенно приятно, как будто он хвалил нас самих и все
наше учреждение, тем более что доктор произнес к тому же и уважительные
слова о нашей, как он выразился, общественно полезной и, в сущности,
чрезвычайно опасной деятельности.

Наверное, я думал, из уважения к Вениамину Малышеву доктор Гинзбург
задержался в Дударях еще на несколько дней. Он уехал, когда процесс
заживления раны пошел, по его словам, весьма активно. Но Веньке он
все-таки приказал лежать в больнице. И начальник строжайше подтвердил этот
докторский приказ.

Навещать Веньку приходили в больницу по очереди все сотрудники нашего
учреждения. И даже из других организаций приходили ребята.

Пришел и Саша Егоров с маслозавода. Он принес в подарок бутылку
кедрового масла и сказал, что уже окончательно расплевался теперь со своим
дядей и уезжает завтра к сестре.

Веньке вдруг почему-то стало жаль расставаться с этим Сашей, которого
он, правда, выручил из беды. Бутылку с кедровым маслом он не взял, сказал,
что ему харчей хватает, а масло посоветовал увезти сестре - оно там больше
пригодится, если у сестры, тем более, трое маленьких детей.

- Ты нам лучше напиши письмо, - попросил Венька Егорова. - Нам же
интересно будет, как ты там устроишься, как тебя встретит сестра, какую ты
найдешь работу.

- Работу я теперь, однако, не скоро найду, - погрустнел Егоров. - Вы
сами знаете, какая безработица. Но я все равно решил отсюда уехать.
Все-таки у меня там сестра.

Венька уже свободно ходил по всей больнице и по двору. Он проводил
Егорова до ворот, попрощался с ним и потом сказал мне:

- Вот посмотри, какой у меня характер привязчивый! Ну, кто мне этот
паренек? Я всего-то несколько раз его видел. А вдруг почему-то прикипел я
к нему. И мне жалко, что он уезжает...

Венька вернулся в палату и стал точить на ремне бритву, чтобы
побриться.

Один конец ремня он укрепил на гвоздике, вбитом в подоконник, другой
держал в зубах.

В это время пришел навестить его Васька Царицын, который ходил к нему в
больницу почти так же часто, как я.