read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



проводить его, когда узнал, что он уезжает.
Уже на вокзале Бурденко признался Сороковому, что он бывший студент,
исключенный из университета. Раньше ему почему-то было неловко сказать об
этом.
- А я знал, - засмеялся Сороковой. - И все показывал тебе не как
фершалу, а как человеку, который уже встал на стезю и, даст бог, попрет
дальше. И Иван Саввич про тебя сказал: "Это сурьезная птица. Кто знает,
может быть, даже орел". Желаю тебе...
Нормальному человеку всегда сопутствует грусть, когда он покидает
какое-то место. Все равно - едет ли он домой или из дому, или просто
отдается движению.
Бурденко с грустью думал о том, что он, может быть, никогда уже не
увидит этих добрых людей, с которыми было так интересно в Нижнеудинске. Но
сердце жгло счастье опять очутиться в Томске и увидеть - нет, не
университет, а Киру. Пусть она легкомысленная, пусть он все еще сердится
на нее, но какое это счастье опять увидеть Киру. Хоть издали...



ПРИЗРАК НЕВОЗВРАТИМЫХ ДНЕЙ
- ...Мы, русские, - народ вообще-то не очень ласковый, - сказал однажды
уже академик Бурденко. - Можно даже считать, что мы народ жестоковатый,
как жестоковата вся наша история. Не дай бог связываться с нами тому, кого
мы сильно не полюбим! Но сейчас, когда я вспоминаю мою жизнь и в первую
очередь молодость, раньше всего в памяти всплывают именно добрые люди. Я,
например, до сих пор не знаю и не узнаю, наверно, никогда, кто это был
Соловьев, который вызвал меня телеграммой в Томск. Думаю, что это был
псевдоним профессора Пирусского, которому почему-либо неудобно было
подписывать телеграмму своей фамилией. Но, несомненно, он и другие
профессора сделали немало, чтобы я мог вернуться в Томск, в университет.
Вернулся Бурденко, однако, не без потерь. Место его уютное - за
изразцовой печью в студенческом общежитии - уже было занято. И на
стипендию он больше рассчитывать не мог. Но он был весел. Все-таки это
большая удача - вернуться в университет после того, как была уже потеряна
надежда.
Первым, кого утром встретил Бурденко у входа в университет, был Павел
Иванович Мамаев.
- Дорогуша! - завопил он. - Вы опять с нами! Родной мой! Как я рад!
Позвольте, почеломкаемся... - И, облапив Бурденко, он готов был его
поцеловать.
- Ну что мы, женщины? - рассердился Бурденко. - Это патология,
по-моему, когда целуются мужчины.
- Дикарь! - сказал Мамаев.
Бурденко тогда еще не мог знать, какого злобного врага он нажил в то
утро.
Впрочем, едва ли Мамаев пощадил бы Бурденко и в ином случае. У Мамаева
была своя работа, не позволявшая щадить или жалеть кого-либо. Хотя он
выглядел и простодушным и добродушным.
Бурденко же, счастливый в то утро, тотчас же забыл о Мамаеве.
Он не думал о нем и позже, когда на протяжении года его несколько раз
вызывали в жандармское управление по каким-то странным поводам. Все это
казалось ему недоразумением.
Жил теперь Бурденко на берегу Томи, недалеко от лодочной пристани, в
заброшенной бане, которую сердобольный купец, уважающий, как говорил он,
науку и просвещение, сдавал по недорогой цене студентам.
Только один раз здесь, вблизи лодочной пристани, он увидел Киру. Она
шла босиком по траве в легком платье, без шляпы, одна.
Бурденко потом никак не мог простить себе, что и в этот последний
момент не подошел к ней, не заговорил. Он словно онемел в этот момент.
Кира подошла к лодке, вытащенной на мокрый песок. Легко приподняла ее
нос, столкнула в реку. Затем, подобрав край юбки, прошла по щиколотку в
воде. Запрыгнула в лодку и оттолкнулась веслом.
Бурденко стоял совсем недалеко. Кира мельком взглянула на него, но так
можно было взглянуть на дерево, на дом, уже виденные не однажды.
Лодка с Кирой на корме очень быстро удалялась от берега.
И больше Бурденко не видел Киры.
Вел он себя теперь в университете, как говорится, тише воды ниже травы,
чтобы малейшей неосторожностью не навлечь на себя подозрений и главное -
не подвести преподавателей, которые, должно быть, поручились за него. Но
ведь и раньше, если не считать его неожиданной речи на студенческой
сходке, он вел себя очень скромно. И все-таки теперь он часто чувствовал
на себе особо внимательный взгляд "власть предержащих".
По случаю столетия со дня рождения Пушкина в университете проходили
публичные чтения и доклады. И хотя все эти торжества носили вполне мирный
характер, власти заметно нервничали. В аудиториях неизменно присутствовали
представители "особых учреждений".
Бурденко именно поэтому сперва не соглашался сделать доклад о Пушкине
"для публики". Затем его соблазнила возможность самому повторить все, что
он знал о великом поэте, стихи которого постоянно читал наизусть. И он
начал готовиться к выступлению. Нет, он ничего не писал и не перепечатывал
на машинке. Он только перечитывал то, что ему было известно из
произведений Пушкина, из его биографии, из критических статей о нем, и
составлял себе коротенький - в одну страничку - конспект, чтобы в стройном
порядке излагать материал и не сбиться.
Вечером, празднично одетый, он вошел в переполненный зал, переполненный
еще потому, что после Пушкинских чтений должен был начаться концерт. На
кафедру он не положил никаких бумаг, как делают иные докладчики. А только
слегка пригладил ладонями густые волосы и заговорил сначала очень тихо,
как бы по-домашнему, чтобы потом несколько воспламениться:
- В Москве на Немецкой улице двадцать шестого мая тысяча семьсот
девяносто девятого года, в четверг, в день вознесения господня, родился
мальчик, которому было суждено стать величайшим нашим поэтом - поэтом
редкостного...
При этих словах высокая дверь приотворилась, и в зал вошел в
лакированных сапогах седоватый, небольшого роста жандармский полковник.
Очень вежливый, он почти на цыпочках, чтобы никого не потревожить,
проследовал в первый ряд и, приподняв полы мундира, медленно уселся в
свободное кресло.
Ничего предосудительного в этом, конечно, не было. Даже лестным могло
бы показаться докладчику внимание пожилого и такого многим известного в
Томске лица к Пушкинским чтениям.
А Бурденко вдруг смешался. И коротенький этот конспект уже не мог
выручить его.
Некоторые потом смеялись, что Бурденко, может быть, даже забыл в этот
момент, как звали поэта, о котором он взялся докладывать.
Полковник возмутился.
- Нуте, - посмотрел он на замолчавшего докладчика кроткими рыбьими
глазами. И Бурденко показалось, что он где-то давно-давно уже слышал такой
голос с такой интонацией и видел точно такие глаза. - Нуте. Что же вы?
Слушаем вас...
В задних рядах засмеялись.
Бурденко постоял немотно еще полминуты у кафедры, потом положил в
карман конспект и вышел.
- Этого вам никогда они не забудут, - сказал профессор Пирусский
Бурденко на следующее утро. - И для чего вам потребовалась, дорогой, такая
странная демонстрация?
- Шок. Думаю, что это был просто шок, - говорил Бурденко.
- Ничего не могу вам посоветовать, - вздохнул Пирусский. - Буду жалеть,
если вы уедете. Но, может быть, вам действительно уехать. Пока не поздно.
Попытаюсь посодействовать вашему переводу в Юрьевский университет.
Перевод этот, впрочем, произошел не тотчас же после несостоявшегося
пушкинского доклада. Бурденко и не очень спешил. Надо было заработать
деньги на переезд и хоть на месяц жизни в новом городе.
Глубокой осенью 1901 года Бурденко собрался уезжать из Томска теперь
уже, должно быть, навсегда - в Юрьев.
Утром он пришел проститься с Николаем Гавриловичем.
- Голубчик вы мой, как хорошо, что вы именно сейчас пришли, -
обрадовался Николай Гаврилович. - Когда поезд-то ваш отходит?
- В семь пятнадцать вечера.
- Голубчик вы мой ненаглядный, - опять сказал Николай Гаврилович, -
умоляю, выручите меня. Ради Христа. Сейчас приедет следователь. А я один.
И у меня нарыв на сгибе.
- Да, пожалуйста. Что делать-то? - спросил Бурденко. - И зачем вы меня
умоляете? Я для вас что угодно. Скажите, что делать?
- Нету этого дьявола Тимофеича. Он опять, прохвост, загулял. А тут
женщину привезли. Надо вскрывать. Отравилась женщина. Молодая. И, похоже,
беременная, что ли. Инженера какого-то дочь. Пианистка. Хорошенькая.
Говоря так, Николай Гаврилович шел меж мраморных столов. И Бурденко шел
за ним, вдруг присмиревший.
- Вот она наконец, - сказал не Николай Гаврилович, а Бурденко,
остановившись у самого большого стола.
Смерть слегка исказила милое лицо Киры, не затронув еще, однако, ее
прелестного тела.
- Не могу, - сказал Бурденко. - Понимаете, не могу.
- Понимаю, - кивнул Николай Гаврилович.
- ...Это был последний день томского периода моей жизни, - сказал
профессор Бурденко. - Период, полный смятения в мыслях и чувствах. И все
равно - прекрасный. Помните у Пушкина:
"...Кто чувствовал, того тревожит призрак невозвратимых дней"?



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 [ 28 ] 29
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.