проводить его, когда узнал, что он уезжает.
исключенный из университета. Раньше ему почему-то было неловко сказать об
этом.
фершалу, а как человеку, который уже встал на стезю и, даст бог, попрет
дальше. И Иван Саввич про тебя сказал: "Это сурьезная птица. Кто знает,
может быть, даже орел". Желаю тебе...
какое-то место. Все равно - едет ли он домой или из дому, или просто
отдается движению.
увидит этих добрых людей, с которыми было так интересно в Нижнеудинске. Но
сердце жгло счастье опять очутиться в Томске и увидеть - нет, не
университет, а Киру. Пусть она легкомысленная, пусть он все еще сердится
на нее, но какое это счастье опять увидеть Киру. Хоть издали...
ПРИЗРАК НЕВОЗВРАТИМЫХ ДНЕЙ
уже академик Бурденко. - Можно даже считать, что мы народ жестоковатый,
как жестоковата вся наша история. Не дай бог связываться с нами тому, кого
мы сильно не полюбим! Но сейчас, когда я вспоминаю мою жизнь и в первую
очередь молодость, раньше всего в памяти всплывают именно добрые люди. Я,
например, до сих пор не знаю и не узнаю, наверно, никогда, кто это был
Соловьев, который вызвал меня телеграммой в Томск. Думаю, что это был
псевдоним профессора Пирусского, которому почему-либо неудобно было
подписывать телеграмму своей фамилией. Но, несомненно, он и другие
профессора сделали немало, чтобы я мог вернуться в Томск, в университет.
изразцовой печью в студенческом общежитии - уже было занято. И на
стипендию он больше рассчитывать не мог. Но он был весел. Все-таки это
большая удача - вернуться в университет после того, как была уже потеряна
надежда.
Иванович Мамаев.
Позвольте, почеломкаемся... - И, облапив Бурденко, он готов был его
поцеловать.
по-моему, когда целуются мужчины.
утро.
была своя работа, не позволявшая щадить или жалеть кого-либо. Хотя он
выглядел и простодушным и добродушным.
вызывали в жандармское управление по каким-то странным поводам. Все это
казалось ему недоразумением.
заброшенной бане, которую сердобольный купец, уважающий, как говорил он,
науку и просвещение, сдавал по недорогой цене студентам.
шла босиком по траве в легком платье, без шляпы, одна.
момент не подошел к ней, не заговорил. Он словно онемел в этот момент.
нос, столкнула в реку. Затем, подобрав край юбки, прошла по щиколотку в
воде. Запрыгнула в лодку и оттолкнулась веслом.
можно было взглянуть на дерево, на дом, уже виденные не однажды.
чтобы малейшей неосторожностью не навлечь на себя подозрений и главное -
не подвести преподавателей, которые, должно быть, поручились за него. Но
ведь и раньше, если не считать его неожиданной речи на студенческой
сходке, он вел себя очень скромно. И все-таки теперь он часто чувствовал
на себе особо внимательный взгляд "власть предержащих".
публичные чтения и доклады. И хотя все эти торжества носили вполне мирный
характер, власти заметно нервничали. В аудиториях неизменно присутствовали
представители "особых учреждений".
"для публики". Затем его соблазнила возможность самому повторить все, что
он знал о великом поэте, стихи которого постоянно читал наизусть. И он
начал готовиться к выступлению. Нет, он ничего не писал и не перепечатывал
на машинке. Он только перечитывал то, что ему было известно из
произведений Пушкина, из его биографии, из критических статей о нем, и
составлял себе коротенький - в одну страничку - конспект, чтобы в стройном
порядке излагать материал и не сбиться.
еще потому, что после Пушкинских чтений должен был начаться концерт. На
кафедру он не положил никаких бумаг, как делают иные докладчики. А только
слегка пригладил ладонями густые волосы и заговорил сначала очень тихо,
как бы по-домашнему, чтобы потом несколько воспламениться:
девяносто девятого года, в четверг, в день вознесения господня, родился
мальчик, которому было суждено стать величайшим нашим поэтом - поэтом
редкостного...
лакированных сапогах седоватый, небольшого роста жандармский полковник.
Очень вежливый, он почти на цыпочках, чтобы никого не потревожить,
проследовал в первый ряд и, приподняв полы мундира, медленно уселся в
свободное кресло.
бы показаться докладчику внимание пожилого и такого многим известного в
Томске лица к Пушкинским чтениям.
выручить его.
момент, как звали поэта, о котором он взялся докладывать.
глазами. И Бурденко показалось, что он где-то давно-давно уже слышал такой
голос с такой интонацией и видел точно такие глаза. - Нуте. Что же вы?
Слушаем вас...
карман конспект и вышел.
Бурденко на следующее утро. - И для чего вам потребовалась, дорогой, такая
странная демонстрация?
если вы уедете. Но, может быть, вам действительно уехать. Пока не поздно.
Попытаюсь посодействовать вашему переводу в Юрьевский университет.
пушкинского доклада. Бурденко и не очень спешил. Надо было заработать
деньги на переезд и хоть на месяц жизни в новом городе.
уже, должно быть, навсегда - в Юрьев.
обрадовался Николай Гаврилович. - Когда поезд-то ваш отходит?
умоляю, выручите меня. Ради Христа. Сейчас приедет следователь. А я один.
И у меня нарыв на сгибе.
умоляете? Я для вас что угодно. Скажите, что делать?
женщину привезли. Надо вскрывать. Отравилась женщина. Молодая. И, похоже,
беременная, что ли. Инженера какого-то дочь. Пианистка. Хорошенькая.
за ним, вдруг присмиревший.
остановившись у самого большого стола.
прелестного тела.
профессор Бурденко. - Период, полный смятения в мыслях и чувствах. И все
равно - прекрасный. Помните у Пушкина: