сделала для него эта женщина.
зачем порядочная советская девушка, или замужняя жена, или даже вдова,
например, пойдет к ихним офицерам заводить знакомства? Они же не бесплатно
ее приглашают. Тот же Эрик прекрасный. Если у нее, у женщины, есть женская
совесть и она не хочет быть овчаркой, она же ни за что не пойдет...
возится с ним, оберегает его. А он...
уже давно хотел сказать. И все это он наконец сказал. Пусть теперь будет
что будет. Он не мог промолчать.
Что она хочет делать? Стрелять? Нет, она протягивает ему пистолет и еще
две обоймы. И кричит:
в отряде считают, что надо стрелять в овчарок...
наверно, тот пистолет, о котором говорил Феликс. Итальянский.
должен жалеть овчарок. Их не за что жалеть. Стреляй!
она красивая. Какая она просто сказочно красивая, когда у нее горят глаза
и набухают слезами.
презирать!
платочек, полощется, как под ветром. Еву сотрясают рыдания.
хотел...
не надо. Не смей!
Казимировна. Может кто-то, кто проходит случайно сейчас мимо, услышать это
с дороги.
немецкие мотоциклисты и везут с собой эту подрагивающую, трескучую,
припадочную музыку.
где-то за океаном, чтобы по ночам, в ночных ресторанах, возбуждать
притупленные нервы изувеченных благополучием, богатых людей.
богатых ресторанов. И очень богатых людей не было. Но музыка эта способна
волновать, возбуждать не только богатых.
женщина. И еще молодая, несмотря на то что мне уже двадцать два. Что же, я
должна закрыться, замкнуться в этих стенах? И заживо умереть? А я еще
ничего не видела. Еще не жила. Я в апреле сорок первого вышла замуж. За
Виктора. (Вот когда наконец она вспомнила своего мужа.) Вышла по любви.
Хотя мои родители были против. В июне мы приехали с Виктором из Минска
сюда, в эти смешные (почему смешные?) Жухаловичи. Здесь нас застала война.
Выбраться было невозможно. Немцы упали как снег на голову. В августе
Виктор ушел со своим братом в партизаны. Ты их увел, - слегка толкает она
в грудь Михася.
сперва что-то делают или говорят, а потом извиняются. Мне отвратительны
такие люди. И ты не извиняйся. Ты ни при чем. Но я была бы, я была бы
счастлива, если б тогда, в сорок первом, ушла вместе с Виктором. Я была бы
счастлива. При всех обстоятельствах. Я сейчас была бы разведчицей. Да, да,
не сомневайся. Или пусть бы убили меня... Молчи. Ты и так не дал мне
договорить. В этом офицерском кафе сейчас выступает тоже Ева... Ева
Крейцер. Она приехала со своим оркестром из Германии. Она разъезжает по
многим немецким гарнизонам. Интимные песенки. Ее две недели ждали в
Жухаловичах. Были расклеены афиши с ее портретом. Сейчас она выступает.
Она - немка, но ее тоже зовут Ева. Многих немок зовут Евами. И меня здесь,
кто не знает, принимают за здешнюю немку. Это называется фольксдойч...
Молчи!.. Я шла однажды по улице и думала, что я могла бы быть разведчицей
у партизан... Ну что ты молчишь? Говори, что ты хочешь сказать...
могла бы стать разведчицей, если, мне кажется, ты считаешь немцев -
культурными? И вроде как интересуешься немцами?
интересуюсь. Я даже хотела одно время стать журналисткой. Мой отец -
журналист...
говоришь, немецкой овчаркой.
буду презирать. Это даже хорошо, что ты мне сказал. Ты сказал, потому что
ты хороший человек. Убежденный. Конечно, с твоей точки зрения, я, наверно,
не могла бы стать хорошей разведчицей, потому что... потому что перед
самой войной меня исключили. Из комсомола...
основном правильно... правильно исключили. Но формулировка идиотская. Если
б не война, у отца могли бы из-за меня быть крупные неприятности...
родителях. Дом наш разбит. Мы жили у вокзала. Помнишь, такой большой серый
дом?
было почему-то неловко, что он там не был. Он сконфуженно говорит:
ожесточается. - И эту музыку им припомним. Как они тут веселились почти
что... - он оглядывается, - почти что на кладбище...
тебя, но ты еще просто... просто мальчик. И вот так проходит наша жизнь...
17
овчарка. Вот подруга ее, Зинка, про которую она говорила, это
действительно овчарка. И от нее эти вещи у Евы, трехкопеечные всякие
кофточки, как сказала сама Ева. Эта Зинка жила с тем офицером, Эриком, что
ли, которого убили. У него отец - хозяин магазина в Нюрнберге. Эрик
посылал отцу отсюда ворованные вещи, а от отца возил сюда какую-то ерунду
соблазнять наших девок. И Еву чуть не соблазнили. Нет, еще не соблазнили.
Ее, правда, надо бы забрать в отряд к Казакову. А Софью Казимировну куда?
его койке. Очень трудно уснуть Михасю. Но он все-таки засыпает.
Хватает рукой это теплое.
прижимая к себе. Ему становится уютно с кошкой. Вот сейчас он опять уснет.
Но что-то смутное, еще до конца не осознанное вдруг прогоняет сон. Что это
он, Михась, так хорошо угрелся? Отчего это он так успокоился? Что он вроде
зятька здесь устроился? Он же совсем не больной. Весь вечер ходил, слушал
немецкую музыку. И вдруг утомился, лег спать. Он лежит здесь, а тол, за
которым его послали, - под сосной. И сколько же он там будет лежать?
очень хорошо, шито-крыто, как говорил Василий Егорович. А Сазон Иванович
сказал: "Нужен буду, приходи ночью в любое время. Сенная, девять. Стучи
мне в крайнее окно слева". И сегодня Сазон Иванович наверняка дома, если
он Еве велел прийти к нему завтра утром, то есть сегодня утром. Ева может
пойти и утром и днем. А Михасю лучше идти вот сейчас, ночью.
сталкивает ее с кровати. - Иди, - повторяет он, хотя кошка ему нисколько
не мешает собираться.
две полные обоймы к нему, кладет их в карман. Теперь он пойдет с
пистолетом. Так будет лучше. Пусть немцы не принимают его за деревенского.
Он вовсе не деревенский, Вот так он сейчас и пойдет - через кладбище,
потом по бывшей Дзержинской, а тут и - Сенная. Он договорится с Сазоном
Ивановичем, чтобы нынче же перевезти этот тол на базу. Василий Егорович не
для того рисковал жизнью и отдал свою жизнь, чтобы тол этот лежал под
сосной в бездействии. Немцы еще вспомнят Василия Егоровича Бугреева и
сыновей его. Они еще многое вспомнят и поревут, и постонут...
ее, хотя она не совсем просохла после стирки. В ней все-таки удобнее,
привычнее. А куртку Виктора - правда, она теплее - пусть Ева в случае чего
обменяет на хлеб.