превратилась во внутреннюю, -- а новая, пафосная, служила теперь
привлекательной обложкой.
Джинн принял работу, гордо демонстрируя нежность крепких замкоа и мягкость
хода двери в петлях. Вместе с комплектом ключей, уходя, он передал Джинну
небольшой очень плотный запечатанный конверт.
начальство велели передать.
Та я-то так разумею, шо хгроши, ну, эта, бабки, -- неожиданно закончил
бригадир на прощание и быстро удалился.
Конвертик-то мог бы быть и потолще, тут максимум тысячи полторы. Хотя смотря
какими купюрами. Если, скажем, пятисотками, то, конечно, больше. Интересно,
как они оценили".
стол. В конверте новенькими, слипающимися листами было две тысячи восемьсот
долларов.
баснями, не совершая никаких чудес. Джинн наконец решается рассказать ему о
своих желаниях, но из этого не получается ничего, кроме пустой болтовни.
Хоттабыч сообщает Джинну, что он ждет приема у ангелов-хранителей Соломона,
который сейчас находится на Земле, чтобы договориться о встрече с ним и
выяснить, кто он. Сославшись на то, что время этого приема настало, Хоттабыч
исчезает, оставив Джинна рефлексировать по поводу немощи проявления своих
желаний. Его квартира принимает прежний вид, а иностранные строительные
рабочие устанавливают ему новую дверь и оплачивают неудобства -- компенсация
от лихих людей, по тысяче с каждого из оставшихся минус долг Олегу. Впрочем,
не исключено (ибо не все события происходят в поле зрения авторе), что этот
минус образовали иностранные строители, и в таком случае величина этого
минуса навсегда останется тайной для нас.
Глава пятнадцатая,
и твердо, в полный рост, так, что космическая тьма, прореженная отголоском
блеска ближайших спутников Земли, начиналась сразу у ее поверхности, и
достать до неба можно было, просто выйдя на улицу или высунув руку в окно.
Однако путь ночи оказался, как обычно, нелегким, хотя и по-летнему коротким.
К его концу она опустилась на четвереньки под давлением первого света,
замазавшего звезды и навалившегося ей на плечи, пока, наконец, она не
поползла уже на брюхе и на нее окончательно не наступило утро, днем
сменившееся, как обычно, обыденным днем.
сегодня и из сегодня в завтра, эта ночь явилась дорогой в тот же самый день
-- он так и не смог заснуть, хотя и маялся от жуткой нервной усталости.
Пытался занять себя любимым делом у компьютера, пытался читать, слушать
музыку и что-то смотреть, пытался уговорить себя спать -- словом, пытался
хоть как-нибудь убить время или хотя бы упрямую ночь, но она не поддавалась,
и, намаявшись, к утру Джинн понял, что он остался во вчера.
кончится, потому что в современном мире трудно навсегда заманить его в цирк
при помощи такой простой наживки, как эскимо. Все предыдущие попытки извлечь
из него пользу или, по крайней мере, хоть как-то с ним ужиться закончились
дурацкими опасными приключениями, и Джинн решил, что он попробует еще раз, а
потом надо будет от него избавляться. Но как? Известное выражение про
джинна, выпущенного из бутылки, и применяемое в современном мире, например,
к атомной энергетике, означало в том числе неподконтрольность неведомой силы
и невозможность приведения ее в статус-кво.
Интернет" -- подумал Джинн.
материальные подтверждения, просто глюк, то лучший способ избавиться от
глюка -- заглючить его, заключить туда, откуда он взялся. И пропади они
пропадом, этот медный кувшин, новая дверь и бандитские бабки!
крышке. Там были стертые треугольники и точки, расположенные несимметрично,
но явно в определенном порядке. Там был какой-то знак, похожий на иероглиф,
и загогулины разного размера, разбросанные без всякой видимой связи. Там
были волнистые линии, расположенные по центру, изображавшие, вероятно, одну
из четырех стихий, но непонятно какую: невозможно было определить, где у
плоскости поверхности крышки низ и где верх. Были еще палочки и кружочки,
расположенные попарно в четырех углах круглой крышки и повернутые по
отношению друг к другу на девяносто градусов, как лучи свастики, так что под
любым углом в одном из них оказывалось число 10, а в противоположном -- 01.
царе Соломоне арабские цифры, то есть мог ли он их знать. Он порылся в
Интернете, но за два часа ему удалось накопать только, что арабские цифры
были изобретены древними индийцами, а арабы их просто упростили, но когда --
не накопал. И что по одной из версий слово "алгебра" происходит от арабского
"аль-джебр", то есть "еврейское" или "иудейское", и означает "еврейская
наука", хотя по другой -- "исправление преломления". Это его запутало
окончательно.
поисках информации, на которую можно было бы если не положиться, то хотя бы
опереться. Чем больше он плутал, узнавая, тем больше пустоты образовывалось
вокруг, пожирая даже непреложные знания Джинном деталей мироустройства и
расстраивая его. Чего стоит хотя бы довольно убедительное доказательство
того, что никакого Соломона никогда не было в природе, а все, что от него
осталось, придумали разные другие. Но последней каплей пустоты, заставившей
его отказаться от дальнейших попыток понять хотя бы примерно смысл рисунков,
стали сведения о том, что русское слово "цифра" происходит от арабского
"сифр", то есть "пустота", -- так арабы называли ноль. И, скажем, фраза
"ноль -- цифра пустоты" означает "пустота -- пустота пустоты", то есть
ничего не обозначает, хотя и обозначает ничего и состоит из целых трех слов.
И что полнота у арабов обозначалась числом 1001, отсюда тысяча и одна ночь
Шахерезады.
появился джинн через Интернет, этим сказочным числом из единичек и нолей,
напоминавших о двоичности всего компьютерного, и рисунками на крышке
кувшина. Но какая? Джинн решил поподробней расспросить об этом самого
Хоттабыча, когда он явится. И он не замедлил проявиться. Как только Джинн
встал из-за стола, он обнаружил, что Хоттабыч лежит на его тахте лицом к
стене, закутавшись в свои первоначальные одежды.
умирают, то что с ними потом делать?"
начал шевелиться и медленно повернулся к Джинну. И вот тут Джинн испугался.
Хоттабыч был старик: седая борода, лоб, искореженный глубокими морщинами, и
даже пигментные пятна на коже.
Со мной -- ничего, оно поселилось во мне и ест меня изнутри. И недолго уже
мне осталось.
внимания на усмешку. -- Везде смерть. Возвращаясь от хранителей Сулеймана, я
думал найти утешение и защиту в этом мире. Я посетил мир, весь мир и даже
край мира, где на закате тень от гор ложится на небо, но нигде не нашел я ни
защиты, ни утешения. В песке в руинах лежат великие города, мертвые
настолько, что и духи жителей не посещают их больше. И даже Иштар, богиня
любви и смерти, оставила свой храм, и по развалинам Афродизиаса теперь
ползают, как муравьи, маленькие желтые самураи с коробочками для сбора
впечатлений. Смерть и любовь, две вечные чаши равновесия, слились воедино, и
нет более любви; кругом одна смерть.
куча живых городов, просто все поменялось за три тысячи лет, но любовь --
она никуда не делась. Или, -- осторожно продолжил он, начиная подозревать,
как ему казалось, истинную причину Хоттабычева расстройства, -- у тебя
какое-то особое отношение к этой... как, ты говоришь, ее звали?
кончается...
знаешь о жизни? Жизни больше нет. Зачем ты нарушил мой покой, мерзкий
мальчишка? Как ты осмелился сломать священное заклятие моего одиночества?