Чтение 28–й страницы книги ~Не хочу, чтобы он умирал~

- Да, но для этого мало быть надежным исполнителем.

- Конечно мало.

- Тогда что же он такое?

- Вот вы куда клоните... Теперь понятно, почему Пикеринг не хотел с
вами разговаривать. Не суйтесь вы, куда не следует.

- Пожалуйста... Чего вы боитесь?

- Боюсь, что вы и Скотта превратите в какого-то дурацкого героя. Вроде
Пикеринга.

- А чем это плохо?

- Очень плохо. Скотт - не вашего поля ягода, имейте это в виду.

- Да ну? А чьего же?

- Не вашего. И не пытайтесь навязывать ему роль, которая ему не
пристала. Скотти - не Пикеринг, не Гордон [Гордон, Чарльз-Джордж, или
"Гордон паша" (1833-1885), - английский генерал, колонизатор; участник
Крымской войны, губернатор Судана, убит повстанцами при штурме Хартума] и
не Лоуренс [Лоуренс, Томас-Эдуард (1888-1935); - английский разведчик в
странах Ближнего и Среднего Востока; одно время - советник по арабским
делам при министре колоний Черчилле]. Он мог бы стать таким, как они, в
других обстоятельствах. Но не стал.

- Странные вещи вы говорите, Куорти.

Куотермейн доел миндальное мороженое со взбитыми сливками.

- Пожалуй, закажу еще порцию. С сиропом, - сказал он. - Хотите
кофе-гляссе? - спросил он ее, улыбнулся и сразу стал похож на итальянца. -
Ну как, выпьете?

- Нет. Меня стошнит. Как вы можете есть такую приторную дрянь?

- Что поделаешь - романская кровь!

- Вы и в самом деле наполовину итальянец?

- Да нет, если только норманны втихомолку не произошли от римлян.

- Видно ваши предки и были Les Quatres Mains Вильгельма Завоевателя?

- Наоборот. Мои предки были гугенотами. Род мой совсем не такой
древний. По нашей семье можно изучать историю часового мастерства. Предки
мои сбежали от Екатерины Медичи и передали свое умение англичанам. Только
в последние сто лет моя семья чуть было не унизилась до коммерции. Но
все-таки удержалась при настоящем деле.

- И Скотт, вы думаете, - вашего поля ягода?

- Несомненно.

- Он тоже из тех, кто всегда держится за настоящее дело?

- Безусловно.

- А я, по-вашему, хочу перетянуть его к тем, кто никогда не работает?

- Совершенно верно, - сказал он, посасывая ложечку. - Вот не думал, что
вы разбираетесь в политике!

Люси подозвала сафраги и заказала масбут - турецкий кофе без сахара и
сухой бисквит.

- Не желаете ли пирожное, госпожа?

- Нет, подайте мне сухой бисквит, понимаете - английский бисквит.

- Хадер, йа ситт [хорошо, госпожа (араб.)], - поспешно ответил сафраги
с такой счастливой улыбкой, словно Люси помогла ему найти истинное
призвание в жизни. - Один ан-глий-ский бис-квит.

- Почему бы вам не съесть санде с фруктами и толчеными фисташками
ассорти, чуть-чуть политый киршем? - спросил ее, заглянув в меню,
Куотермейн.

- Потому что мне еще надо сегодня работать.

- Или bombes по-венециански с толченым ананасом и клубничным желе в
сладком миндальном соусе и мараскине?

- Замолчите. Мне от одного вашего чтения становится тошно.

- А вид у вас даже чересчур здоровый! Словно вы только и делаете, что
играете в теннис! Но это совсем неплохо. Да вы и сами знаете, что вам идет
ваш здоровый вид.

- Подумать только! И вы умеете говорить комплименты... А почему бы нам
не перетащить Скотта на свою сторону? Чем плохо, если он наконец займется
своим делом? И будет делать его хорошо? И получит за это награду?

- Вот этого именно я и боюсь.

- Чего?

- Ваших наград. Признания. Его-то я больше всего ненавижу!

- Разве вы можете что-нибудь ненавидеть?

- Ненавижу самое слово "признание", - сказал он, принимаясь за вторую
порцию миндального мороженого со сливками. - Признание - самое растленное
понятие в современной английской речи.

- Ну вот, опять новая теория...

- Но совсем не новая практика, - с трудом произнес он, так как рот его
был набит мороженым. Ел он аккуратно, потому что страшно боялся запачкать
кончики усов. - Мы должны признавать возражения своих противников,
признавать их самих, признавать чужую точку зрения... Бр-р-р! Как только
эта зараза проникла в Англию, все погибло! Вы хотите забрать в свои лапы
лучших наших людей? Стоит им додуматься до чего-нибудь невиданного,
необычайного, для вас опасного, как вы сразу же - хлоп! - признаете их и
перетаскиваете в свою среду.

- И вы предлагаете, чтобы я уберегла от этого Скотта?

- Да. Он нам нужен.

- Для чего?

- Не знаю. Настало время кому-то сказать "нет!" Вот и все.

- Пусть ваш Скотти попробует это сказать! Если сумеет...

- То-то и оно... Скотти не такой человек, чтобы вспыхнуть разом, как
фейерверк. Он только еще начинает всерьез задавать себе вопросы. А вы
пытаетесь им завладеть прежде, чем он нащупает на них ответ.

- Ай-ай-ай, как нехорошо!

- Бросьте! Вот вам ваш кофе и ваш английский бисквит. И не будем больше
философствовать. Мне пора в Аббасию. Однако, не говоря о Скотте, у меня к
вам только одна просьба: спасите остатки дорожно-топографического отряда,
пока кровавый Черч не превратил нас в противотанковую роту, отряд
противохимической обороны или еще что-нибудь, столь же бесполезное. Мне
кажется, вам стоит поговорить с Уорреном. Или же заставить Скотти с ним
поговорить. Вы ведь умеете к ним подойти, к этому генералу Уоррену и его
компании.

- Разве Скотти не говорил вам, что они задумали?

- Он сказал, что они еще сами толком не знают.

- Да?

- А что они задумали?

- Почем я знаю?

- Наверно, все это знают, кроме меня и Скотти.

- Может быть. Но мне кажется, что теперь все зависит от Скотти.

- Что именно?

- Ваша судьба. И судьба дорожно-топографического отряда. Думаю, что его
прикончат. Скотти, конечно, мог бы дать ему новую жизнь после того как
убили Пикеринга, но он забыл обо всем, кроме своей ненависти к Черчу. А
теперь уже поздно.

- Вы могли бы еще что-нибудь сделать.

Она с раздражением помотала головой:

- Я ничего не могу сделать.

- А добиться у генерала Уоррена...

Она снова покачала головой.

- Почему?

- Потому что они, по-моему, хотят дать Скотти возможность отличиться, а
я не желаю этому мешать. Генералу Уоррену кажется, что Скотти - человек
стоящий. Вот и хорошо! И ему нужен сам Скотти, а не
дорожно-топографический отряд. Уоррен знает, как я со всеми вами близка, и
спрашивал меня, что вы об этом думаете. Я сказала, что никто из вас не
обидится, если Скотт пойдет своей дорогой.

- Значит, они хотят нас разлучить?

Она попыталась было просто отмахнуться от ответа, но раздумала.

- Ну зачем вы на меня наседаете? - прошептала она, перегнувшись через
стол. - Я ничего не знаю. Оставьте Скотти в покое.

Куотермейн расплатился по счету; он допил последний глоток светлого
пива и снова отер усы:

- Так вот какие дела...

- Да, - ответила она.

- Не надо забывать о его отношении к Черчу, - сказал он с надеждой.

- Скотти решил на все это дело махнуть рукой.

- Сомневаюсь...

- А я ручаюсь, что это так.

- Ну, тогда пропал наш Скотти, - сказал он, пробираясь с ней между
прилавками, заставленными сладостями. - Если только мне не удастся его
уговорить, а я постараюсь это сделать...

- Попробуйте! - сказала она и взяла его под руку.

Абду Эффенди сразу же сделали операцию, потому что Скотт энергично
взялся за дело и довел его до конца. Ласковый врач египтянин заверил
Скотта: "Хорошо! Хорошо! Мы сделаем все, что нужно!", вскрыл на спине
старика болячку, выкачал оттуда целый кувшин засахаренной лимфы и вырезал
куски водянистого мяса. Во время этой процедуры старик умер, так и не
придя в сознание.

- Видите, до чего доводит невежество! - говорил Атыя, проливая слезы. -
Видите, как все безотрадно.

- Он был старый человек, - утешал его Скотт. - Невежество тут ни при
чем.

- Во всем виновата наша темнота! - плача, настаивал Атыя.

Скотт отправил его на "виллисе" домой сообщить матери и стал
прохаживаться по тесным коридорам Каср-эль-Айни, дожидаясь, чтобы обмыли
тело. Старика надо было немедленно похоронить, и Скотт договорился с