куда милей. Правда, ты тогда мне гораздо больше нравишься.
беспомощно и жадно глядел, как она осматривает бедную шляпу, расправляет
вмятину, вертит "Федору" в руках, дышит на нее, пытаясь восстановить былое
совершенство.
все промокли и на заду разодрались...
Скотт такую наденет.
покупают.
краску. Но я так сгорал от любви к Бо, что уж не до того было, краснеешь или
не краснеешь. Я все время злился, страдал, томился и радовался. Правда, я
старался перебороть себя, и страх, и застенчивость, но у меня все было на
лице написано.
люблю, когда ты краснеешь.
положил ладонь ей на лицо. Она отстранила мою руку и крепко ее сжала.
думаю я про Хемингуэя и Скотта.
сделать новое, а у них не выходит.
старается тоже.
крепко держала мою руку, будто я собирался ее вырвать.- Думаешь, оба и есть
то, за что себя выдают? Они ведь ужасно оба запутались. Правда же?
кажется, им того и надо.
не отпускала мою руку.
обоим нужна.
передумала и спросила, какого я мнения, в частности, о Скотте.- Мне надо
знать, во что Скотт действительно верит, а, Кит?
другой вопрос - "что у него за душой?". В общем, ответ требовался серьезный.
потому-то он пьет. Ему необходимо во что-то верить, иначе он погибнет.
ведь из кожи лезет вон, чтобы только себя не выдать. И вся его жестокость
отсюда, ему либо убивать, либо себя убить, а как жалко, ведь на самом деле
он совершенно не такой.
(восемнадцати лет и двух месяцев от роду) и я (девятнадцати лет и двух
месяцев) судили о них как о равных. И все же мы были правы. А Бо, кажется,
совсем уже подошла к тому, что собиралась мне выложить.
них все по-разному. И кто же из них прав, а, Кит?
Понимаешь, мне надо менять мою жизнь. И тебе, по-моему, тоже. И Скотт с
Хемингуэем тоже стараются изменить свою жизнь. И у всех у нас разные
причины. И удивительно, как это мы вдруг встретились.
готовились, что-то важное творилось у каждого в душе. Каждый собирался
бросить вызов богам.
больше не расскажу. И вдобавок есть хочется. Надо еще раз позавтракать.
по-моему, боролись противоречивые чувства, когда мы на миг застыли в нежной
зеленой дымке, как пар от дыхания, висевшей над остатками нашего брошенного
пикника.
меня повезет, но я сразу сел не за руль, а рядом. Бо оценила мой жест,
прижалась ко мне щекой, носом, ухом, засмеялась, потом включила мотор и
немного обождала. Потом проговорила:
тебе, наверно, тоже.
втягивала? О ком думала? Обо мне? О Скотте? О Хемингуэе? Или просто-напросто
о себе? Одно я знал твердо - в любом случае ответ я получу не раньше, чем
она займется раскатыванием croissant'oв, а потому я захлопнул дверцу,
схватился за щиток, и Бо повела "фиат" в сторону шоссе.
секунды, когда Бо повернулась ко мне - что-то сказать, выехала на шоссе и
врезалась в грузовик, который вез строительные материалы. На нас рухнули
полы, крыши, стены, перила, столы, полки, брусья. Нас раскололо надвое, и
хоть я не видел, как именно ее убило, я все сразу почуял нутром. Прежде чем
ударило меня самого, я успел понять, что серый грузовик уничтожил Бо и
просто ее больше нет на свете.
Глава 12
Скотт и Хемингуэй пришли меня навестить, а потом Зельда, и оба Мерфи, и
миссис Хемингуэй, я лежал на железной кровати в иностранной больнице,
беспомощный, затуманенный и почти никого не узнавал.
старцами, пастырями, отцами, дядями, утешителями.
ничего..."
то, какой я тихий, черный, оглушенный. Зельда обращалась со мною, как со
сломанной куклой, и, хоть я мало что соображал, очень меня этим стесняла.
Миссис Хемингуэй я просто не помню. Вообще мало что помню. Я слушал,
старался понять, спал. Вот и все как будто.
отчитываться не перед ними всеми и не перед собственной совестью, а перед
французскими следователями. Французский закон дотошно требует именно
объяснений, придавая им больше значения, чем даже фактам, ну а объяснить тут
что-то мог я один.
шестнадцати персон. Тогда мне все это показалось естественным. Ну,
иностранцы. Ну, французы. Ну, суетятся. И только много лет спустя я узнал,
что Джеральд Мерфи поторопил события, чтобы решить дело сразу и окончательно
и тем избавить меня в дальнейшем от таскания по судам, от жандармских
допросов, адвокатов, страховых компаний и прочего. Да, поздно я узнал о том,
что сделал для меня Джеральд Мерфи, и так я его и не поблагодарил.
переводчицы - маленькой смуглой женщины в трауре,- что мы не были пьяны, мы
не пили, что у Бо было отличное зрение, что она не теряла контроля над
собой, знала code de la route (23), умела водить (прости меня, господи) и
что я ей не мешал. Мне пришлось воссоздавать для них ее последние минуты, и
я с болью воссоздавал их в собственной памяти.
один последний вопрос, необходимый вопрос, и закроет дело. Он спросил, не
хочу ли я выдвинуть обвинение против водителя того грузовика, мосье Бедуайе.
Он сказал, что я имею на это право. Мосье Бедуайе, плотный бретонец, едва
помещался на стуле. Железный господин, под стать своему грузовику. Он утирал
глаза чудовищным кулачищем всякий раз, когда упоминалось имя Бо.
я признан невиновным и могу покинуть Фужер, как только почувствую себя в
силах. Об остальном позаботятся родственники трагически погибшей
мадемуазель.
Но, в общем-то, мне надо уже расстаться с Бо и вернуться к тому, с чего я
начал,- к путешествию Скотта и Хемингуэя и зачем оно им понадобилось и к
чему привело. В общем-то, просто я стараюсь свести память о Бо к той роли,
которую она потом сыграла. Наверное, я совсем бы о ней не упоминал, если б
мог, потому что не в ней дело. Нет, не в ней дело.