слухи, и всякий рассказчик стремился в сочини-тельетве перещеголять самого
Станислава. И женщины и мужчины жаждали знать истину. Строя самую невинную
мину, громче всех кричали о скандальной истории, о развращенности нравов
Амели, Зефирина, Фифина, Лолотта, именно те женщины, которые сами были более
или менее повинны в запретном счастье. Жестокая тема разнообразилась на все
лады.
тому не верю! За кем другим, а за ней подобных скандальных историй никогда
еще не водилось. Помилуйте, она чересчур горда, чтобы унизиться до какого-то
Шар дона. Она могла ему покровительствовать, но не более. А ежели это не
так... Ну, хорош же после этого вкус наших дам, нашла в кого влюбиться! Мне
жаль ее от всей души.
смешное положение: она годится
Повесе едва ли двадцать лет, а Наис, меж-. ду нами будь сказано, все сорок.
находился господин де Рюбампре, уже само по себе свидетельствует о
невинности Наис. Неужто на коленях вымаливают то, что уже даровано?
заслужил укоризненный взгляд Зе-фирины.
обступив его тесным кольцом в углу гостиной.
он сопровождал свой рассказ такими жестами, принимал такие позы, что
очевидность преступления становилась поразительно ясной.
защищал г-жу де Баржетон, но защищал так неловко, что только подливал масла
в огонь. Лили, огорченная падением самого дивного ангела на ангулемском
Олимпе, вся в слезах отправилась в епископский дом, чтобы сообщить новость.
Когда сплетня разошлась решительно по всему городу, довольный дю Шатле
явился к г-же де Баржетон, где - увы!-играли в вист всего лишь за одним
столом; он дипломатически попросил у Наис позволения поговорить с ней
наедине в будуаре. Они сели на диванчик.
Ангулем?
оставить вас в неведении. Я должен дать вам возможность пресечь клевету,
которую, видимо, распускает Амели, дерзнувшая возомнить себя вашей
соперницей. Сегодня поутру я заходил к вам с этой обезьяной Станиславом; он
опередил меня на несколько шагов и теперь утверждает, что, подойдя к этой
двери,- сказал он, указывая на дверь будуара,- он будто вы увидел вас и
господина де Рюбампре в таком положении, что не посмел войти; он отскочил в
полной растерянности, не дав мне времени опомниться, увлек меня за собою и,
только уже когда мы дошли до Болье, он объяснил мне причину своего бегства.
Ежели бы я узнал это раньше, я не двинулся бы от вас ни на шаг и постарался
бы осветить дело в вашу пользу; но воротиться обратно, раз я уже вышел, не
повело бы ни к чему. Теперь же, видел ли что-нибудь Станислав, или не видел,
он должен оказаться неправым. Милая Наис, не дозволяйте этому глупцу играть
вашей жизнью, вашей честью, вашей будущностью; немедленно заставьте его
замолчать. Вам известно мое положение. Хотя я и нуждаюсь здесь в каждом
человеке, я вполне предан вам. Располагайте жизнью, которая принадлежит вам.
Хотя вы и отвергли мои чувства, мое сердце навеки ваше, и я готов при всяком
случае доказать, как я вас люблю. Да, да! Я готов оберегать вас, как верный
слуга, не надеясь на награду, единственно из удовольствия служить вам, хотя
бы вы об этом не узнали. Сегодня я убеждал всех, что ничего не видел, хотя и
стоял в дверях гостиной. Если вас спросят, каким образом до вас дошли
сплетни на ваш счет, сошлитесь на меня. Я почту за честь быть вашим
защитником; но, между нами будь сказано, только господин де Баржетон может
потребовать удовлетворения от Станислава... Ежели этот молокосос Рюбампре и
дозволил себе какое-нибудь безрассудство, нельзя же допустить, чтобы честь
женщины зависела от поведения повесы, которому вздумалось пасть к ее ногам.
Вот что я хотел сказать.
отвращения наскучила провинциальная жизнь. При первых же словах дю Шатле ее
взоры обратились к Парижу. Молчание г-жи де Баржетон поставило ее
затейливого поклонника в неловкое положение.
вперила взгляд в занавеси на окнах будуара. Дю Шатле ушел, не разгадав
сердца этой надменной женщины. Позже, когда ушли Люсьен и четверо верных
старцев, которые, не смущаясь сомнительной сплетней, все
собиравшегося уже идти спать: он так и застыл с раскрытым ртом, не успев
пожелать жене доброй ночи.
с некоторой торжественностью. Г-н де Баржетон последовал за женой в будуар.
в мои заботы о господине де Рюбампре, в качестве его покровительницы,
излишнюю горячность, дурно понятую как здешними глупцами, так и им самим.
Нынче утром Люсьен бросился к моим ногам, как раз на этом месте, и признался
мне в любви! И в ту самую минуту, когда я поднимала с полу этого юнца, вошел
Станислав. Пренебрегая обязанностями в отношении женщины, блюсти которые
учтивость предписывает благородному человеку в любых обстоятельствах, он
раструбил повсюду, что застал меня в щекотливом положении с этим мальчишкой,
хотя я отнеслась к нему, как он того заслуживал. Но вообразите, что
произойдет, когда гадкая сплетня коснется до слуха этого сорванца, виновного
лишь в легкомыслии! Я уверена, он нанесет оскорбление Станиславу и станет с
ним драться. Помилуйте, да ведь это было бы равносильно публичному признанию
в любви! Мне нет нужды говорить вам, что ваша жена чиста; но вы сами
понимаете, как пострадала бы и ваша и моя честь, вздумай только господин де
Рюбампре выступить в мою защиту... Ступайте немедленно к Станиславу и самым
серьезным образом потребуйте у него удовлетворения за те оскорбительные
речи, что он вел обо мне; помните, что дело можно уладить лишь в том случае,
ежели он откажется от своих слов публично, в присутствии многих почтенных
свидетелей. Таким образом вы заслужите уважение всех порядочных людей, вы
поступите, как человек умный, как человек воспитанный, и получите право на
мое уважение. Я сейчас же пошлю Жантиля верхом в Эскарба, мой отец будет
вашим секундантом; несмотря на свой возраст, он способен, я в том уверена,
свернуть шею этому шуту, который чернит доброе имя женщины из рода
Негрпелис. Выбор оружия предоставляется вам; деритесь на пистолетах, вы
метко стреляете!
люблю. Вы настоящий дворянин.
милостиво подставила для поцелуя. А женщина, питавшая к этому седовласому
младенцу чувство, родственное материнскому, прослезилась, услышав, как
затворились за ним ворота.
и, однако ж, готов безропотно погибнуть ради меня".
перед противником лицом к лицу, хладнокровно смотреть на дуло пистолета,
направленное на него; нет, его смущало только Одно обстоятельство, и от
этого его бросало в дрожь, покамест он шел к г-ну де Шандуру. "Что я скажу?
-думал он.- Наис следовало бы подсказать мне главную мысль!" И он ломал себе
голову, сочиняя приличествующие случаю фразы, которые не были бы чересчур
смешны.
которое их обрекают скудоумие и узость кругозора, в решительные минуты жизни
принимают особо внушительную осанку. Они говорят мало и глупостей,
естественно, высказывают меньше, притом они столь долго обдумывают то, что
собираются сказать, и по причине крайнего недоверия к себе столь тщательно
подготавливают свои речи, что наконец изъясняются всем на удивление,- чудо
из области тех чудес, которые развязали язык Валаамовой ослице. И вот г-н де
Баржетон вел себя как человек недюжинный. Он оправдал мнение тех, кто
почитал его философом пифагорейской школы. Было одиннадцать часов вечера,
когда он вошел в гостиную Станислава; там он застал большое общество. Он
молча поклонился Амели и одарил каждого своей бессмысленной улыбкой, которая
при настоящих обстоятельствах показалась глубоко иронической Наступила
мертвая тишина, как в природе перед грозой. Шатле, уже успевший воротиться,
чрезвычайно выразительно поглядел прежде на г-на де Баржетона, потом на
Станислава, которому оскорбленный муж с отменной учтивостью отдал поклон.
час, когда старик обычно лежал уже в постели: очевидно, немощную руку его
направляла Наис; и так как отношения дю Шатле с Амели давали ему право
вмешиваться в семейные дела, он встал, отвел г-на де Баржетона в сторону и
сказал:
примет на себя ведение переговоров.