Чтение 28–й страницы книги ~Бухта Потаенная~

два часа с небольшим.

Можете не сомневаться в том, что, упустив советские караваны в проливе
Вилькицкого, Болькен был вне себя. И он решил сорвать зло на Диксоне. До
смерти, вероятно, не хотелось ему возвращаться на базу с пустыми руками.
Психология понятная. Асу, как всегда, требовалась победная реляция для
начальства!

Диксон, впрочем, был тоже лакомый кусочек, если хотите, даже кусище.
Порт на острове - один из важнейших перевалочных пунктов Северного
морского пути! Центр управления всеми перевозками в западном секторе
советской Арктики! Сами понимаете, уничтожение этого центра нанесло бы нам
колоссальный урон. Залпами своими "Шеер" сразу же парализовал бы нашу
связь, а стало быть, и управление операциями на этом, повторяю, важнейшем
участке Северного военно-морского театра.

Предполагался также десант на Диксон. По свидетельству
подводника-мемуариста, отряд был уже сформирован в составе ста
восьмидесяти человек.

Видимость в тот день была не из лучших. Первым заметил рейдер и донес о
нем наблюдатель поста, расположенного на северо-западной оконечности
острова. В порту объявили боевую тревогу. Но разглядеть "Шеер" удалось
только через двадцать пять минут, когда он приблизился на тридцать
кабельтовых. Еще через семь минут немцы открыли по Диксону ураганный
огонь.

Порт заслонил собой "Дежнев", в прошлом ледокольный пароход, ныне
превращенный в сторожевой корабль. На нем, если память меня не подводит,
было четыре семидесятишестимиллиметровых орудия. Давид и Голиаф, не правда
ли?

Но "Дежнев" шел навстречу опасности полным ходом, волоча за собой
дымовую завесу и закрывая ею порт и стоящие у причала суда. Одновременно
он вел огонь по "Шееру".

Вслед за "Дежневым", желая оказать ему помощь, если таковая
понадобится, спешил и пароход "Революционер", имевший на борту несколько
легких пушек.

Весь свой массированный огонь артиллеристы "Шеера" сосредоточили на
маленьком, бестрепетно идущем наперерез им "Дежневе". За десять минут он
получил четыре прямых попадания снарядами среднего калибра и много мелких
попаданий. Корпус был разворочен ниже ватерлинии двумя полуметровой ширины
пробоинами. Повреждены были две пушки и пулемет, убиты шесть человек и
ранен двадцать один.

В начале боя командир "Дежнева" Гидулянов находился на берегу, выполняя
служебное поручение. Старший помощник Кротов временно принял на себя
выполнение его обязанностей. Кротов был ранен, но пересиливал себя и
командовал боем стоя, поддерживаемый под руки двумя матросами.

"Дежнев" выполнил свой долг. Поставив дымовую завесу, загородившую со
стороны моря порт и поселок, он отошел наконец к берегу на мелководье. И
вовремя! Из-за пробоин крен угрожающе увеличился. Прибывший к тому времени
на корабль Гидулянов посадил "Дежнева" на грунт во избежание катастрофы и
продолжал вести огонь по "Шееру".

Между тем на "Революционере" бушевал пожар. Он был вызван попаданием
вражеского снаряда в каюту капитана. Но артиллеристы "Революционера" не
прекращали отстреливаться. Только после того как появилась возможность
укрыться за дымовой завесой, поставленной "Дежневым", они смогли оставить
свои орудия и бросились помогать команде гасить пожар.

Перед самым нападением "Шеера" у внешней стенки причала на Диксоне
грузили на баржу стопятидесятидвухмиллиметровые орудия. С появлением
"Шеера" погрузка была, понятно, сразу же прекращена. Батарея заняла
позицию - совершенно неподготовленную, на открытом для вражеского обстрела
причале - и немедленно повела по врагу огонь. Он был очень точным, этот
огонь. Командиру батареи Корнякову удалось поразить "Шеера" двумя
снарядами.

Получив подряд два прямых попадания, "Шеер" закрылся дымовой завесой и
ушел в море.

Но это была лишь первая его атака. Она длилась двадцать три минуты.
Через полтора часа Болькен возобновил обстрел Диксона, подойдя к нему с
другого направления. Снова встретил его плотный огонь батареи Корнякова, а
также сторожевого корабля "Дежнев", который стоял на грунте и представлял
собой неподвижную мишень для обстрела.

Через несколько минут "Шеер", однако, получил третье прямое попадание
стопятидесятидвухмиллиметровым снарядом в корму. Возник пожар на борту.
Теперь уже, наверное, радист "Шеера", нервничая, передавал на немецкую
военно-морскую базу: "Горим, горим..."

По Диксону в течение двух часов выпущено было всего до ста снарядов
крупного двухсотвосьмидесятимиллиметрового калибра и свыше трехсот
снарядов других, меньших калибров. И под этой огненной лавиной Диксон
выстоял!

На исходе второго часа Болькену изменила его хваленая выдержка. Быть
может, он сломал свой "данхилл", ударив им о нактоуз [тумбочка, на которой
установлен компас], быть может, выругал или как-то иначе выразил свое
раздражение, этого мы с вами не узнаем. О таких вещах не принято писать в
мемуарах. Реакцию на поражение доселе непобедимого аса будущий командир
корабельного десанта обходит деликатным молчанием, тем более что сам он в
это время находился не на "Шеере", а на подводной лодке.

Во всяком случае, после третьего прямого попадания снаряда в "Шеер"
Болькен приказал поставить дымовую завесу и, закутавшись в нее, как в
темный плащ, покинул Карское море, оказавшееся для него негостеприимным...

Я рассказал вам столь подробно о "Сибирякове", "Дежневе",
"Революционере" и береговой батарее Корнякова потому, что подвиг их, по
моему разумению, непосредственно повлиял на поведение связистов Потаенной
во время десанта, последовавшего за нападением "Шеера" на Диксон.

Такова на войне наглядная сила примера!..

Но мы в Архангельске, понятно, не знали о том, что под водой за
"Шеером" тянется хвост и на обратном пути хвост этот зацепит Потаенную.
Имею в виду подлодку с будущим мемуаристом, при коем, надо полагать,
находился небезызвестный вам Атька, "слуга всех господ".

12. "ТЕБЕ ТУДА НИКОГДА НЕ ДОЙТИ!"

Между тем, беседуя впоследствии со мной, Гальченко вспоминал не раз о
том, что лето 1942 года - до высадки гитлеровского десанта - было,
пожалуй, самым счастливым летом в его жизни.

Чувство самоуважения очень окрепло в нем за зиму - вот что важно! Он
выдержал испытание бомбежкой, штормами, мраком, пургой и морозами. Босиком
пробежался по тундре, чтобы оповестить своих о вражеской подлодке,
всплывшей у Ведьминого Носа. Вместе с остальными связистами отгрохал в
тундре дом - во какой! Участвовал в поисковой группе и нашел на льду озера
Нейто остатки метеорологического прибора - психрометра. Наконец, он был
признанным главным градостроителем будущей Потаенной!

Счастливое лето! Оно, правда, было очень коротким. Но чем счастье
короче, тем оно дороже, вы не находите?

В ямальской тундре день, в ямальской тундре светло, и это уже была
радость! Весной и летом сорок второго Гальченко просто упивался ею!

Словно бы добрые хирурги вернули ему зрение, но не сразу, а постепенно.
На востоке над тундрой бесшумно отодвинулась или чуточку приподнялась
заслонка, за нею блеснула узкая белая полоса, потом купол звездного неба
начал сползать к западу, а белая полоса расширялась и расширялась. Все,
что здесь происходило прошлой осенью, повторялось, только в обратном
порядке: сумерки в середине дня делались все короче. И наконец люди
увидели солнце, без которого маялись столько времени.

А потом они с изумлением, почти не веря себе, услышали щебет птиц. И
одновременно ощутили пьянящий весенний запах талой воды. А еще через
несколько дней увидели в тундре чудо - цветы!

Да, Галушка отчасти был прав: растительности здесь приходилось
поторапливаться!

Кое-где в лайдах и на дне разлогов снег еще не успел стаять, а по
неоглядным просторам полуострова уже раскинулся цветной, веселящий душу
ковер. На буро-пепельном фоне мха и лишайников красовались цветы: полярный
мак, полярная незабудка, золотистые лютики. Между "клумбами" цветов
возвышались гигантские торфяные обелиски - иногда до двух-трех метров
высотой. На них был наброшен бархатистый полог мха, а в него вплетались
узоры лишайника, нежнейшие, белые, словно кружева.

И надо всем этим стоял неумолчный щебет, звон, бранчливый пересвист!
Мириады птиц летовали на Ямале...

В связи с этим связисты смогли внести некоторое разнообразие в свое
меню.

- Омлетика захотелось ребятам, - умильным голосом объявлял дежурный кок
- на посту готовили по очереди, разве я не говорил вам об этом? - Не в
службу, а в дружбу, Валентин, сходил бы ты за яичками на базар!

Для Гальченко ходить на "базар" было сплошным удовольствием. Речь шла,
как вы догадываетесь, о птичьем базаре. Яйца лежали там не на прилавках, а
прямо на земле, пестрея забавными крапинками, похожими на веснушки.

И вот одно из самых безмятежных летних воспоминаний Гальченко. Он стоит
посреди тундры, окутанной испарениями, залитой ярким светом, а над головой
его слышен оглушительный свист крыльев, будто ангелы собрались вознести
его живым на небо. Какие там ангелы! Это птицы! И они просто вне себя -
ругаются на своем птичьем языке, как самые квалифицированные базарные
торговки.

- У-у, жадины! - старается урезонить их шестой связист Потаенной. -