Чтение 28–й страницы книги ~Смерть Анфертьева~

отдельной квартире! Вам не кажется, что гораздо удобнее было бы все
проделать дома?"

"Вы переоценили неприкосновенность своей должности. Ну, ладно, с опилками
мы еще разберемся. Отдадим на экспертизу, установим, что это за металл
такой, чем сделаны эти вмятины... Разберемся. А как вы объясните остальное?"

"Что остальное? Что?!" - не сможет сдержаться Квардаков.

"А эта странная история с сумочкой вашего кассира, этот Ключ,
напильники... Помните, в каком виде вы появились в бухгалтерии?"

Да, не забыть про напильнички, подумал Анфертьев и бросил несколько
надфилей в нижний ящик стола. Напильнички легко соскользнули в узкую щель
между папками, бланками, скоросшивателями и стали невидимыми. Они
проваляются там никем не замеченные до самого следствия. А уж тогда
обнаружатся обязательно.

Анфертьев поднялся с кресла и с улыбкой пошел навстречу помолодевшему
Квардакову - тот входил в кабинет, не отрывая взгляда от снимков.

- Старик, я хочу тебе помочь, - сказал Квардаков так непосредственно,
будто проучился с Анфертьевым все десять лет в школе за одной партой. Что
делать, незавидность положения неизбежно толкает человека к пониманию того,
что все люди братья.

- Помочь? Как? - осторожно спросил Анфертьев, занимая прежнее положение в
шаге от стола.

- Скажи честно, тебе не надоело сидеть в нашей дыре?

- У вас на примете есть дыра пошире?

- Ха-ха! Дыра пошире... Как-то ты выражаешься непристойно... У меня есть
племянник. И он работает в театре, - Квардаков поднял указательный палец,
давая понять, что его племяш - не фунт изюма. - Скажем так - в одном
небольшом московском театре. В центре. Среди посольских особняков и вообще.
Понял?

Завхозом. И вот он вчера говорит - от них ушел фотограф.

- Ушел все-таки, - обронил Анфертьев.

- В лучший мир ушел! - строго поправил его Квардаков.

- Довели человека...

- Сам дошел. Достиг среднестатистической продолжительности жизни и ушел.

Как порядочный.

- На что не пойдешь, чтобы поддержать нашу науку - социологию,
статистику, геронтологию... Ведь от меня будут ждать того же?

- От тебя будут ждать хороших фотографий!

- Снимать нынче все научились. А вот назначать... Угасло мастерство.

- Какое еще мастерство угасло? - подозрительно спросил Квардаков.

- Я же говорю - мастерство назначать.

- А! Ха-ха! Это ты очень правильно сказал. Одобряю. По себе знаю, на
своей шкуре чувствую. Так вот - смотри. Могу замолвить. Все-таки не
передовиков в фуфайках на морозе снимать, не свалки и металлолом, а народных
артистов, красавиц.... А что, там и красавицы попадаются. Меня племяш водил
как-то, показывал... Все сплошь в атласных платьях, кружевах, хахали ихние
при шпагах, лентах, орденах... Обалдеешь. Опять же каждый вечер бесплатное
представление, буфет... Правда, за буфет платить придется. Но ты освоишься,
я в тебя верю. Бабу свою в театр поведешь, пусть культурки глотнет маленько.
Нынче в театр - попробуй проникни! Станешь нужным человеком. Почет и
уважение. Зуб просверлить - пожалуйста, температура прихватит - тебе
больничный в карман. Продавец колбасы оставит - и то дело. Наш Подчуфарин на
поклон придет. И тогда уж тебе решать, как с ним поступить, достоин ли,
оправдает ли! А! Есть и побочный заработок - артисты страшно свои портреты
любят, когда они в роли дворян! А если ты им размер дашь, глянец наведешь...
В ногах кататься станут, позабудут все свое дворянство. Ну ладно, шутки
шутками, а хвост, как говорится, набок. Подумай.

Кстати, и ставка там побольше. Опять же среди людей искусства будешь
жить.

Матерятся они, правда, не меньше любого грузчика, но, бывает, и понятное
слово проскочит. Подумай. Шанец такой есть.

Анфертьев стоял в сторонке и смущенно ковырял ногой плашку паркета.

Подцепив носком паркетину, он обнаружил под ней небольшое углубление, в
которое мог поместиться металлический рубль, авторучка, Ключ... Главное,
туда мог поместиться Ключ. Правда, плашка от такого вложения будет
выступать, но это даже хорошо. Не заметить ее невозможно...

Как и положено фотографу, Анфертьев улыбался, разводил руками, прижимал
их к тому месту, где, по его представлениям, должно было находиться сердце,
даже приседал, слегка ошарашенный той непомерной заботой, которой окружил
его заместитель директора завода. Но в это время самый-самый уголок
анфертьевского глаза холодно следил за движениями Квардакова: вот он еще раз
взглянул на снимки, словно бы ненадолго прощаясь с ними, бросил их в ящик и
снова закрыл его. Борис Борисович не заметил повреждений. А если заметит
потом, это уже не будет иметь значения, когда в кабинете был Анфертьев, зам
ничего не заподозрил.

- Спасибо, Борис Борисович! Я подумаю. - Анфертьев осторожно взглянул в
маленькие, узко поставленные глазки Квардакова, но увидел в них лишь
доброжелательство. У двери повторил еще раз:

- Спасибо. - И покосился на плашку.

Все-таки она выступала, наверно, под нее набились грязь, мусор, камешки.
А если туда сунуть еще и Ключ, она станет слишком уж заметной. Придется все
выгрести, прочистить, чтобы были видны свежие следы чьей-то деятельности. Ну
а уж чьей - пусть решает Следователь.

- Дерзай, Вадим, - Квардаков поднялся из-за стола и приблизился к
Анфертьеву. - Если дело пойдет, глядишь, и за границу смотаешься,
посмотришь, как люди живут, себя покажешь. Наберется снимков побольше -
альбом сварганим, нынче издают такие альбомы. Мой племяш у них завхозом,
должность обалденная.

Знаешь анекдот, - Квардаков почему-то перешел на шепот. - Придумали
горшок для малогабаритной квартиры. Все как у обычного горшка, только ручка
внутри. Так вот, сидя в кабинете, я напоминаю себе иногда эту самую ручку.
Но это же между нами, - Квардаков заговорщицки поднял указательный палец. -
А то смотаться бы нам обоим отсюда, а? Племяшу повышение светит, на главного
режиссера тянет мужик, он им там такие постановки выдает - закачаешься.
Пока, правда, не на сцене, пока в коридорах, но ничего, доберется и до
сцены. Мужик обалденно талантливый. И я пошел бы туда завхозом, а ты
фотографом. Ох, и развернулись бы мы с тобой, ох, развернулись! На всю
страну прогремели бы, на всю Европу!

Билетов не достанешь! Если актеры слабаками окажутся - декорациями
задавим! А?

- Это можно, - кивнул Анфертьев. - Это мне нравится.

- Но не сразу, конечно, - спохватился Квардаков. - Подожду маленько.
Авось еще и этот заводик из дыры вытащу.

А может быть, моя затея вовсе не подлость? Но то, что я делаю с этим
убогим замом, иначе не назовешь. С другой сторон", высокопарная лживость
освобождает нас, и несправедливость освобождает нас, и молчание, и умолчание
освобождает нас... Черт с ним, с этим Сейфом, но если я начинаю послушно
восторгаться вещами, над которыми вчера смеялся, презирать людей, перед
которыми преклонялся, если я стыжусь собственных желаний, вместо того чтобы
гордиться ими, - разве это лучше? Нет. Безопаснее. И только.

Придумывая уловки и ложные ходы, предугадывая будущие вопросы Следователя
и заранее готовя ответы на них, выстраивая свои отношения с людьми в расчете
на будущее, я все дальше удаляюсь от самого себя...

Или приближаюсь к себе истинному?

Во всяком случае, похоже на то, что сегодня я уже не тот, каким меня
знают приятели, жена, сотрудники заводоуправления...

И так ли уж важно - возьму я Сейф или нет...

"Скажите, Анфертьев, вы знаете, как открывать Сейф, закрывать его? Вы
подходили к нему?"

"Я подходил к кассиру, следовательно, подходил и к Сейфу".

"Вы смогли бы открыть его?" "А почему нет? Образование позволяет, есть
опыт общения с техникой, в том числе с точной техникой".

"А вам никогда не хотелось забраться в Сейф?!"

"Отчего же, я постоянно испытывал желание вскрыть его. Мне казалось
несправедливым, что без дела валяется такая куча денег".

В красном сумраке лаборатории были видны только лицо Анфертьева - лицо
мыслителя, мастера, мистика - и его руки, покачивающие ванночку с
проявителем.

Остальное как бы растворялось в темноте, как бы не существовало вовсе.
Анфертьев прощался с жизнью, которая еще имела для него значение, но с
каждым днем отдалялась. Зато все ближе становилось нечто угрожающее и
бесформенное. Оно притягивало к себе, как пропасть. Анфертьев не мог
остановиться, все ближе подползая к ее краю, чувствуя шорох камней под
собой, пытаясь вытянуться вперед, руками нащупать провал. И наступил момент,
когда его ладони ощутили пустоту - пропасть была на расстоянии вытянутой
руки. Другими словами, через неделю обещали зарплату и квартальную премию, а
это означало, что в кассе окажется около пятидесяти тысяч рублей.

Здесь, в лаборатории, Анфертьев решился наконец задать себе несколько
вопросов, решился ответить на них. Не до конца, не откровенно, но давайте
согласимся, ребята, что даже наедине с самими собой мы стараемся найти для
наших поступков причины поблагообразнее, такие, чтоб не стыдно было в
приличном обществе раздеться, простите, раскрыться. Не отрывая взгляда от
волн проявителя, перекатывающихся от одного края ванночки к другому, глядя
на завалы металлолома, которые возникали на снимке все отчетливее,
становились все тяжелее и внушительнее, спросил Анфертьев у себя:

"Скажи, Вадя, на фига тебе сдался этот Кандибобер? Зачем?"

"Лучше спросить - почему? Потому, что жизнь моя пуста, я не знаю, как
изменить ее, как измениться самому. Мой труд не дает мне ничего, кроме
зарплаты.

Но я не могу работать только для зарплаты".

"Какой бы она ни была?"