Чтение 28–й страницы книги ~Анелька~

пришлю с ним тебе бумаги, чернил и перья, чтобы и ты мне писала. Жаль, что
почта отсюда так далеко. Пришлю вам еще книжек, а для Юзека букварь. Ты его
учи азбуке, Анельця, тебе будет не так скучно.

Она очень устала, и Заяц подсадил ее на повозку, а заодно и детей,
которые хотели проводить мать до леса.

У опушки Шмуль остановил лошадей и, оглянувшись, сказал:

- Ого, как далеко отъехали от хутора. Паненке и паничу пора домой.

Анелька не могла удержаться от слез. Она стала на колени в повозке и,
целуя мать, шептала:

- Ты вернешься, мама? Не бросишь нас так, как... - Она не договорила.

Мать прижала к себе головы детей и вдруг крикнула:

- Шмуль, поворачивай обратно. Не поеду я без них.

Шмуль стал ее уговаривать:

- Ай, вельможная пани, какая же вы капризная! Разве я не уезжаю от
своих детей? Мне по делам приходится целыми неделями разъезжать... Никто
такого баловства себе не позволяет, как паны. Это просто грешно! Ведь ехать
вам нужно ради себя и детей. Вот отвезу вас, а через неделю или, может, даже
послезавтра повезу в город паненку и панича. Вы теперь думайте не о том, что
тяжело прощаться, а о том, как хорошо будет встретиться. Я знаю, что бог все
переменит к лучшему, - на свете так не бывает, чтобы человеку всегда было
плохо.

- Не плачь, Юзек, - сказала Анелька. - Вот видишь, Шмуль часто уезжает
из дому и всегда возвращается.

Заяц ссадил детей с повозки.

- Через несколько дней мама опять будет с нами, - говорила Анелька. -
Мы останемся тут не одни, а со своими... И мама тоже едет не одна, а с
Шмулем. Никому ничего худого не сделается. Шмуль нам все расскажет про маму,
а ей про нас.

Пани перекрестила детей и Зайца с женой. Шмуль погнал лошадей. С минуту
Анелька бежала за повозкой, потом они оба с Юзеком еще постояли, протягивая
руки вслед матери.

Дорога лесом вначале шла прямо. Дети видели мать, а мать - их. Потом
Шмуль свернул.

Жена Зайца пошла домой, а Заяц остался с детьми.

- Ну, пойдемте, - сказал он. - Побегаете по лесу и ягод наберете. Будет
вам веселее.

Дети его послушались. Он сделал им лукошки из коры и повел их на те
места, где росло очень много черники и земляники. Показал им большого дятла,
который долбил трухлявый сук, выгоняя червячков, а потом и белку на верхушке
сосны, где она собирала молодые шишки.

Дети видели большущие муравейники и папоротник, цветок которого
приводит людей к укрытым под землей кладам. Полежали на мху. Анельке было
уже не так тоскливо, а Юзек - тот и совсем повеселел. Заяц обещал им, что,
когда мать будет возвращаться, они выйдут ей навстречу с ягодами. Ах, какая
это будет радость!

Глава четырнадцатая

Унылые дни

На другой день к вечеру вернулся Шмуль. Он привез бумагу, чернила и
перья - все, что нужно для писания писем, букварь Юзеку и какую-то старую
книжку рассказов и стихов для Анельки. Кроме того, хлеб, печенье и разные
мелочи.

Письма мать не написала. Она только передала через Шмуля, что немного
утомилась в дороге и просит детей терпеливо ожидать ее возвращения.

От себя Шмуль, чтобы успокоить Анельку, сказал, что все будет хорошо,
но, уезжая с хутора, свернул в поле к Зайцу.

- Ну, как доехали? - спросил тот.

- Ох, не дай бог никому таких хлопот, каких мне наделала пани! -
ответил Шмуль. - Всю дорогу она смеялась, и плакала, и обмирала, а когда
приехали в город, мы ее еле с повозки сняли. Там, в хате, я ничего не
сказал, потому что пани с меня клятву взяла, что дети не узнают.

Заяц покачал головой и обещал, что даже Ягне не проговорится.

Шли дни за днями, и один был как две капли воды похож на другой. Заяц
косил траву. Ягна ходила за скотиной, носила мужу в поле обед, и дети по
целым дням оставались одни.

Вначале Анелька хотела учить братишку азбуке. Но Юзек, все реже
вспоминавший, что он "слабенький", предпочитал бегать и играть, а не сидеть
за книжкой. И странное дело - убийственный воздух болот, грубая простая пища
и движение пошли Юзеку на пользу больше, чем постоянное сидение дома и
лекарства. У него и цвет лица стал здоровее.

Анелька же была больна. Уже одни только вредные испарения болот могли
подточить ее здоровье, а к ним еще прибавилась тоска, от которой не было
лекарств. И от лишений, печали и постоянных тревог этот хрупкий цветок
увядал на глазах.

Никаких угрожающих симптомов болезни не было заметно, но девочку
постоянно лихорадило. По временам у нее бывали озноб, головная боль, упадок
сил. Это ее не пугало, потому что в другие дни она чувствовала себя бодрее,
чем когда-либо.

Заяц и его жена видели, что девочка худеет чуть не с каждым днем. Лицо
ее было бело как мел, а иногда принимало болезненно-желтый оттенок, пальцы
стали почти прозрачными, в губах не было ни кровинки. Но по временам щеки ее
пылали жарким румянцем, глаза из голубых становились темно-синими, а губы
пунцовыми. В такие часы Анелька бывала весела, говорлива, охотно бегала,
хваталась за всякую работу.

Ягна думала, что это признаки здоровья, но Зайца этот лихорадочный
румянец и возбуждение тревожили больше, чем обычная бледность Анельки.

Юзек часто вспоминал мать, сердился, что она не едет, плакал. Анелька
старалась чем-нибудь отвлечь его, никогда при нем не говорила о матери. И
только один раз, поздно вечером, когда Ягна, управившись со всей работой по
хозяйству, сидела на пороге дома, бормоча молитву, Анелька, сев рядом,
положила голову к ней на колени и тихо заплакала.

Прошла неделя, а ни матери, ни вестей от нее не было. Даже Шмуль не
появлялся.

Анелька, насколько хватало сил, делала всякую домашнюю работу, отчасти
из желания помочь хозяевам, отчасти - чтобы убить время. Она растапливала
печь и варила в двух горшках обед на всех (чаще всего картошку и кашу),
носила воду из колодца, задавала корм волам, коровам и курам. Она даже
пыталась стирать белье, свое и Юзека, хотя это ей было труднее всего и плохо
удавалось. Напрасно Ягна запрещала ей делать то, что ее утомляло. Бросив
одну работу, Анелька хваталась за другую с упорством, которого ничто не
могло победить.

Но бывали дни, когда она не только работать, а и ходить не могла. Тогда
она лежала на топчане и читала присланную матерью книжку или, закрыв глаза,
мечтала.

В ней теперь трудно было узнать прежнюю Анельку, веселую и счастливую.
Она пожелтела, исхудала. Волосы ей трудно было расчесывать сломанным
гребнем, и они были всегда растрепаны. Единственное платьице, когда-то
розовое, совсем вылиняло. Чулки, присланные тетушкой Анной, были ей велики,
башмаки износились. У этой все еще красивой девочки был такой изнуренный и
жалкий вид, что даже ее отец заплакал бы, если бы увидел ее теперь.

Чем больше убывали ее физические силы, тем лихорадочнее кипели в ней
все новые мысли и чувства. Воображение рисовало ей многое такое, о чем ей
никто никогда не говорил, она слышала музыку и какие-то голоса. Ей
открывался новый, иной мир - может быть, то небо, о котором она все чаще
думала.

Не раз хотелось ей рассказать кому-нибудь о своих видениях, но мешала
застенчивость. А между тем по временам она чувствовала, что напор
невысказанных чувств разорвет ей сердце. Это особенно стало тяготить ее с
тех пор, как она прочла стихи в книжке, привезенной Шмулем.

Однажды тоска мучила ее больше, чем всегда; она ничего не могла делать,
дома не сиделось, тянуло на волю. Она побежала на один из холмиков, кольцом
окружавших лощину, где стоял хутор. Здесь она посидела, жадно вглядываясь и
вслушиваясь во все вокруг, - и начала писать.

Это были первые стихи, сочиненные Анелькой. Вот что она написала:

Жаль мне дома родного,

Что стоял у пруда,

Жаль сада, беседки,

И каштана в саду,

И душистых цветов, что кланялись мне,

И птиц, клевавших крошки

На моем окне.

Жаль мне всего, и оттого я грустна,

Плачу не раз и на горку выхожу.

Может, отсюда увижу наш дом,

Хоть издали на него погляжу.

Все смотрю, но не видно ничего.

Бог облаком заслонил наш дом.

Как-то раз Юзек, вспомнив мать, расплакался и стал просить Зайца, чтобы
он отвез его к ней. Анелька старалась утешить мальчика, показывала ему
крольчат - ничего не помогало. И только когда она стала читать ему вслух
стихи из книжки, Юзек успокоился и заснул.

В тот день расстроенная Анелька написала такие стихи:

Юзек, видно, сестру не любит,

Постоянно ее огорчает,