Чтение 28–й страницы книги ~Обреченные на гибель~

- Да он-то ничего... бодр... А вот ваша знакомая, - та мне показалась гораздо хуже...

- Как хуже?.. Что это вы сказали?.. Почему хуже? - растерялся Алексей Иваныч.

- Ничего, ничего... Вот какой вы беспокойный!.. Рикошет, просто, от ваших выстрелов... только и всего...

- Вы меня осуждаете? Скажите!.. - вспомнил Алексей Иваныч, что этот дюжий художник дружен с Ильей.

- Ну, какой же я вам судья! Что вы! - улыбнулся Ваня. - Дело ваше.

И поднялся к себе наверх.

А в гостинице "Бристоль", в своем номере, Наталья Львовна так же, как и Илья, легла в постель и натянула на себя одеяло.

Так она пролежала до вечера, пока не услышала за стеною шагов пришедшего Макухина.

На ее стук в стену он пришел, как всегда, встревожился, что она больна, сел около, и долго было так:

За окнами номера внизу на улице визжал и звенел трамвай, мерно били о камни лошадиные подковы, стоял предночной гул городского центра, а перед Натальей Львовной торчала чужая ей рыжеволосая, тугая, простонародного склада, плотная, освещенная снаружи электричеством, а изнутри парой сметливых серых глаз голова Макухина.

- Федор Петрович, - сказала, наконец, с видным усилием Наталья Львовна. - А что, пятьдесят тысяч - это большая для нас с вами сумма или не очень?

Макухин покачал золотой головой:

- Цены деньгам не знаете, - э-эх!.. Пятьдесят тысяч - это капитал, а не сумма!

- Значит, у нас его нет, этого капитала?

- Пока что - нет!

- Надо, чтобы был!

Тут Наталья Львовна сбросила одеяло и встала.

- Человеку ведь не позвонишь, чтобы принес, - попробовал улыбнуться Макухин.

- Мы будем работать, и чтобы он был!

Очень значительно это было сказано, и очень серьезно было у нее лицо, так что даже Макухин повеселел.

- Неужто?.. - И глаза у него зарозовели. - Я говорил ведь, что большие дела будем делать с вами!.. Поэтому, значит, я угадал!

- Ну уж, - пятьдесят тысяч, разве это большие дела? - вздернула она головой презрительно, и вдруг совсем иным, деловым тоном: - Камень ваш - это, собственно, что такое?.. Как, куда и зачем?.. Бойкое дело?

- Какая же может быть в камню бойкость?.. Дело, известно, тихое... Камень - не ситец... Износу ему нет, камню... Ходу с ним мало, с камнем... И надоел он уж мне, признаться сказать, этот камень: очень уж в нем вес большой!

- Хорошо, бросим камень, - быстро решила она. - И что же мы будем делать?

- Завод какой в аренду взять можем... или имение... Эх!.. Мне главное, чтобы я знал, зачем это... а один я не знаю, вот где беда!.. Одному много ли нужно?.. Я не то чтобы ленив, ну, а все ж таки... кнут и мне не мешает... напоминание...

- Значит, я буду кнут?

- Напоминание, а не то что кнут!.. Вдвоем дело делать или же одному? - большая разница!.. Сам себе кто может поверить?.. Нет такого человека, - кроме как сумасшедший какой... А другой скажет тебе, ты и веришь.

- Име-ние... что ж... Это ничего... Поля летом, - это красиво...

Наталья Львовна просто думала вслух, глядя в угол по-за спиной Макухина, но он, услышав это, встал со стула, надавил кнопку звонка - два раза, коридорному - и сказал радостно:

- Ну вот, - я вам на выбор представил: имение или завод?.. А вы мне со своей стороны: имение... Об заводе совсем молчок... Значит, и я уж теперь должен думать: имение! Мне ведь все равно, в какую сторону думать, - лишь бы дело... И вышло на проверку, что и мне, мужику, имение больше, конечно, под масть... Имение для меня гораздо лестней... Лошадей заведем хороших... выезд...

- Верховых!.. Иноходцев! - оживилась Наталья Львовна.

- Ну вот!.. Значит, есть у меня теперь линия, куда гнуть!.. Вот я о чем говорю.

- А пятьдесят тысяч?

- Пятьдесят не пятьдесят, - найдем!.. Для такого дела деньги добудем.

- И это не какие-то "большие планы"?.. Это просто "так"?

- Большого ума не потребуется... Спокойным манером сделаем... Только - свой во всем глаз нужен... Конечно, ежели управляющему довериться, - в трубу пустит!

- Кто же отдаст доходное имение в аренду?

- Вот на!.. Мало таких, что землю имеют, а она им ни к чему?.. Им бы только пользу какую с нее взять, а не убыток... Недалеко ходить - Гречулевич...

- Что, - Таш-Бурун у него возьмем?

- Зайцев на нем гонять?.. Ничего нет на Таш-Буруне этом, кроме все того же камню... А с камнем решили кончать.

- Да, раз камень - дело тихое... А завод?.. Вы знаете Круппа?

- Это орудия? - Макухин улыбнулся. - Орудия на частных заводах не делают... Частным людям они ни к чему: это не ситец.

- А как же... мне говорили сегодня... один человек хочет непременно, как Крупп... и Демидов... Ружья и пушки... Главное - пушки... Но это же глупость, конечно!.. Разумеется, это не ситец... Значит, имение... Решено!.. Чем же плохо имение?.. Отлично!.. Возьмем имение.

- Папашу туда захватим... Он - человек военный, - полковник... Таких хозяйство любит.

- И Алексея Иваныча!.. Алексей Иваныча непременно!..

- Да уж этому, убогому, теперь, конечно, куда же еще?.. Неминуемо, к нам. Он уж нам в порядочную копейку вскочил, и еще вскочит... Однако, - человек безобманный... Я к родному брату веры не имею, а за Алексеем Иванычем этим только смотреть, чтобы не напутал чего, а верить можно.

Вошел коридорный. Макухин заказал ужин и самовар, и только тут вспомнила Наталья Львовна, что она с утра ничего не ела, и почувствовала голод, и когда коридорный сказал свое: "Сию минуту" - и ушел, она подошла очень близко к Макухину, положила руки ему на плечи, очень долго разглядывала его, точно увидела впервые и точно не был даже он человеком, - и сказала вдруг:

- А акции?.. Частных пушечных заводов у нас нет, конечно, но зато должны быть акции... ведь так?

- И что же с этими акциями? - улыбнулся Макухин. - Купил их и смотри на них?.. Какая же тут от денег польза?

- Ну да... в самом деле... Дело тихое, - не снимала она рук с его плеч и все разглядывала его, как сквозь невидную лупу. - Сколько-нибудь там процентов в год...

- А может, и никаких! - улыбнулся Макухин, очень неподвижно держа все тело, точно боясь пошевельнуться. - Куда же лучше из своих рук глядеть!

- Из своих?.. Да! - Она заломила свои пальцы за его спиной, посмотрела на них и добавила очень оживленно: - Он потерял пятьдесят тысяч, а мы найдем, - правда?.. Он потерял, - и отлично!.. Пусть!.. Я очень рада!.. А у нас будут!.. Будут? Да?..

- Разумеется, будут, - очень близко от ее губ шевельнулись усы Макухина.

- Только нужно будет... обрить это... это... - кивнула она на выхоленные, с подусниками, важные золотые усы. - Это совсем не нужно... и... и некрасиво совсем...

И, заметив, как, откачнувшись, поморщилась она болезненно, Макухин отозвался с большой готовностью:

- Разумеется... Что ж... Для дела надобности большой в этом нет.

И точно именно эти его слова и было последнее, что нужно было бросить в тонкую уже стенку между нею и им, чтобы вся до последнего камешка рассыпалась она.

Наталья Львовна порывисто бросилась к нему, очень крепко прижавши к своей щеке его угловатую голову с прочным лбом...

И потом, когда принесен был ужин и самовар, долго, очень долго тянулся в номере Натальи Львовны путаный, перебойный разговор, полудетский, полувзрослый, капризно-деловой, серьезный и ненужный, очень сложный, но отнюдь не утомительный для Макухина, - разговор об имении, каменоломнях, аренде, Круппе, акциях, пшенице, тысяче десятин под яровым посевом, иноходцах, Ване Сыромолотове, Алексее Иваныче, но больше всего об Илье.

- Ничего!.. Хорошо!.. Пусть!.. Мы ему покажем! - говорила она решительно и задорно.

Потом непонятно для Макухина плакала, и он гладил ее по вздрагивающей спине с сутулящим ее мослачком и бормотал:

- Ну к чему же это?.. Зачем же теперь?.. Совсем ни к чему!..

И она тихо и отданно прятала заплаканное лицо под его свежевыбритым подбородком...

Из ее номера в свой Макухин вышел только в десять часов утра на другой день.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Дней через восемь после своей ночной беседы с Макухиным зашла к Алексею Иванычу Наталья Львовна.

От ходьбы ли с последней остановки трамвая, или оттого, что хорош, ясен был день, она была очень оживлена, сразу нашла Алексея Иваныча очень поздоровевшим и сама показалась Алексею Иванычу гораздо свежее, чем раньше.

- Мы решили бросить свои каменоломни и взять большое имение в аренду! - сразу и весело начала она, когда Алексей Иваныч - по-своему, неопределенно - спросил ее, что она и как.

- Вы решили?.. Кто такие "вы"?.. Простите!.. И какие же это ваши каменоломни?

Но тут же вспомнил, что и "мы" и "каменоломни" значит - Макухин, ее жених, и сказал еще раз:

- Простите!

Ее затейливая зимняя шляпка с белым крылом затеняла в нем ту, прежнюю Наталью Львовну, в котиковой шапочке, в кипарисах, в солнечной неге, на даче, над голубым морем, - и она уж не сутулилась, как прежде.

Она держала голову прямо, и появилась новая, почти мужская, осмысленность в ее глазах, теперь что-то видевших ясно (прежде не было этого) и видевших далеко вперед.

День был теплый, тихий, - снегу все не было, и они не сидели в комнате, а гуляли в саду, очень прибранном больными, и подробно рассказывала Наталья Львовна, почему иметь каменоломни гораздо менее выгодно, чем арендовать имение, а Алексей Иваныч слушал с явной тоской, точно слышал о тяжкой болезни кого-то, с кем он сроднился, и вставлял односложно:

- Что ж, конечно... Имение, да... Это совсем хорошо: имение.

И почему-то вспомнил Павлика.

- Что-то теперь делает наш Павлик бедный!.. Или уж умер?

- Павлик умер?.. Что вы!.. Павлик мне недавно письмо прислал... То есть прислал письмо отец, а в нем была и от Павлика страничка... Поправляется!.. И даже шафером был у Ивана на свадьбе!.. Помните - старик - садовник с нашей дачи?.. Женился, представьте!

- Женился? - оторопел Алексей Иваныч. - Как же... помню Ивана...

- И у меня, знаете ли, мысль: если дело с имением у нас сладится (я думаю, что сладится: есть уже подходящее и не так далеко отсюда), я возьму туда Павлика, - пусть ковыляет там... Молоком парным буду его отпаивать, - авось, отпою... А то что же он там один, - бедный!

Алексей Иваныч глянул на нее благодарно:

- Это вы хорошо!.. А как же море и горы?.. Ведь там не будет?

- Ничего... весной и в деревне отлично... И вас мы думаем тоже туда.

- Меня туда?.. Как же это меня?

- А что же вы будете вечно здесь?.. Куда-нибудь надо вам потом?.. Вот и будете помогать нам по хозяйству!

- Вот как вы меня!.. И думаете вы... что я могу? - очень удивился Алексей Иваныч.

Он был в своей прежней бурке и прежней фуражке с кокардой и инженерским значком.

- А почему же не можете? - повернула она к нему новую шляпку.

- Мм... вот как вы думаете меня!

Он присмотрелся к ней очень внимательно своими белыми встревоженными глазами, но в это время загремели около по камням узенькой здесь мостовой колеса извозчика и остановились около ворот.

- Доктор, должно быть, - сказал Алексей Иваныч и ждал рассеянно: вот стукнет щеколда калитки и войдет серое, такое обычное за последние дни для его глаз, - военная шинель, часто бывавшая под дождем и потертая.

Но брякнула щеколда, и открылась калитка, и вошел кто-то в шубе, тоже страшно знакомый, - тяжелой волчьей шубе и шапке.

- Илья, - шепнул он Наталье Львовне и прирос к месту.

Шагах в десяти от них обоих, от калитки к лестнице на второй этаж, медленно еще ставя ноги, побледневший, что было заметно очень, прошел Илья, приехавший, только что, видимо, выйдя из больницы, к Ване.

Вкось бросивши взгляд на Алексея Иваныча и Наталью Львовну, он узнал их сразу и отвернулся, но ни одного движения его не пропустили они и молча смотрели, как он, безошибочно и не нуждаясь в вопросе, подошел прямо к двери, ведущей на верхний этаж, и скрылся за ней.

- Вот как! - прошептал Алексей Иваныч.

- Да... Он и тогда ведь, когда я была, мог ходить...

Голос у Натальи Львовны тоже стал притихший, но она тут же оправилась, оглянулась кругом, увидела близко скамейку, - сказала весело:

- Сядемте здесь!

Со скамейки, выбранной ею, видны были все выходящие в сад окна второго этажа. Алексей Иваныч, когда они сели, смотрел все время вниз, себе в ноги, она же на окна.

- Да, это он к художнику... то бишь, атлету... Они ведь оказались действительно друзья, - вы знаете?.. И он от него без ума, от Ильи, этот атлет!.. Он вообще туповат, как все атлеты... Умный атлет - это, конечно, абсурд!

- А Петр Первый? - нерешительно вставил Алексей Иваныч.

- Не знаю... Гениален, говорят, был... Может быть... Но ведь это у него была жена - немка Марта?.. Поломойка!.. Разве умный человек мог бы жениться на поломойке?

- Значит... Макухин умнее Петра? - неожиданно сказалось у Алексея Иваныча, потом он сделал рукой свой хватающий жест, и лицо его приняло умоляющее выражение.

Но она отвечала спокойно:

- Конечно, умнее.

- Да... Макухин... Федор Петрович, - поправился он, - только что не получил образования, а он...

- Это неважно! - перебила она. - Зато не говорит явных глупостей, которые надоели ужасно!

- Конечно, - он и не может говорить глупостей, - согласился Алексей Иваныч. - Для того, чтобы иметь возможность говорить глупости (иногда, иногда, - не всегда, разумеется!), нужно быть очень умным... А он умен, действительно, просто - умен.

- Но не очень? - подхватила Наталья Львовна. - Кто же очень, по-вашему? Илья?

- Нет!.. Илья нет!.. Не тот, какой нужен, чтобы быть очень умным.

И вдруг, неожиданно:

- А ваша свадьба как?

- Свадьба?.. Мы отложили пока...

- А-а!.. Вот как!..

И тут же:

- Знаете, - я даже во сне не вижу больше Валю!

- Чтобы видеть во сне, нужно думать, а вы забыли!

- Я забыл? Что вы!

- Да, да!.. Забыли! Я это вижу... Забыли!

- Я нет... Я думаю... А она... И вот я сижу, а он ходит.

- Как сидите? Ведь вы же лечитесь?

- Лечусь?.. Чепуха это все... Этим нельзя вылечить... Да я уже и не болен... Я как-нибудь уйду отсюда.

- Куда уйдете?

- Не знаю... Я что-то делал там около моря... Дорогу?.. Вот... могу опять делать дорогу...

- Нет, вы поедете к нам в имение... На берегу - там вам нечего делать...

- Нечего, правда... И вообще нечего... И везде нечего... У меня был враг, - им я был жив несколько месяцев (чем же еще и жив бывает человек, как не врагом?). Теперь его нет больше... То есть он жив вообще... вообще жив, а для меня умер... Смотрел сейчас на него, как на чужого... Теперь кончено... Нет его... Над всеми тремя крест!

Он провел в воздухе крест указательным пальцем.

- Мне сейчас надо ехать, - поднялась Наталья Львовна, - к владелицам имения, которое мы хотим снять... План мы видели... и условия. Надо поехать туда, на место, но сначала... сначала выяснить еще кое-что здесь... Они только недавно оттуда... Их три сестры, представьте, и все красавицы, и еще девочки почти... Мать умерла недавно... Имение в опеке, а опекун - их дядя, - Оленин, предводитель дворянства... Поняли?.. Ах, какой дом у них здесь!.. Не дом - дворец!.. Вот мне сейчас к ним надо.

И остановилась вдруг: это в одном из окон верхнего этажа мелькнула фигура Ильи, и рядом с ним встал Ваня.

Она поправила вуальку на шляпке и закончила:

- Я думаю, что если я возьму извозчика Ильи, то он ничего не будет иметь против.

- Как же вы его возьмете?.. Он скажет, что занят.

- Ничего... Я дам ему, сколько даст Илья, и еще столько же, и он отлично ему изменит.

Она встала и бойко пошла к калитке.

- Барин останется здесь, - сказала она бородачу. - На Дворцовую... Плачу за него я.

- Пожалуйте!.. Какое место?

- Дом Олениных.

И уже садясь, говорила Алексею Иванычу непринужденно и весело:

- Представьте: зовут их Вера, Надежда, Любовь, этих сестер... Как по заказу!.. До свиданья, мой дорогой!

И загремел экипаж.